— Щас я тебе горло перережу! — крикнул цирюльник полковнику, потянулся, держа ножницы и расческу у живота, и стал подстригать клиенту брови.

— А вот я наоборот, здесь работу нашел. Внизу-то, в долине, меня никто не брал, кто ж наймет судимого, — сказал коренастый человек со сломанным носом, в шерстяной шапке. — Сплю я над свинарником, топить в комнате нельзя, но меня кормят, вот я и помогаю фермеру кормить скотину и подсобляю во время сева и жатвы. Если захочу, могу еще где-нибудь в окрестностях какую-нибудь работенку приискать, чем плохо?

— А где ваши кошки? — тем временем спросил Цайнер у хозяйки трактира.

— Всех перестреляли, — ответила она.

— Охотники всех перестреляли, — повторил жандармский полковник.

Цирюльник как раз закончил его стричь, и он встал.

— Еще весной у нас было семь кошек, а сейчас ни одной. У цирюльника на прошлой неделе застрелили собаку.

— Что делать, таковы предписания, — перебил его Цайнер, усаживаясь на «парикмахерский» стул. — Держите собак на цепи, и все.

Цирюльник достал бритву и сбрил ему волосы за ухом. Производя эту манипуляцию, он высунул кончик языка и прищурился.

— А почему же тогда у охотников не застрелили ни одной собаки?

Он быстро взглянул на Ашера и снова вернулся к работе.

— Я тут ни при чем, — ответил Цайнер.

— Понятно.

Цирюльник отер бритву о штаны, достал ремень, зацепил его за ручку окна и принялся быстрыми движениями точить бритву. При этом он снова взглянул на Ашера, и Ашер ему улыбнулся.

На сей раз улыбнулся и цирюльник, снова склонился к Цайнеру и стал подбривать ему волосы за другим ухом.

— А кому мне сообщать о случаях бешенства? Не то чтобы я собирался, но вдруг, так, на всякий пожарный…

— В окружное управление.

— А окружное управление что? Кто-нибудь хоть раз получил там хоть какие-то объяснения, когда застрелили собаку?

— А мне-то что. Я тут ни при чем, — повторил Цайнер, взглянув на цирюльника.

Тот промолчал. Ашер заказал бутылку пива и снова стал прислушиваться к разговору за соседним столиком.

— И все врали, — сказал блондин в шапке.

Он-де ходил на предвыборные собрания и Народной партии, и социалистов. И те, и другие наперебой утверждали, что выполнили все предвыборные обещания, а на самом деле они просто заодно.

— Неправда, — возразил полковник.

Он залез пальцами за воротник рубашки, выуживая мелкие волоски.

— Многое изменилось, только незаметно, меняется-то все медленно и понемногу, вот оттого и кажется, что все как всегда.

Он остановился у их стола, вытащил руку из-за шиворота и оперся на стол.

— Да знаю я, — ответил юнец. — С одной стороны, хотят этими медленными преобразованиями усыпить нашу бдительность, с другой, — пробудить выборами…

Он встал и расплатился.

— По мне, пусть выиграют коммунисты, — продолжал он. — Хуже мне точно не будет. Ну, что для меня изменилось? Работаю как раньше. Есть у меня хоть какое-нибудь имущество? — Нет.

Он вышел из трактира и завел мопед.

Когда Цайнер подстригся, они отправились в Арнфельс за лекарствами для его тестя, — он о них совсем забыл. Они проехали мимо широкого поля, на котором жгли сухие листья. Дым рассеивался в морозном воздухе. Небо, к которому они приближались и которое непрерывно отдалялось, отливало светло-желтым, желтым окрасился и снег. Когда они добрались до Арнфельса, землю окутал туман, светившийся на солнце, словно пары фосфора. Они остановились, и пока Цайнер ходил за лекарствами, Ашер бродил по деревушке. Цайнеру, похоже, пришлось сидеть в очереди.

