Он отбыл из Ейска, размышляя о деньгах, но дома его ждал роскошный сюрприз. Его обворовали, да так, что пылесоса не осталось. Верный правилу никогда не обращаться в милицию, он пожаловался только Ире, с некоторых пор почувствовав вкус к женскому состраданию. Раз непреклонная Ирка его не любит, то он готов довольствоваться малым — пусть жалеет. Но Ира на известие завелась и потребовала, чтобы он рассказал ей историю разбитой головы и ограбления во всех подробностях, а также куда подевалась домработница и что поделывает нежно любящая девушка Катя.

— Ты что, дурак? — изумлялась Ира. — Легкая добыча мошенниц? Ты уехал, не позаботившись сменить замок, в то время как твоя домработница пропала без следа, огрев тебя по башке?

— Она больше не будет.

— А куда еще? Она тебя чуть не убила, куда ж дальше-то? Продиктуй мне ее адрес в Белорецке.

Авилов продиктовал на память, а только потом удосужился спросить, зачем ей это, но Ира не стала объясняться, а пристала как с ножом к горлу с вопросом, спал он с домработницей или нет.

— Один раз, — сознался он. — Собирался побить, но вышло наоборот.

Ира лишилась дара речи, и он успел спросить, почему она придает этому столько значения, мало ли, с кем не бывает.

— Ты слишком впечатлительна.

— Это ты балда деревянная, — с сожалением заметила Ира. — Я о тебе лучше думала, а ты лопух.

— Да что случилось-то? — заинтересовался Авилов разницей понимания мужчиной и женщиной одного факта. — Я еле вспомнил. Вообще бы не вспомнил, если б не ты. Она не в моем вкусе — трахнул и забыл.

— Ты и забыл?

— Да.

— А она запомнила.

— Ну и что? Имеет право помнить или забыть по своему усмотрению.

— Ты, Саша, женщин не понимаешь, — жалостливо объявила Ира. — А уж молодую девицу, завистливую, как дьявол, где тебе понять. Ты не видел, как она разглядывала мою помаду, как подъедала твои продукты. Твой тип плейбоя, нигде не работающего, для нее, с ее руками прачки, — унижение. А ты еще ее трахнул, а потом забыл. Поделом тебе, дурачок, будешь смотреть, кого в дом пускаешь, — рассвирепевшая Ирка распространялась долго, а Авилов с первых слов понял, что капитанская дочка абсолютно права, и он лоханулся.

И лоханулся он странно, потому что не сказать, что его не посещали моменты истины. Как раз посещали. Комар дважды ему сказал, что его домработница трудоустроена, он сам, когда отнимал проволоку, сообразил почти все. Но вместо того чтобы тут же все из нее выжать, трахнул прямо на полу, чувствуя себя полным победителем, после чего она смоталась в Белорецк, а он взял и на свою голову ее вернул. Из чистого упрямства. Не хотел воспринимать ее всерьез.

Вот когда бог хочет человека наказать, он что у него отнимает? Инстинкт самосохранения. А вместо него подсовывает глупое чувство превосходства. Юля отлично сыграла с ним в дурочку, а он, гусак надутый, отлично подыграл. Но не одна она умная, за ней маячил кавказский пленник, тоже пройдоха, каких мало. Бендер. Нашли себе миллионера. Недурно он откупился от прошлого, отдавшись мошенникам. Жалко было аппаратуры, и одежду заново покупать…

Потревожить мошенников? Не было сил, денег, время от времени зверски болела голова. Авилову роль облапошенного страдальца была внове, и он ею слегка упивался, понимая однако, что еще чуть-чуть — и он превращается в болвана из французских кинокомедий, но с той разницей, что реванша ему не светило.

Но тут, как это исторически сложилось, будто черт из ларца, возник потрепанный и унылый Гонец, неизменный спаситель Пушкина, и Пушкин, злорадно потирая руки, отправил его в Белорецк добывать координаты домработницы. Гонец, прибыв по адресу, поступил, как полный идиот: пригрозил бабке увезти ребенка, если не получит адреса матери. Бабка адрес выдала, но, как только он вышел за калитку, позвонила в милицию, и Гонцу пришлось уносить ноги на предельной скорости.

Кроме того, оказалось, что адрес — липа, а спустя некоторое время встревоженные таким оборотом дел шантажисты увезли бабку с ребенком в неизвестном направлении. Адресное бюро выдало сообщение, что указанные лица в городе Белорецке не проживают, выбыли, и концы канули в воду.

