Констанция испытующе взглянула на сына. В ее глазах появилась тревога.

— А не лучше ли послать на поиски Библии Джареда? — спросила она негромко и совсем уж тихо добавила: — Меня беспокоит твое здоровье, Филип.

Молодой человек покачал головой:

— Нет, мама, Библию должен найти я. Это мой долг.

Констанция Морган тепло улыбнулась своему первенцу, а потом, отвернувшись от него, украдкой вздохнула — так обычно вздыхают матери, когда дети отказываются следовать их совету.

— Пойду взгляну на ногу твоего брата, — сказала она, поднимаясь из-за стола.

Филип остался один. Он сидел, понурив голову, и думал о предстоящем путешествии в индейскую резервацию. Внезапно он вспомнил, как из леса вышли двое — матрос и индеец, и у него на лбу выступил холодный пот.

Мистер Коул! Какой приятный сюрприз!

Констанция Морган, широко распахнув дверь, ждала, пока Дэниэл Коул поднимется по лестнице. Переступив порог, мистер Коул снял треуголку, сшитую из лучшего голландского льна, и обнажил гриву густых, непослушных волос. Он держался так непринужденно, точно был хозяином дома.

— Что привело вас к нам? — Не скрывая радости, Констанция принялась хлопотать вокруг гостя.

— Дэниэл, дорогая Констанция, зови меня просто Дэниэл, — с необыкновенно сладкой улыбкой произнес коммерсант и с любопытством огляделся. — Так и только так, если, конечно, поблизости нет досужих кумушек, которым это может не понравиться!

Констанция зарделась, словно юная девушка. Она взяла у гостя треуголку и протянула руку, чтобы принять его верхнюю одежду.

— Ах, моя дорогая, — продолжил между тем мистер Коул, оборачиваясь к ней и безуспешно пытаясь вытащить руку из рукава, — как ты можешь спрашивать, что привело меня к вам? Ты и только ты! Мне не терпелось узнать, как твои дела.

— Как вы внимательны!

— Вовсе нет! Мне так приятно сделать это для той, кого я люблю с детства!

И, воспользовавшись тем, что стоит рядом с Констанцией, мистер Коул смачно чмокнул ее в щеку.

Филип, с изумлением наблюдавший за этой сценой, невольно передернулся от отвращения. Молодого человека задело за живое, что уже на следующий день после похорон отца мать позволила чужому мужчине поцеловать ее. Впрочем, дело было не только в этом неуместном поцелуе. Люди, подобные мистеру Коулу, вообще вызывали у Филипа острую неприязнь. Дэниэл Коул принадлежал к сословию торговцев, которое становилось в Бостоне все более и более влиятельным. Коммерсанты начали постепенно претендовать на роль лидеров народа. Такое положение дел привело к тому, что нынешние жители колоний стремились прежде всего к богатству, а не к познанию Бога.

Глядя на самодовольное лицо мистера Коула, Филип невольно вспомнил один врезавшийся ему в сердце разговор с отцом.

Как-то раз — дело было вечером — Филип занимался греческим языком в отцовском кабинете. Внезапно Бенджамин Морган, сидевший в кресле с книгой в руках, поднял голову и обратился к сыну:

— Я тут читаю книгу Джона Хиггинсона, — отец заложил место, на котором остановился, пальцем и открыл титульный лист: — «Дело Господа и Его народа в Новой Англии[9]».

— Хиггинсона?

— Ну да, жил в Сейлеме в 1660-е годы такой священник…

Филип кивнул, давая понять, что вспомнил, о ком идет речь.

— Это проповедь, которую он прочел в 1663 году, в день выборов. Послушай-ка, — и Бенджамин взволнованным голосом процитировал: — «Мои отцы и братья, не забывайте о том, что Новая Англия возникла как поселение верующих, а не коммерсантов. И торговцам — а их становится все больше и больше — следует помнить об этом. И те, кто прибыл сюда позднее, должны понять, что народ Новой Англии искал не земного богатства, но веры…» — Бенджамин Морган опустил книгу, потер покрасневшие от усталости глаза и горько проговорил: — Многие, очень многие забыли об этом.

С тех пор Филип частенько думал о том, что сказал ему отец. Молодой человек в смятении наблюдал за тем, как колонисты все дальше и дальше уходят от изначальных замыслов пуритан. Судя по всему, пуританство умирало.

