Палубу захлестывали вспененные волны; они были готовы разбить «Голубку» вдребезги. Ветер дул со страшной силой, и шхуну швыряло так, что в трюме со стуком катались из стороны в сторону бочки. Натянутые тросы лебедок и блоков трещали от напряжения. Нос корабля, погружаясь в бездну, полностью исчезал из виду. Спустя мгновение, покрытый белыми хлопьями пены, он вновь показывался над водой.

Чтобы не дать судну перевернуться и сместить центр его тяжести книзу, Трэйси приказал рубить фор-марс и канаты, державшие бушприт. Уцелел только один из выполнявших этот приказ матросов, остальных поглотил разъяренный океан.

Джаред обвязал себя канатом, чтобы его не смыло волной за борт, и изо всех сил вцепился в ванты. Шторм перешел в ураган, и молодому человеку ничего другого не оставалось, как пытаться удержаться на судне, которое немилосердно мотало в океане.

Грот-мачта наклонилась назад со страшным скрипом, который снится матросам в ночных кошмарах. Смотреть на это было так же жутко, как видеть человека, которому ломают руку. К несчастью, это был не сон. Ванты грот-мачты оторвались от бимса и трепыхались на ветру. В эту минуту гигантская волна подхватила шхуну, завертела ее и подбросила вверх. Грот-мачта обломилась и стала падать. В ужасе Джаред наблюдал, как Патрик Трэйси и Ричард Дерби пытаются отскочить в сторону. Но мачта с парусами и такелажем была слишком велика. Она придавила обоих. Жизнерадостный ирландец погиб.

Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Но затишье не обрадовало Джареда: это была короткая передышка. Казалось, ураган издевается над людьми, дав им время оценить потери, зализать раны и проститься с погибшими; затем он вновь ринется в наступление.

Как первый помощник Джаред принял командование кораблем. По его приказу тела погибших моряков сбросили в океан. У команды «Голубки» не было времени оплакивать товарищей. Если им удастся выжить, они сделают это потом. Тело своего наставника, рыжебородого Патрика Трэйси, Джаред Морган опустил за борт сам.

Обрубив канаты, сбросили в океан и грот-мачту вместе с оснасткой. Теперь на «Голубке» осталась одна мачта. Подвижный груз был заново привязан и закреплен. Матросам приходилось работать очень быстро. Когда ураган вновь набросился на шхуну, команда была совершенно обессилена.

Джаред с Мэйджи встали к штурвалу. Но и вдвоем им было трудно удерживать курс. Небо почернело, по-звериному завыл ветер, волны вздымались выше мачты. «Голубка» вновь оказалась во власти разбушевавшейся стихии. Шхуну швыряли волны, трепал ветер — и ее запасу прочности наступил предел.

Не выдержав слишком большой нагрузки, судно стало разваливаться на части. Под ударами волн отломился огромный кусок носа, в трюм хлынула вода, и нос ушел под воду.

«Голубка» кренилась все больше и больше, и Джаред приказал команде покинуть судно. Он вместе с Мэйджи прыгнул в воду. Шхуна быстро пошла ко дну.

Мэйджи, уцепившийся за большую доску, оказался в нескольких сотнях ярдов от Джареда, которому удалось найти деревянный ящик и схватиться за него. Волны поднимали Джареда на сотни футов вверх, а потом швыряли в морскую бездну с такой силой, что он почти терял сознание. Вокруг плавали обломки корабля, но никого из людей, кроме Мэйджи, не было видно. Впрочем, Мэйджи тоже вскоре исчез из виду. Джаред остался один в ураганном Атлантическом океане.

Несколько часов спустя шторм утих, и обессиленный Джаред навалился на деревянный ящик, надеясь, что тот его выдержит. В таком положении он и уснул.

Джаред провел в океане четыре дня и четыре ночи. За это время он так и не увидел никого из команды «Голубки». Он совсем изнемог от голода и жажды. Молодой человек не знал, сколько он еще продержится, прежде чем умрет.

На пятый день он увидел судно. Оно прошло бы мимо, но Джаред сорвал с себя рубаху и принялся что было сил размахивать ею. Вахтенный заметил человека за бортом. Джареда на шлюпке доставили на корабль и привели в каюту капитана. От спасших его матросов молодой человек узнал, что судно называется «Мэри Вудли» и направляется из Род-Айленда в Ост-Индию. Для членов только что укомплектованной команды это был их первый рейс на Багамы.

