– Девлин, – взяв виконта за обе руки, хозяйка увлекла его в расположенную рядом гостиную. – Что случилось? Ты что-то выяснил?

Кэт была одета в простое платье из белого узорчатого муслина, украшенное бледно-желтыми лентами, изящная нитка жемчуга перевивала темные, с каштановым отблеском локоны, и Себастьян на едва заметное мгновение задержал ее пальцы перед тем, как пожать их и отпустить.

– Пока ничего существенного. Однако мне не нравится, как продолжает всплывать имя Йейтса, чем дальше я углубляюсь в расследование.

Глаза Кэт твердо выдержали его взгляд – глубокие, ярко-голубые, до того похожие на глаза человека, который ей доводился отцом, а Девлину нет, что даже смотреть на нее было по-прежнему больно.

– Он не убивал, Себастьян.

– Может, и не убивал. Но я начинаю подозревать, что твоему мужу известно гораздо больше, нежели он пытается меня убедить. – Виконт усадил Кэт рядом с собой на диван возле окна. – Ты знакома с неким Блэром Бересфордом?

Пускай актриса никогда не получала приглашений на изысканные столичные балы и приемы, но все же общалась с жуирующими приятелями супруга и выступала хозяйкой на его званых ужинах. Поразмыслив минуту, она тряхнула головой:

– Кажется, нет. А что? Кто он такой?

– Кудрявый, голубоглазый ирландский красавчик-поэт, только окончивший Оксфорд.

Кэт издала мягкий смешок:

– По правде, Йейтс не очень-то жалует поэтов – особенно тех, кто только окончил Оксфорд.

– А как насчет армейского лейтенанта по имени Мэтт Тайсон? Двадцати шести лет, темноволосый, тоже привлекательный – хотя не той мальчишеской красотой, что Бересфорд. С залихватским шрамом на подбородке.

– Этого я знаю. Рассел находил его занятным.

 «Занятным». То же самое слово употребил Тайсон, описывая юного ирландца.

– Однако тебе он не нравился?

Улыбка Кэт угасла.

– Он был со мною исключительно мил и любезен, но…

– Но?..

– Если коротко, я бы не рискнула повернуться к этому человеку спиной – образно говоря, разумеется.

– Не знаешь, у него… – Сен-Сир замялся, подыскивая способ облечь свой вопрос в слова, – такие же наклонности, как у твоего мужа?

Актриса поняла намек.

– Не знаю. Но могу выяснить. – Кэт склонила голову набок, всматриваясь Себастьяну в лицо, и ему стало любопытно, что она там разглядела. Она всегда слишком хорошо угадывала его мысли. – Зачем ты пришел ко мне, Девлин? Почему не спросил напрямую Йейтса?

– Я не уверен, что он настолько откровенен со мной, как следовало бы.

Поднявшись с дивана, хозяйка дома подошла к смотревшему на площадь окну и принялась поправлять тяжелые атласные шторы.

– Что? – спросил Себастьян, наблюдая за ней.

– Если честно, – протяжно выдохнула она, – я не уверена, что Йейтс и со мной откровенен.

– Но почему? Зачем ему лгать?

– Понятия не имею, – покачала головой Кэт. Но то, как скользнул в сторону ее взгляд, Себастьяну не понравилось.

– Тебе ничего не известно о крупном голубом бриллианте, продажей которого занимался Эйслер? О камне, возможно, составлявшем часть сокровищ французской короны?

Он внимательно следил за собеседницей, но не заметил в ее лице ничего, кроме недоумения и удивления, которые быстро сменились чем-то, очень похожим на испуг.

С другой стороны, напомнил себе Девлин, не стоит забывать, что Кэт актриса. Очень талантливая актриса. До чего же иронично и мучительно: он сомневается в обеих женщинах в своей жизни, хотя по совершенно разным причинам.

– На что ты намекаешь? – спросила она. – Что к убийству Эйслера каким-то образом причастны французы?

– Тебе известно о стремлении Бонапарта вернуть утраченные драгоценности?

– Да.

Из этого простого ответа Себастьян понял, что Кэт, вероятно, осведомлена лучше него. Одно время она работала на французов, передавая секретные сведения агентам Наполеона в стремлении ослабить Англию и помочь освобождению Ирландии. По утверждению актрисы, эти отношения давно прекратились. Но Девлин подозревал, что она до сих пор поддерживает связь со своими бывшими соучастниками – как и Йейтс.

