– Он позвонил мне на следующий же день после нашего свидания, – уточнила Анна, как будто Ру не уловила этой детали раньше.

– Ну, можешь больше не беспокоиться об этом, – беспечно сказала Ру. – Я сомневаюсь, что он опять позвонит. Сейчас он думает, что ты потеряла к нему всякий интерес. Между прочим, – говорю тебе по секрету – он вроде бы встречается в субботу с моей кузиной.

Анны заинтересовалась:

– О чем ты… С какой стати? Разве между ними что-то есть?

– Ну, на данный момент она всего лишь помогает ему в подготовке лабораторных опытов. Но между ними вспыхнула маленькая искорка взаимного интереса, – весело рассмеялась Ру. – Если ты простишь мне этот каламбур.

– Неужели? – сказала Анна, размышляя об этом ужасном мире, где даже у Тома могла возникнуть случайная связь.

– Вообще-то я думаю, что они и сегодня вечером тоже встречаются. К ним приехали инспекторы, и, скорее всего, они захотят это отметить.

– Как это «сегодня»?.. – прошептала Анна, в то время как на сцене поднялся занавес.

Свет погас, и спектакль начался, бесцеремонно прерывая их разговор. Анна старалась смотреть на происходящее на сцене действие, но на сцене было так много персонажей, что она скоро потеряла сюжетную нить. Голова была забита посторонними мыслями. И больше всего ее мучил вопрос: как мог Том изменить ей с лаборанткой?

Хотя эта лаборантка была молода и красива.

«Том, который буквально пару дней назад поцеловал меня!» – думала Анна. Она была вне себя. Разве поцелуи и ласки Тома не означали его готовности посвятить себя браку и детям? Внезапно Анна почувствовала себя старой девой, причем не было смысла отрицать, что она принадлежит к категории «отчаявшихся». А через пару лет она превратится в «склонную к самоубийству».

Она услышала, как Ру возле нее мучается рвотными позывами.

– С тобой все в порядке?

– Да.

При всем своем отчаянии Анна нисколько не завидовала беременной Ру. Анна видела, как изменилась фигура подруги. Как это тело исполосовали зеленые варикозные вены. Когда-то плоский живот раздулся, коричневая линия, словно татуировка, рассекла его от пупка до линии бикини, и на нем появились розовые растяжки, похожие на карпу железнодорожных путей ограниченного пользования.

На последнем месяце беременности тело Ру станет совсем как груша. Ее бедра невероятно раздадутся вширь, так что сбоку на бедро можно будет сажать младенца. Нет, Анна не завидовала беременностям Ру, хотя ей хотелось, чтобы ее тело служило не только для привлечения мужчин, что у него было какое-нибудь иное предназначение.

Но тело Анны жило по своим собственным законам – оно как будто отчаянно желало испытать на себе материнство. Анна пробовала жить в соответствии с еженедельным календарем журнала «Мз», сообщавшим международные телефонные коды и температуру в Калифорнии. Но ее организм жил по своему собственному ежемесячному календарю и имел обыкновение начинать менструальный цикл, сопровождающийся выбросом гормонов и вспышками раздражения, как раз тогда, когда предстояла какая-нибудь важная встреча или мероприятие.

Бороться с этим было бессмысленно. Конечно, женщины могли зачать и в более старшем возрасте или забеременеть за счет искусственного оплодотворения, и все же Анне шел уже тридцать второй год и она быстро приближалась к зрелости. «Бог мой, – подумала она, в то время как зрители заливались громким смехом, – скоро мне будет сорок А там и пятьдесят и – здравствуй, климакс».

И все равно она не хотела бы иметь детей Ру. Или, по правде говоря, даже своих собственных. И если в будущем этого было не избежать, то она мечтала, чтобы все это побыстрее закончилось. В особенности сами роды. Роды – это единственное слово в английском языке, у которого нет эвфемизма. «Должно быть, это больно, раз даже Ру жалуется», – думала она.

