В середине августа надломилось лето. Задул ветер, полетели сгоревшие от жары листья. На сером небе вдруг стала заметна желтизна в кронах. Александр Авилов второй час хмуро стоял у окна, курил, варил кофе, принимался разглядывать пасмурные декорации за стеклом и время от времени звонил по телефону. Он вышел из задумчивости только после разговора с теткой. Есть люди, которые как ни стараются следовать порядку, обязательно сделают не то. Причем чем больше усердствуют, тем чаще дают маху. Тетка Нюра была с инициативой, и оставленная без присмотра, обязательно производила маневр.

Авилов еще час послонялся по дому и, переодевшись, вышел на улицу. Двое мужчин в грязных плащах пили пиво на лавке. Прошла девица, вращая задом. Женщина проехала колесами сумки по авиловскому ботинку, не заметив этого. Метался бесприютный пластиковый стакан, прожженный окурком. От ветра и промозглых сумерек настроение с каждой минутой портилось. Хотя идти было недалеко, до места он дошел почти в ярости.

Тетка Нюра открыла дверь и не узнала племянника — такое у него было истерзанное жизнью лицо.

— Ручка и бумага есть? — Он не глядел на нее и словно бы не сказал, а пролаял. Прошел в комнату, рухнул на диван. Диван жалобно скрипнул.

— А здравствуй-то не будем говорить?

— Увидим, садись за стол, пиши. — Нюра нагнулась, нашарила в тумбочке тетрадь, нацепила очки и приготовилась писать.

— Пиши: «Начальнику Октябрьского РОВД Дмитрюку А. К. от Сурковой Анны Михайловны, 1946 года рождения, проживающей по адресу ул. Суворова 22, кв. 12, заявление». Дальше: «В моей смерти прошу никого не винить». Роспись, дата.

Женщина с досадой бросила ручку и сняла очки.

— Ты чего? — поинтересовался Авилов.

— Ничего, — обиделась тетка. — Поживу еще. Вон грибов сколько. Мариновать буду. И малину соберу. Желе нужно сделать из красной смородины, огурцы засолить, чеснок законсервировать… Кто это будет? Без меня все застынет. Поживу еще. — Она не на шутку сердилась, красные пятна поднимались с шеи на лицо. — Я уж и завещание писала на фабрику, и с цыдульками по конторам таскалась. Мало запряг, еще и угрожать. Не боюсь я. Заведи себе жену и командуй.

— Предупреждали тебя, чтоб не болтала по телефону лишнего?

— Откуда мне знать, что у тебя лишнее. Все тайны да секреты. Ничего не разберешь.

— Ты забыла, кто тебе пенсию платит, — напомнил он.

— Не забыла, да больно она надрывалась, скажи да скажи, тетя Нюра, как его найти.

— Так. С этого места, пожалуйста, поподробнее. Кто она? Она назвалась?

— Звонил Отмолотов.

— Не Отмолотов, а от Молотова.

— Ага. Как ты наказал, я ему передала, что в пятницу, в «Старой рояли», он повесил, а потом сразу она. Говорила, что из Ейска, что я ее должна помнить, что в классе одном училась. Что меня уже сколько ищет через адресное бюро.

— А ты?

— Я ей — в пятницу, в «Старой рояли».

— Ну все. Пиши теперь заявление. Пиши-пиши. Вот здесь отступи и давай: «В моей смерти прошу…». — Он оторвал листок от комнатного цветка, прилепил на язык и показал его тетке. Но та не засмеялась, а возмутилась.

— Да с чего это?

— Чтобы не болтала. Она сказала, как зовут?

— Сказала. Я помнила, а сейчас забыла. От заявления мысли вразбег, как тараканы.

— Вспоминай или пиши.

— Не стану. Что ты мне про смерть талдычишь? Я еще тебя переживу, у тебя видимость подкачала. Как старый перец сморщился, однако…

— Имя вспомни.

— Да вот, простое. Таня. Или Ира. А может, Люда. Она все быстро прокричала.

— А фамилия?

— И фамилия такая же. Прохорова или Пахомова. Я что хочу сказать — сама на грани, и голос отчаянный. Неужто она тебя так сморщила? — Лицо у тетки стало ехидным.

— Ладно. Я тебя прощаю. Можешь не писать… Считай, что отделалась штрафом в размере пенсии.

— Ну и паршивец ты, Сергеич. А передачи тебе кто таскал, когда отец наплевал и знать не хотел? — изумилась тетка и снова нацепила очки, чтобы разглядеть племянника как следует.

— Это другой вопрос, отдельный. Заработала, тетя Нюра, не виляй. Проштрафилась. В другой раз будешь думать — или брякнуть в трубку, или без пенсии остаться. — Он встал и направился к двери.