Высоко в небе проплыл самолет, точно комета, оставляя за собой белый инверсионный шлейф. Однако ни свист, ни гул до Ашера не доносились. У въезда в местечко рядом со служебной машиной — «фольксвагеном», припаркованным прямо в луже, стояли двое жандармов в длинных серых непромокаемых плащах. Они взглянули на Ашера, который сначала не хотел отводить глаза, но потом все-таки не выдержал и отвернулся. Над входом в одно здание красовалась надпись «Кинокафе». Он заметил, что буква «е» в конце отвалилась. Между окнами висела маленькая витрина с тремя афишами. Он подошел поближе их рассмотреть, и ему тотчас бросилась в глаза приклеенная сверху полоска бумаги с надписью «Страсть по-шведски». Он снова прошел мимо жандармов. На сей раз они даже не посмотрели в его сторону, а облокотившись на служебный автомобиль, провожали взглядом проезжающие машины.

В доме врача Цайнер ждал в приемной. Рядом с ним сидела моложавая белокурая женщина с ребенком на коленях. Ребенок не вынимал палец изо рта. Оба они молча уставились в пустоту. Ашер быстро привык к тишине. Какой-то человек что-то нашептывал на ухо пожилой женщине, а потом закашлялся. Большинство сидело, сцепив руки на коленях. Цайнер, наконец, получил свои лекарства, и они отправились обратно. Как раз когда они проезжали мимо садоводческого хозяйства, в теплице включили свет, и из проносящейся машины листья на секунду показались Ашеру тенями на фоне ослепительного блеска.

— А сейчас нам придется поторопиться, — объявил Цайнер.

Он пообедал у вдовы, поиграл с собаками и вместе с вдовой и ее сыновьями отправился к соседу, у которого они собирались купить поросят. Булочник поехал на машине, старший сын возглавлял маленький кортеж на тракторе.

— Вообще-то, — сказала вдова, спускаясь с Ашером по глинистому склону между кустами красной смородины, — лучше было бы, если бы мой старший сын учился дальше, а младший хозяйствовал на ферме. Старший-то всегда хотел получить образование.

Когда он закончил школу, ей приходилось целями днями держать его взаперти в комнате, он ведь ни за что не хотел оставаться дома и крестьянствовать.

— А теперь уж всё, смирился, больше не бунтует, — заключила она.

Пройдя мимо полускрытого туей креста и скамеечки, сидя на которой, по утрам вдова доила корову, они зашагали в гору. Вдова рассказала, что несколько лет тому назад в соседский хлев ударила молния. Случилось это первого сентября, она-де до сих пор помнит все во всех подробностях. Дождя тогда не было, но тучи нависли черные. Сосед еще весной купил у какого-то коммивояжера громоотвод. Большинство крестьян боятся грозы (некоторые даже, как разразится гроза, выбрасывают за дверь детскую одежду, чтобы молния не ударила в дом, — есть, мол, такая старинная примета), но громоотвода нет почти ни у кого. По большей части молния попадает в высокие яблони да сливы, что растут вокруг дома. Если у Ашера есть время, она может показать ему деревья, расщепленные молнией. Вот и в ее собственную большую грушу раз ударила молния. Ее тогдашний жилец как раз вышел за дверь, хотел посмотреть, сильная ли разыгралась гроза, и тут молния как ударит, да как бросит его наземь! Она негромко посмеялась. Сама она за злоключениями соседа наблюдала из кухонного окна. На улицу выглянула из-за грома — так грохотало, что она сразу поняла: где-то поблизости молния ударила. Коровы мычали так, что слышно было по всей округе! Потом из хлева как вырвется пламя, как повалит дым! Да и гумно, и сено, и пустые бочки, все так и занялось! Пожарные из Праратерэгга и Санкт-Ульриха выехали быстро, но спасти хозяйственные постройки уже не смогли. Компания, которая устанавливала громоотвод, не возместила ущерб, а договора страхования сосед не заключал, вот и пришлось ему самому за все платить.

На бесснежной стороне склона младшая девочка и ее сестра, съежившись, сидели на санках. Они бросились к нему, и Ашер привез их наверх. В кухне маленькая девочка снова заладила свое «шшш…», «шшш…». В руке она держала платок в синюю и белую клетку, и этим платком Ашер вытер ей нос. Он посадил девочку на колени, положил перед ней листок бумаги и вручил ей карандаш. Однако девочка по-прежнему повторяла «шшш», «шшш» и смеялась, высовывая язык.

— Они ей дают тараканов, думают, она от этого выздоровеет. Растолкут и подсыплют ей в кофе, — сказал булочник с насмешливым видом.