Болевой порогу Анны был намного ниже, чем у Ру. И особого стремления к материнству она не испытывала. Анна не была из тех, кто любит заглядывать в детские коляски или восхищаться дизайнерским талантом в рисунках какого-нибудь малыша. Она любила Оскара и Дэйзи. Но иногда Оскар напоминал ей капризную игрушку, в которой садится батарейка. Дэйзи порой бывала такой милашкой, особенно когда ее наряжали девушкой – участницей военного парада. Но вместе с тем она могла быть очень жестокой и уничтожать Анну одним своим взглядом, в котором читалось: «Мало того что у тебя такая паршивая работа, на которую не согласился бы мало-мальски амбициозный подросток, – так у тебя даже мужика нету». Оскар же подчас так сильно раздражал Анну, что ей очень хотелось вынуть из него батарейки.

Покидая семейство Гастингсов, Анна всякий раз с облегчением закрывала за собой дверь, ведущую в коридор, заполненный игрушечными машинками всех расцветок. Детская книжка «Рози и Джим» уже навязла у нее в зубах. Ей надоело слушать пререкания Дэйзи и Ру.

Когда бы Анна ни захотела поговорить со своей подругой, им вечно мешали Дэйзи или Оскар. То дай им поесть, то поговори с ними, то просто посмотри на них. Ру слушала Анну вполуха, пока та изливала ей душу, рассказывая об Альфонсо, Дэнни, Роджере или Брайане. Ничего не поделаешь – Ру была влюблена. Похоже, что это была любовь без взаимности, так как Оскар с Дэйзи никогда и ничего не давали ей взамен. Ру смотрела на своих чад так, как будто стоит ей на одно мгновение отвести от них взгляд, и они тут же упадут замертво.

Иногда Анна завидовала Дэйзи, потому что Ру часами могла лепить вместе с дочкой фигурки из пластилина. Если бы только Ру перестала сходить с ума по Оскару и уделяла чуть больше внимания ей, Анне!

Ру разговаривала с Анной о материнстве. Но Анна все равно не понимала, какой такой властью обладают Дэйзи и Оскар над своей матерью. Ру призналась, что любит своих детей всепоглощающей, противоречивой порабощающей любовью. Но Анна не понимала, как эта любовь может перевесить все остальное.

Дети – как комнатные цветы, говорила Ру. Каждый день их надо поливать и ласково с ними разговаривать, наблюдая за тем, как они растут. Все зависело только от надежды и кислорода.

Анна не любила комнатные цветы, да и садовые тоже. Три дня она терпеливо наблюдала за тем, как цветы, поставленные в вазу, медленно умирают. После них оставался тошнотворный запах увядания и ваза, которая стояла еще несколько дней в ожидании помывки, вся испачканная изнутри склизкими зелеными стеблями. Что касается цветочных ароматов, то Анна предпочитала запах роз, выпущенный из освежителя воздуха. Все ее комнатные растения погибали – она просто забывала их поливать.

Наконец наступил антракт. Занавес опустился, и Ру заняла очередь в туалет. Анна отправилась в бар за питьем. Вернувшись, Ру пригубила свой апельсиновый сок – и ей тут же пришлось снова бежать в туалет.

Анна осталась сторожить огромную сумку Ру, набитую подгузниками, бутылочками и детскими нагрудниками. Даже когда Ру была без детей, она все равно таскала с собой аксессуары материнства. Она нервничала, если у нее не было с собой пары подгузников.

Ру всегда кормила своих детей искусственным питанием. В своей колонке в журнале «Мз» она написала, что кормление грудью вышло из моды.

«Одно дело, когда груди женщин походили на бутыли или на вымя. Но в наши дни груди женщин не приспособлены для кормления. И хотя кормление грудью – это очень чувственно…»

Но Анна знала правду. Груди Ру были лишь украшением. Она не хотела, чтобы они отвисли бутылями, и готова была пережить смущение, когда доставала на людях бутылочки со смесью и женщины то и дело бросали на нее шокированные взгляды. Ведь министерство здравоохранения предупреждало на пакетах с искусственным питанием: «Исследования показали, что кормление грудью полезнее для детей…» Ради своих грудей Ру готова была стерпеть все это.

– Хоп-ля, – сказала Ру, вернувшись из туалета и забирая у Анны свою сумку. Содержимое сумки высыпалось на пол.

– Хоп-ля, – рассмеялась Анна, когда Ру, наклонившись, собирала свои вещи. Анна знала, что Ру теперь приходится следить за цензурностью своих выражений – особенно после того, как им домой позвонила воспитательница Дэйзи и сообщила о том, что девочка постоянно употребляет слово «дерьмо».