— Кажется, выкарабкаюсь. Вот только двух ребер будет недоставать. Видно, опять в учителя придется податься…

Медицинская сестра отобрала у ребят гостинцы и выпроводила из палаты. В больничном сквере они уселись на скамейку.

— Жаль Степу, — вздохнул Андрей. — Хирург говорит, если бы на три пальца выше попало, никто бы его не спас. Там знаете какая пуля была? Как на медведя — прямо жакан! И тоже свинцовая. Хорошо, хоть живой остался.

— Ребята, а что это Степан про учителей вспомнил? — спросил Боровик.

— А то, что теперь ему в розыске делать нечего. Слышал, как Иван Иванович говорил, что Степка на всю жизнь инвалид. Спишут его на пенсию. — Саша вздохнул.

— Андрей, а что, у Степана оружия не было? Почему не стрелял?

— Поправится, спросим. Я думаю, пожалел он этого дурака. Первый раз Волбенко куда-то вверх выстрелил. Степан кинулся к нему, выбил револьвер, а эта старая американская пушка, падая, второй раз сама по себе пальнула. Видно, зацепилась за что-то, а может, ударилась.

Саша, нагнувшись, чертил прутиком на земле узоры. Сквозь зубы, не поднимая головы, он процедил:

— Шульгин говорил, что в розыске мало научиться работать, нужно еще и суметь выжить да при этом остаться человеком. Степе-то куда проще было шлепнуть Волбенко, а он на револьвер кинулся. Спастись не сумел, но человеком остался.

— Болтовня все это. Слова пустые, — разозлился Боровик. — Степка остался калекой, таким же, как твой Шульгин. Стрелять в них, сволочей, надо первым.

Нефедов посмотрел на приятеля, вздохнул:

— Дурак ты, Анатолий! Понял?

В управлении Фомин расспросил Сашу о здоровье Колесова и пообещал:

— Зайду, проведаю парня. Пока здоровый, каждому нужен, а вот случится такое, за работой да беготней разной недосуг зайти к товарищу. Так что ты, Саша, не забывай, заглядывай в больницу. Там Степану теперь долго жить придется. А лежать одному тошно, я-то знаю.

Через несколько дней, когда Саша был в кабинете один, раздался телефонный звонок. Какой-то мужчина басом с хрипотцой попросил Фомина. Дорохов ответил, что Михаил Николаевич в управлении, но куда-то вышел.

— Слушай, друг! Передай Фомину, чтобы не уходил. Пусть ждет… Хочу его видеть, скоро приду. Скажи, что звонил Олег.

Едва появился дядя Миша, как Сашка слово в слово передал просьбу Олега.

— Какой Олег? — удивился Фомин.

— Фамилию не назвал, сказал, что придет. Голос у него какой-то простуженный.

— Значит, вернулся наш геолог, — решил Фомин. — Вот что, Саша, ты тоже будь на месте. Познакомлю с интересным человеком.

Днем появился Олег. Высокий, худой и не просто загорелый, а продубленный на ветре, солнце и стуже. Долго обнимал Фомина, приветливо поздоровался с Сашей. Оба приятеля засыпали друг друга вопросами. Михаил Николаевич Саше объяснил:

— Олег работал у нас в розыске. Не знаю почему и за какие заслуги, горком партии направил его на учебу в геологический. Окончил и вот теперь шляется по тайге в обнимку с медведями, золото ищет.

— Что золото! — вздохнул Олег. — Молибден сейчас куда нужнее. Молибден — это крепкая сталь, и не какая-нибудь, а броневая. Его-то мы и ищем. Вот послушайте, мужики, что сейчас в тайге делается. Несколько партий ведут разведку для будущей трассы. От Байкала к Амуру пройдет новая железная дорога. Вторая, и по самым заповедным местам, на четыреста — пятьсот километров севернее нашей магистрали. Вы не представляете, сколько там, в земле, всякого добра. А как изменятся те края? Возникнут новые рудники, построят заводы, вырастут города, расцветет самая глухая тайга. А ты, Михаил, говоришь, золото. Да там его знаешь сколько? — Олег достал из полевой сумки сложенную вчетверо кальку и показал обоим жирный, черный пунктир, протянувшийся от Байкала к Амуру через реки, болота и горные перевалы. Саша прочел название, четко выписанное вверху кальки: «БАМтранспроект».