Джареда ввели в каюту капитана. Тот сидел за столом, склонив голову над судовым журналом. Молодой человек подумал, что, должно быть, капитан как раз делает запись о его спасении. Закончив писать, капитан отложил перо и поднял голову.

Это был Эдмунд Барлоу.

В Гарвардском университете Филипа встретили, словно Лазаря, восставшего из гроба[40]. И не мудрено: три года от него не было ни слуху ни духу. Все давно считали Филипа погибшим — как он вдруг объявился, живой и невредимый. Совсем как Лазарь. Только Вифания, в которую из мертвых вернулся Лазарь, за дни его отсутствия измениться не успела. Филипу повезло меньше.

Совсем другая жизнь кипела теперь в Гарварде. Бывшие однокашники Филипа окончили университет и разъехались по всей Новой Англии, кое-кто отправился в Европу. Отец уже три года как умер. Но в университете о нем не забыли, Бенджамина Моргана вспоминали с такой теплотой и болью, точно он ушел из жизни неделю назад.

После приезда Филипа сразу зачислили на последний курс и дали возможность самому составить программу занятий и сосредоточиться на дипломе. Однако со штатной должностью вопрос решался не так легко и просто, все вакансии, само собой, были уже заняты. Лазарю повезло больше: на его место под солнцем никто не успел покуситься.

В кампусе подвиги Филипа не сходили у студентов с языка. Он стал для всех живой легендой. Молодой человек, в свой черед, был поражен тем, как мало студенты знают о жизни индейцев. Его с пристрастием расспрашивали: каково это, жить среди дикарей? Как он мог спать, зная, что в любую минуту с него возьмут и снимут скальп? Какие страшные обряды видел он собственными глазами? Правда ли, что индейцы для укрепления жизненной силы едят своих новорожденных младенцев? Но больше всего Филипа донимали вопросы о Вампасе. Всегда одно и то же: «Как тебе удалось взять в плен этого дикаря Вампаса? Как ты сумел отучить его от кровожадных привычек?»

Филип регулярно навещал «дикаря» Вампаса в Кембридже. В суматошной студенческой жизни эти визиты были для него единственной отдушиной. Вампаса приняли в школу для индейцев, где он скоро стал первым учеником. У молодых людей появились теперь новые общие интересы, они сдружились еще теснее и порой подолгу сидели вдвоем над учебниками. Вампас очень дорожил участием друга, но и Филип ценил острый и живой ум индейца, его способность видеть вещи с неожиданной стороны. Часто, расставшись с Вампасом, он ловил себя на мысли, что их беседа была полезнее именно для него.

Кроме индейца, близких друзей у Филипа не было. Он жил одиноко. К Пенелопе ему возвращаться не хотелось, хотя она все еще надеялась, что их отношения возобновятся. После расставания с Филипом у девушки была целая череда ухажеров, но никто из них надолго не задерживался. Даже богатство будущего тестя не могло перевесить для попавшего в сети кавалера тяготы, которые обещала совместная жизнь с Пенелопой. Не то чтобы она была уж чересчур капризна или требовательна, но эта ее несносная манера постоянно плакать, причитать и жаловаться!.. Теперь-то, безуспешно пытаясь найти мужа, девушка оценила в Филипе его редкий дар терпения. Неудачные попытки Пенелопы завести роман следовали одна за другой, и отец решил сам выдать дочь замуж. За человека, который был на пять лет младше нее. Пенелопа терпеть не могла своего будущего мужа, но мнение дочери не интересовало отца, и помолвка состоялась. Вскоре после этого вернулся Филип.

Филип не забыл, что Эдвард Чонси запретил ему переступать порог своего дома, но ослушался и однажды пришел с визитом. Он посчитал нужным объяснить Пенелопе, куда пропадали его письма. Решив не упоминать имени Дэниэла Коула, Филип достаточно убедительно свалил всю вину на хозяина таверны. Отец с дочерью слушали его рассказ с деланным удивлением, но глаза их честно говорили: мы не верим ни единому твоему слову.