— Бандит, — буркнула вслед Нюра. — Как есть бандит. И в шесть лет бандитом был.

— А вот этого не надо. Штраф может увеличиться.

— У соседа вчера из машины нутро подчистую выгребли. Одна скорлупа осталась. Поди, твоя работа. — Ответом была захлопнувшаяся дверь.

— Беспутый, — вздохнула тетя Нюра, открыла тетрадь в линейку, зачеркнула слово «Заявление» и принялась высчитывать, на чем сэкономить, чтоб дотянуть до следующей пенсии и сбережений не трогать. Племянника, оставшегося без матери, вырастила она, и вырос он бандитом. Кроме него, у ней никого не было на всем белом свете, только брат, но тот далеко. Да и родню не выбирают, Бог дает.

Справка.

Авилов Александр Сергеевич, 1967 г. р., русский, кличка Пушкин, один из лидеров преступной группировки «синих», специализация — угон автомобилей. Владелец автомастерской по адресу: ул. Вишневая, 53. Рост 183 см, волосы светло-русые, глаза карие, шрам на запястье левой руки. Умный, наглый, самоуверенный. С преступной группировкой связан через совладельцев автомастерской, братьев Абрамовичей. Ездит на автомобиле марки «БМВ», отнятом за долги у вдовы вора Михнева по кличке Верка-афганец.

Авилов вышел из подъезда и через сквер двинулся к «Старому роялю». Была пятница, 20 часов 42 минуты. Неделю назад он сделал одну из тех вещей, которые гарантировали либо головняки, либо деньги. Пока без всяких заметных последствий. Вместо того чтобы радоваться, он все больше напрягался. После долгого перерыва начал курить. Разболелось левое колено, и начали развязываться шнурки. Нанял домработницу, чтобы кто-то был в доме. Поехал на рынок и купил щенка сомнительной породы. Явной опасности не было, но он проверял. Когда реакция запаздывает, хорошего не жди. Значит, «пострадавший» обдумывает, а если обдумывает тщательно, то может и преуспеть. Чувство зверя, окруженного хищниками, у него было лет с пятнадцати, он к нему привык, как черепаха к панцирю, и почти не замечал. Сейчас он зарвался, и беспокойство отравляло жизнь. За три дня извелся, как от зубной боли. Даже тетка заметила.

Пока Авилов преодолевал городской сквер, девушка в пестром халате с цветами и птицами, устроившись за его кухонным столом, принялась писать.

Письмо № 1.

«Здравствуй, Танюша. Прости, что долго не отвечала. С тех пор как пропал Павел Иванович, о чем тебе уже писала, моя жизнь исказилась и пошла наобум. Деньги кончились, пришлось отвезти Марусю к маме в Белорецк и устроить там в ясли, а с квартиры съехать. Я очень по Марусе скучаю, хотя сперва было не до скуки, потому что пришлось искать жилье и работу. Поначалу сняла комнату у одной старой дамы, по имени Матильда Карповна, на голове — рыжий парик из человечьих волос, представляешь, натуральный! Ей в театре сделали, где она работала виолончелью в оркестре.

Денег за комнату попросила мало, но надо же ей кому-то рассказывать про позавчерашних любовников. Она божилась, что лучшие любовники — еврейские мужчины, потому что ценят в женщине образование, и какая тут связь, не пойму? Вторая тема, кроме мужчин, была про талант. Про талант она мне все уши измучила, что, мол, если есть талант, то ничего больше и не надо — ни счастья в личной жизни, ни детей, ни денег. Он один все заменяет. Интересовалась, какой у меня талант. Я отвечала, что никакого, а она не согласилась, уверяла, что я не осознаю. Неделю излагала свою жизнь и мировоззрение, даже вытащила виолончель. Я на этот футляр давно смотрела — а вдруг это вязальная машина, — но не тут-то было — Матильда Карповна нарядилась, как на концерт, и сыграла. А собачка по кличке Хьюго подвывала. Им бы в цирке выступать, был бы успех. Но, в общем, она отыскала мне работу, и такую, что ни приведи господи. Смекала-смекала, подмигивала-подмигивала, стряпали заварные пирожные — гостя ждали, а приковылял старичок с козлиной бородкой, а звали его, господи прости, что за имена такие, все не абы как, — Изольд! Пили настойку из наперстков, Матильда уверяла, что это колчаковское серебро. Но у ней все по высшему разряду. У нее, Матильды, ничего плохого быть не может. Даже фигура у нее отличная, хотя какая там фигура в семьдесят три года — руины. Потом старичок приказал: „Покажи ноги“, а Матильда мне закивала, мол, покажи, не стесняйся. Он спрашивает: „Где занималась?“, я ответила, что гимнастка.