— Вот в зоне будущей Байкало-Амурской железной дороги мы, геологи, все и рыскаем. Чего, брат, там только нет: железо, уголь, нефть, розовый мрамор!.. А вам бы только золото!

— Когда же это будет?

— Думаю, Миша, через несколько лет закипит работа. Проведут изыскания по всей трассе, утвердят и начнут строить.

В это утро Фомин неожиданно отправил Сашу домой переодеваться.

— Извини, брат, вчера не успел предупредить, да, честно говоря, сам точно не знал. Надень белую рубашку, галстук, костюм, да не вздумай свои модные утиные сапоги натягивать. Нужно выглядеть достойно. Иди и быстро назад.

Как только Саша вернулся, Фомин объявил, что его вызывает начальник управления милиции области.

В просторной приемной Дорохов увидел Боровика, и не в своей обычной гимнастерке, а в новом строгом костюме. Тут же, как обычно, в сторонке сидел тоже принаряженный Андрей Нефедов.

Из кабинета начальника управления выглянул Чертов.

— Собрались? Тогда заходите.

Дорохов был у высокого начальства впервые, и кабинет ему понравился. Огромный, светлый, вдоль стен стулья в белых чехлах, на полу ковер. Прямо против двери массивный письменный стол, а над ним на высокой белой стене портрет Дзержинского.

В одном из кресел сидел секретарь Иркутского горкома комсомола, рядом расположился Чертов. Дорохову и прежде приходилось видеть начальника управления, но издали и мельком. Саша знал, что начальник — герой гражданской войны, что во всей области только он один носит четыре ромба. Саше бросилось в глаза, что лицо у начальника все в морщинах и полнота у него какая-то нездоровая. Для чего же их всех собрали? Для отчета, что ли? А может быть, узнать, как они, комсомольцы, справляются с работой?

— Начнем? — Чертов взял со стола бумагу и стал читать: — «Приказ по управлению милиции УНКВД Иркутской области. По личному составу. Первое: практикантов Боровика Анатолия Егоровича, Дорохова Александра Дмитриевича и Нефедова Андрея Васильевича за проявленное усердие при обучении уголовно-розыскному делу, добросовестность, инициативу и смелость зачислить на должность уполномоченных уголовного розыска. Второе: уполномоченного уголовного розыска А. Д. Дорохова за задержание во внеслужебное время четырех опасных преступников при попытке сбыть награбленное с похищенными вещами и ценностями на крупную сумму наградить карманными металлическими часами с надписью: «А. Д. Дорохову за успешную борьбу с преступностью».

Начальник управления вышел на середину кабинета с красной квадратной коробочкой в руках.

Робея, Саша подошел, не зная, что ему говорить и что делать.

Начальник управления передал ему коробку, поздравил.

Дорохов промямлил что-то невнятное в ответ и вернулся на свое место. Не вытерпев, открыл коробку: поблескивая золотистым циферблатом, в ней лежали большие плоские часы Кировского завода. Первые часы в его жизни.

Уполномоченным Анатолию Егоровичу Боровику, Андрею Васильевичу Нефедову тоже объявили благодарность и наградили их ценными подарками…

В конце октября тысяча девятьсот тридцать девятого года Дорохова вызвал начальник отдела кадров. Он справился о здоровье, поинтересовался, как служит отец, и внезапно объявил:

— Решили мы тебя, Александр Дмитриевич, отправить в Читинскую область.

— Как это отправить? — не понял Саша.

— Так. Перевести туда на работу.

— Это почему же? Чем я провинился?

— Ничем ты не провинился, Дорохов, и никто тебя ни в чем не упрекает. Из Главного управления милиции, из Москвы, пришел приказ направить в Читинский уголовный розыск трех опытных работников. О-пыт-ных, — по слогам повторил начальник кадров. — Одного мы берем из аппарата, а двоих из районов. Посоветовались и решили на самостоятельную работу послать тебя. Боровика и Нефедова пока рановато, а ты, по мнению Чертова, справишься.

Саша, расстроенный, обиженный, пришел к Фомину.

— За что, дядя Миша? Я же работал добросовестно, честно, а меня в Читу.