Так бы все и закончилось полной неизвестностью, если бы не Катя. На все мрачные шутки Александра Сергеевича про облапошившую его домработницу Катя изумленно взмахивала ресницами: «Не может быть!» По ее понятиям, Юля была славной девушкой, которую запутали в темных делах. «Это ты про себя рассказываешь, — смеялся Пушкин, — а не про нее». Но Катя продолжала не верить, искать оправданий домработнице и даже вспомнила про подружку, с которой Юля состояла в сердечной переписке «до востребования». Авилов прогулялся до почтамта, спросил, нет ли корреспонденции, оказалось, есть. Старое завалявшееся письмо от Татьяны Шумковой. Письмо ему не дали, но обратный адрес был написан четко, и Авилов его запомнил. Через день позвонила возбужденная Ира и сообщила, что по белорецкому адресу никто не проживает. Пушкин, вспомнив про ее следовательские таланты, выдал адрес Татьяны Шумковой, добавив: «Чтобы тебе было где применить свой талант».

Ира, легкая на подъем, собралась за несколько часов, купила билет и села в поезд. Ее снова прихватил охотничий азарт, и, кроме того, было ясно, что Сашка свои интересы тут отстоять не сможет. Слишком пижон и слишком мужчина, чтобы сражаться с домработницей. Ему это позорно, а ей по плечу.

Как эта Юля не понравилась Ире с первой минуты, даже удивительно. И не понравилась на биологическом уровне, вся целиком: и тем, как ходит, стуча пятками, и как плотоядно ест, и как лицемерно смотрит снизу вверх. Но этот ее взгляд снизу вверх, когда другого она ставит выше себя, Ире казался сплошным притворством. Басня Крылова «Ворона и лисица». Сашку назначили вороной.

Ириным соседом оказался приветливый старичок с кудлатой бородой, голубоглазый и крошечный, но она остановилась на пороге купе как вкопанная. Как ни заманивал старичок, она пятилась назад, зажимая нос надушенным платком.

— Что это пахнет?

— Гуси у меня, — старичок подмигнул. — С собой.

Ира уставилась на его сумку, но сумка стояла неподвижно.

— Живые? — уточнила она.

— Не совсем. — Старичок смутился. — Ободранные.

— А не завоняют? — поинтересовалась она, хотя уже воняло, хоть святых выноси.

— В крапиву завернули, люди знающие. Попрошу проводника в тамбуре в ящик положить.

— Попросите, — потребовала Ира и, решительно сняв пальто, уселась на полку, закрыв лицо платком. Поезд тронулся, она принялась думать, как сделать, чтобы незнакомая девушка рассказала ей необходимое, но при этом не «потерять лицо».

Женщинам ее внешность действовала на нервы, и, вступая в переговоры, ей всегда приходилось делать усилия по установлению «равенства», а в ответ получать недоверие, иногда с налетом презрения: «Старайся, милая, старайся, но меня не проведешь». Чужая красота — такая несправедливость, что ее выносят с трудом, но женщины именно выносят, в отличие от мужчин, которые хотят присвоить. Это подарок природы, который ты не просил. Не спросив, одарили — и выпутывайся, как знаешь. Смотрят на тебя всегда, даже когда ты этого не хочешь. И радуются, если неважно выглядишь. Другим посочувствуют, а в твоем случае порадуются. Все эти непрошенные дары будят зависть или желание обладать. Как говорил Яков — обклеить фотографиями дом, сидеть и любоваться. А папа, который во что бы то ни стало хочет удержать ее возле себя? Полковник, похоже, средств не выбирает, любые подойдут. Ира усмехнулась. Взял моду взимать поборы с ее поклонников. Алексея обставил, от денег Якова не отказался, но предупредил, что назад ничего не отдаст, еще и ограбленному Сашке пожаловался на долги. Надо помочь Саше, а то она перед ним кругом виновата, не лучше его домработницы: приревновала, сбежала с его конкурентом, бросила расхлебываться с Юлей в одиночку. Неприлично, фу.

Так ничего и не придумав, Ира купила коробку конфет и отправилась разыскивать дом по адресу. Дом оказался обычной серой хрущевкой, с палисадником, обнесенным свежепокрашенным забором, с аккуратными клумбами, запорошенными снегом.