Вот только с Варфоломеевым отношения у него не складывались. Не нравился он Дорохову, и все тут! И были к тому причины. Равнодушный какой-то человек, да и собаку свою не любил. А разве можно сделать помощника, настоящего друга из собаки, которую окриком и пинком воспитываешь?

Собак Саша любил с детства. Это только в Иркутске, в коммунальной квартире они с отцом не могли держать хорошую лайку, а пока жили в деревне да по разным военным городкам, у них всегда была собака, а то и по две сразу. Особенно запомнился Саше Лохмот — огромный пес, крупнее любой лайки. Дед привез его месячным щенком зимой откуда-то с Байкала. Притащил за пазухой и сказал, что щенок от самых лучших зверогонов. И щенок стал таскать по избе всякие тряпки да лохмотья, вот и прозвали его Лохмотом. Серьезная из него собака выросла. На охоте с отцом медведя один на один запросто держал, а изюбря или сохатого — и говорить нечего. Но своенравный был пес. Кроме отца, никого не признавал. Считал ниже своего достоинства обращать внимание на деда, Сашу, а тем более на мать. Он и к отцу относился как-то снисходительно. Вот когда на охоту собирались — другое дело, характер раскрывался. И то не завизжит, не запрыгает от радости, как другие собаки. Потянется раз-другой, прищурит глаза, вильнет хвостом, словно из вежливости, и по селу вслед за хозяином вышагивает степенно. Умные у Лохмота были глаза! Сядет он в сторонке и смотрит, и кажется, все-то он видит, все понимает. Вот такие же глаза были и у Байкала.

С первых дней Дорохов завел привычку приходить на работу чуть пораньше. Зашел однажды за конюшню, где был вольер. Пес лежал за проволочной изгородью в конуре на соломенной подстилке, высунул передние лапы на порожек, положив на них голову, и как-то снизу вверх, Саше показалось — изучающе, стал рассматривать гостя. Посмотрел, посмотрел, а потом отвернулся. «Не показался», — подумал Саша. Тогда он тихонько позвал собаку. Байкал поворочался в своем жилье и убрал голову совсем. «Гордый! Ну точь-в-точь Лохмот».

Дорохов стал заходить к Байкалу каждое утро и обязательно приносил что-нибудь вкусное. Первый раз сахар пес не взял. Посмотрел, куда закатился брошенный кусок, и даже не захотел к нему потянуться. Правда, на следующий день обрезки колбасы сжевал. Ел медленно, словно нехотя, ради приличия. Через несколько дней Байкал встретил Сашу сидя на снегу и повиливая хвостом. Дорохову даже показалось, что пес ему улыбнулся.

О том, что Варфоломеев относится к тренировке собаки спустя рукава, знали все. А проводник всякий раз отвечал, что собаку «поставят», в смысле научат работать, в школе, куда летом все равно их с Байкалом вызовут на переподготовку. К разговорам этим привыкли и оставили Варфоломеева в покое. Но Саша подумал, что вряд ли стоит дожидаться этой самой переподготовки, ведь хорошая розыскная собака, да еще в сельской местности, большое подспорье.

Однажды утром он попросил Простатина вместе с ним сходить в рощу, что начиналась прямо за отделением милиции, и посмотреть на тренировку Байкала.

Проводника, помощника из рядовых милиционеров и Байкала застали на опушке. Было видно, что все трое отбывают повинность. Варфоломеев делал вид, что хочет чему-то научить собаку, а Байкал столь же вяло выполнял его не очень четкие требования.

— Вы, товарищ начальник, отвлеките Варфоломеева, чтобы он не видел, куда я пойду, — попросил Простатин, — а я проложу след, кое-что разбросаю по дороге и вернусь в отдел. Пусть-ка потом Варфоломеев вместе с собакой пробегутся по этому следу и соберут все мои «похоронки».

Через час в уголовном розыске разразился скандал. Все четверо сотрудников прорабатывали проводника, а Дорохов, усевшись в сторонке, слушал.

— Давай платок и газету, — требовал от Варфоломеева Простатин. — Газета свежая, я сегодня еще ее и не разворачивал, положил прямо на снег. Если собака не почуяла, то ты и сам ее мог заметить. А платок что, тоже не нашел? От него одеколоном за пять верст несет.