Изучив этот вопрос, Филип понял, что пуританское движение начало сдавать свои позиции уже во втором поколении колонистов. Детям первых поселенцев и дела не было до духовных идеалов своих отцов. Многие из них прекратили посещать церковь. Когда стало ясно, что следующему, третьему поколению грозит полное безверие, священники попытались найти выход из сложившейся ситуации. В 1662 году они собрали съезд, на котором предложили следующее: прихожане могли привести детей на крещение, передавая их под опеку церкви. Эти дети становились прихожанами наполовину, пока они не доказывали свое обращение. Как полуприхожане они подчинялись церкви, но не пользовались всеми привилегиями прихожан, такими, как участие в евхаристии. Благодаря этому компромиссу священникам удалось поддерживать видимость прежней чистоты церкви и сохранить ее влияние на колонистов.

Для Филипа полуприхожан не существовало. По его мнению, это была удобная лазейка для неверующих. В четвертом поколении колонистов появилось немало тех, кто, подобно Дэниэлу Коулу, маскировал свои корыстные устремления внешним благочестием. Они желали милосердия Господа, но продолжали жить так, как им хочется.

— Филип! А я тебя и не заметил! — с деланной радостью загудел Дэниэл Коул, протянув молодому человеку пухлую розовую руку. — Говоря по правде, — продолжил он без тени смущения, — я пересек залив не только ради твоей матери. Мне подумалось, что тебе нужна небольшая дружеская помощь.

При этих словах Филип бросил на бостонца недоумевающий и настороженный взгляд.

Заметив, что по лицу сына пробежала тень беспокойства, Констанция поспешила объясниться:

— Я сказала Дэниэлу… мистеру Коулу… что ваш отец вел все дела сам… ну а ты еще не освоился с новым положением вещей. Вчера на похоронах мистер Коул любезно предложил нам свою помощь.

Мать и ее давний друг стояли плечом к плечу, улыбаясь и кивая, как китайские болванчики. Чем-то они напоминали двух нашкодивших детей, которые, пытаясь скрыть следы своих проказ, выдумывают разные небылицы.

— Послушай, сынок, — попыталась сгладить неловкость Констанция, — почему бы вам не пойти в кабинет? А я принесу вам что-нибудь выпить.

Не проронив ни слова, молодой человек жестом пригласил гостя следовать за ним. Коул слегка поклонился Констанции и бодрым шагом вышел из комнаты.

Филип — до сего дня ему не доводилось тесно общаться с мистером Коулом — украдкой разглядывал своего гостя. Манера Дэниэла Коула одеваться соответствовала его положению в обществе. Поверх белой рубашки с длинными рукавами и гофрированными манжетами был надет — в тон брюкам — черный шелковый жилет. Ансамбль завершали белые шелковые носки и черные, с серебряными пряжками, туфли из воловьей кожи — словом, Дэниэл Коул одевался так, как и должен одеваться преуспевающий торговец. Запах — вот что изумило Филипа. Оказавшись в нескольких шагах от гостя, молодой человек почувствовал такое амбре, что ему едва не стало дурно. Богатый бостонский коммерсант Дэниэл Коул насквозь провонял потом, несвежим бельем (у Филипа сложилось впечатление, что носки он не менял недели две, а лоснившийся от грязи жилет носил с рождения), протухшей рыбой и душистой помадой, которой он обильно намазал волосы.

Филип не знал, что и подумать. Без сомнения, Дэниэл Коул был богат. Судя по всему, он недавно принимал ванну. Но при этом, похоже, несколько дней не менял платья.

Указав гостю на кресло, молодой человек постарался разместиться поближе к окну — предварительно открыв его. Мистер Коул не обратил на это никакого внимания. Усевшись поудобнее, он приступил к разговору.

— Сколько тебе лет, Филип? — начал он чрезвычайно любезным тоном. — Двадцать? Двадцать один?

— В сентябре будет двадцать один.

— Замечательно. Значит, мы можем разговаривать как мужчина с мужчиной, — мистер Коул прокашлялся. — Как тебе известно, я человек практический, коммерсант. И, смею тебе доложить, я на этом деле собаку съел. Состояние вот сколотил преизрядное…