– Кому Наполеон поручил бы добыть бриллиант? Послал бы кого-то нового? Или использовал бы уже внедренного агента?

– Сложно сказать. В прошлом он прибегал к обоим способам.

– А нельзя это выяснить?

Он почти ожидал услышать «нет». Вместо этого Кэт дернула тяжелую драпировку и пригладила ее, хотя штора и так висела ровно.

– Могу попробовать.

Девлин позволил себе обвести взглядом родные черты: опушенные густыми ресницами, слегка раскосые глаза, по-детски вздернутый носик, большой манящий рот. Его чувство к этой женщине по-прежнему оставалось глубоким и сильным, и он знал, что так будет всегда. Он любил ее с тех пор, когда был совсем юным, еще не нюхал пороху и не испытал жесточайшего крушения иллюзий. Даже когда считал, будто она предала его, даже когда пытался ее забыть – все равно любил. Их души соприкасались, как даровано немногим, и Себастьян знал: пусть он никогда не увидит Кэт снова, их жизни переплетены навек.

Но при этом понимал, что с каждым днем они все больше отдаляются друг от друга.

И с тревогой осознавал, до какой степени не доверяет Кэт и не верит ей. 

После того как Девлин ушел, Кэт села, составила, тщательно подбирая слова, записку и послала ее одному знакомому ирландскому джентльмену. Затем велела заложить карету и отправилась в Ньюгейтскую тюрьму.

Йейтс стоял в своей камере возле зарешеченного окошка, выходившего на Пресс-Ярд. В позе узника сквозила нехарактерная напряженность, и Кэт, приблизившись, обняла его за талию и прижалась щекой к закаменевшей спине в молчаливом дружески-утешающем жесте. Двое изгоев, они объединились как против недругов, так и против осуждающего окружения. Во многом Йейтс стал для Кэт словно брат, которого у нее никогда не было. И ей пришлось крепко зажмуриться от внезапного всплеска неожиданных чувств при мысли, что она может потерять этого человека.

– Приятный сюрприз, – заметил он, накрывая ладони Кэт своими и приклоняясь головой к ее голове. – Не ожидал увидеть тебя сегодня снова. Разве тебе не нужно готовиться к спектаклю?

– У меня еще есть время.

Мощный торс в ее объятьях всколыхнулся от вдоха.

– Нынче утром ко мне приходил твой бравый виконт.

– Девлин больше не мой виконт.

– Верно. Но он ведь тебе и не брат? – Когда актриса промолчала, Йейтс выдохнул: – Извини. Мой выпад был совершенно незаслуженным.

– Ничего, – мягко отозвалась она.

Заключенный кивнул в сторону окна, где виднелась древняя кладка надстройки над тюремными воротами.

– Знаешь, что это за помещение прямо над въездом? Называется «кухня Джека Кетча»[29]. Мне рассказывали, якобы там хранили и подготавливали четвертованные тела казненных за измену, прежде чем выставить их по городу на всеобщее обозрение. Расчлененные трупы варили в огромных котлах, наполненных дегтем, смолой и маслом. Дух, должно быть, стоял… ужасный. Головы, понятное дело, подвергали иной обработке: их пропаривали с лавровым листом, солью и тмином. Пожалуй, мне следует быть благодарным, что в наш просвещенный век могу рассчитывать всего лишь станцевать пеньковую джигу для увеселения народа, прежде чем меня передадут хирургам для натаскивания их учеников.

– Тебя не повесят.

Слабая улыбка коснулась губ Йейтса.

– Вердикт коронерского расследования уже подан. Судебное слушание назначено на субботу. Ты не знала?

– О, Боже. Так скоро? – Кэт испытала давящее ощущение безотлагательности, близкое к панике. Теперь ей стало понятно, почему Рассел наблюдает у окна, как угасают лучи солнца на стенах его темницы.

– Известно ли тебе об убитом что-либо, чего не ты сообщил Девлину? – спросила она.

– Вроде бы нет. – Йейтс повернулся к ней лицом: – Думаешь, мне хочется в петлю?