— Что ты с него платок требуешь? — вмешался Дыбов. — Он прошлой осенью в бурьяне мешок с вещами не нашел. А я потом целую неделю уговаривал вора, чтобы показал, где вещи бросил.

Проводнику припомнили все его промахи и ошибки. Варфоломеев сидел растерянный и не пытался даже оправдываться.

— Не умею я их тренировать, — наконец выдавил он из себя. — Но все сделаю, честное слово. Вот бы книжку мне какую…

— Есть в городе при Осоавиахиме секция любителей собак, — сообщил Дыбов, — вместе с ними тренируй.

— А книги в канцелярии всякие лежат, целый шкаф, — подал голос Простатин. — И все служебные. Должно быть, и насчет собак есть.

В тот же день Дорохов отыскал в шкафу стопку интересных книг. Нашлись учебники по судебной медицине, по судебной фотографии и многие другие. Оказалась книжка и по тренировке розыскных собак. Ее торжественно вручили Варфоломееву. В ближайший выходной Саша уселся за книги. В городе было тихо, никаких происшествий, а дома тепло и уютно. Начал с фотографии. В институте увлекался этим делом. Там была даже фотолаборатория и не только пластиночный аппарат Ленинградского оптико-механического завода, но и очень редкий узкопленочный ФЭД. Саша снимал, проявлял, печатал и даже ретушировал. В общем-то, у него выходили довольно красивые фотографии, но теории он не знал, тем более ничего не смыслил в специальной исследовательской фотографии…

Хозяйка несколько раз пыталась оторвать Сашу от книг, советовала пойти погулять, говорила, что на дворе весной запахло, что грех сидеть в такую погоду дома, но Саша только качал головой. Позвала его обедать и снова принялась за свое.

— И что ты за человек? То знай спишь, то сутками торчишь на своей работе, а теперь, как бирюк, засел за книжки. Пошел бы погулял. Девку себе какую присмотрел, не то на лыжах побегал бы. Зачахнешь так.

Дормидонтовна быстро привязалась к своему постояльцу и совершенно искренне принимала в нем участие.

К вечеру, когда Саша заканчивал выписки из книжки по фотографии, к нему заглянула хозяйка. Посмотрела на разложенные на столе бумаги, вздохнула:

— Пойдешь куда иль дома будешь? Не пойдешь, ну тогда жди. Я тут к родне сбегаю, а приду — самовар сготовлю. Вместе чаевничать будем.

Сколько ходила Дормидонтовна, Саша не заметил, но вернулась она не одна. Было слышно, как хозяйка весело с кем-то разговаривала, но только не мог разобрать ответы, уж больно тихо говорила гостья.

— Иди, Дмитрич, вечерять, — снова заглянула в боковушку Дормидонтовна и шепотом, заговорщически попросила: — Да рубаху смени, сродственница моя в гостях.

Саша снял футболку, в которой обычно ходил дома, надел шелковую косоворотку, брюки от костюма и, чтобы угодить старушкам, вытащил из-под кровати темные штиблеты. Оделся и направился на кухню. К его удивлению, стол был накрыт по-праздничному в зале. На скатерти оказались расставлены закуски, бутылка водки, а за фикусом, возле окна, на лавке отыскалась и гостья — «старушка» лет восемнадцати, статная румяная девушка в синем кашемировом платье и в черных хромовых полусапожках. Она сидела очень прямо, положив крупные рабочие руки на колени, точно на фотоснимке, что делают на базарах… Когда Саша вошел, гостья опустила глаза и перебросила толстую русую косу на грудь. Дормидонтовна, суетившаяся у стола, хитро улыбаясь, подошла к нему.

— Вот познакомься с Любашей, племянница моя. Иду домой, а она мне встречь. «Что вы, тетя, к нам не заходите да как поживаете?» — «Заходи, — говорю. — Как живу — увидишь». Ну и затащила ее домой, думаю, чайком девку побалую.

Любаша стала совсем пунцовая, неловко протянула Саше большую твердую ладонь, а когда сели за стол, то так ни к чему не прикоснулась, лишь отпила несколько глотков чая. Как ни старалась Дормидонтовна разговорить постояльца и племянницу, так у нее ничего и не получилось. За весь вечер Любаша только и сказала, что работает на стройке и собирается учиться на инженера, а Саша начал было рассказывать о судебной фотографии, да осекся, понял, что тема не очень застольная.