– Нужно поговорить. Идемте, прогуляемся.

Тайсон остановился и с едва заметной усмешкой, натянувшей загорелую кожу у тонких губ, покачал головой.

– Извините, у меня здесь на четыре назначена встреча.

Тон виконта оставался любезным.

– Можем побеседовать и внутри, если вам так угодно. Не сомневаюсь, остальные завсегдатаи клуба сочтут подробности военно-полевого суда над вами небезынтересными.

В глазах лейтенанта что-то промелькнуло, но почти сразу же спряталось за предусмотрительно опущенными веками.

– Я был оправдан, помните?

– Не мною.

Не глядя на собеседника, Тайсон водрузил шляпу обратно на голову и повернул к Пикадилли. Плотная гряда темных облаков по-прежнему низко висела над промокшим городом. Вода скапывала с карнизов, сбегала по запотевшим оконным стеклам; тротуар поблескивал темной влагой.

– Когда вы продали офицерский патент? – поинтересовался Себастьян,

– Если вам так нужно знать, пару месяцев назад. А какая, к черту, разница?

– Любопытно выбранное время.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что после всех неудачных лет Веллингтону, похоже, удалось наконец переломить ситуацию против французов. Мне казалось, теперь открываются большие возможности для человека с вашими… способностями.

Глаза бывшего лейтенанта сузились, но он сказал только:

– Порою просто надоедает убивать.

– Не каждому.

– Вам же надоело, – искоса глянул Тайсон.

С тех пор как Девлин оставил военную службу из-за сложного сплетения обстоятельств, с которыми ему еще предстояло разобраться, прошло уже два года. С другой стороны, Себастьян никогда не принадлежал к тем, кто находит удовольствие в уничтожении себе подобных.

А вот Тайсон принадлежал.

– Какого рода дела связывали вас с Даниэлем Эйслером? – поинтересовался Девлин.

Легкая усмешка спутника стала шире:

– Бог мой, а вы времени зря не теряли.

– Так какие? – повторил вопрос Себастьян.

Тайсон пожал плечами.

– Эйслер покупал камни. У меня было несколько на продажу. Нет, я не резал глотки испанским сеньоритам и не насиловал монахинь, чтобы завладеть ценностями. Я забрал эти побрякушки у мертвого французского полковника после битвы при Бадахосе. А где их раздобыл он, меня не касается, не так ли?

Так уж было заведено, что с трупов вражеских солдат перед захоронением или сожжением снимались ценности, форма и сапоги. Военная добыча с давних пор считалась естественным дополнением к армейскому жалованью. Офицеры обычно не принимали участия в ограблении мертвецов, хотя некоторые все же опускались до этого.

Но грабить мирное население было совершенно иным делом. Веллингтон никогда не поощрял многовековой традиции отдавать захваченный город на трехдневное разграбление мародерствующим, пьяным солдатам – и потому, что это отрицательно сказывалось на дисциплине, и потому, что англичане желали показать себя спасителями, а не завоевателями. Однако Бадахос навсегда лег пятном на честь британской армии, поскольку этот укрепленный испанский пограничный город пережил не один день жестокого насилия, убийств и разбоя после штурма войсками Веллингтона в минувшем марте. Хотя Тайсон и утверждал, будто снял трофеи с тела французского полковника, Себастьян подозревал иное.

– И Эйслер дал хорошую цену за ваши «побрякушки»?

– Разумеется. А иначе зачем мне было иметь с ним дело?

– Кто свел вас с торговцем? Томас Хоуп?

Лейтенант покачал головой.

– Один друг по Испании. И я уже несколько недель не наведывался к старику, так что если вы присматриваете, на кого бы, помимо Йейтса, навесить это убийство, поищите в другом месте.

По опыту Девлина, большинство людей, говоря неправду, были склонны суетиться. Они колебались, повышали голос, их поведение едва заметно менялось. Но находились и те, кто мог твердо смотреть собеседнику в глаза, улыбаться и лгать с небрежным изяществом, проистекающим из полного отсутствия как раскаяния, так и страха перед разоблачением. Мэтт Тайсон относился именно к таким.

– Я мог бы поверить вам, – заметил Себастьян, – не председательствуй я на судившем вас трибунале.

Черты лейтенанта напряглись от вспышки гнева, но тут же тщательно разгладились. Повернув голову, Тайсон проводил взглядом элегантную красную коляску, лихо мчавшую по улице, и через некоторое время сказал:

– Когда я последний раз бывал в доме Эйслера, то кое-что видел. Возможно, вы сочтете это относящимся к делу.

– Вот как? И что же?

– В момент моего прибытия особняк на Фаунтин-лейн покидала молодая, хорошо одетая женщина. Не могу сказать, кто она: ее лицо скрывала густая вуаль, а экипаж, ожидавший на улице, был наемным. Поначалу я предположил, что дама посещала торговца по той же причине, что и я – продавала какую-нибудь безделушку, вероятно, чтобы оплатить карточный долг. Но потом я увидел Эйслера.

– И?

– У старого козла была косо застегнута ширинка. Должно быть, он поимел дамочку прямо в передней, потому что там разило похотью. Уже потом мне рассказывали, что торговец всегда укладывал своих женщин в прихожей – что шлюх, что аристократок.

– Хотите сказать, он регулярно это проделывал?

– А вы не знали? – Лицо собеседника расплылось в самодовольной улыбке, граничащей с издевкой. – Этот ваш Эйслер был мерзким развратником. Ссужал деньги молоденьким красоткам, а когда они не могли оплатить разорительные проценты, предоставлял выбор: либо отдаться ему на облезлой кушетке, либо отдать в качестве неустойки оставленные в залог ценности. То же самое он предлагал и мужчинам, просрочившим платеж, – если у тех были красивые жены.

Когда Себастьян промолчал, Тайсон громко рассмеялся:

– Не верите мне? Спросите его сибаритствующего племянника.

– Имеете в виду Перлмана? Что он может знать об этом?

– Гораздо больше, чем вы думаете. Поговаривают, якобы Перлман добивался расположения дядюшки, в том числе поставляя ему шлюх. – Лейтенант остановился, поскольку колокола городских церквей один за другим начали отбивать над промокшими  улицами время. – А теперь извините. Я ведь упоминал, что встречаюсь кое с кем в четыре часа.

Девлин не удерживал его.

При обычных обстоятельствах Себастьян подверг бы сомнению каждое слово такого скользкого типа, как Тайсон. Однако он помнил сырую, пыльную переднюю Эйслера с массивным старинным камином и пару синих атласных туфелек, выглядывавших из-под потертой кушетки.

Выявившийся факт, что Эйслер промышлял шантажом и к тому же использовал своих жертв для удовлетворения собственной похоти, открывал множество новых подозреваемых. К сожалению, в основном безликих и безымянных. Если Йейтс и Тайсон говорили правду – а, по мнению Себастьяна, хотя бы в этом они не лгали, – то по Лондону ходило столько мужчин и женщин, таивших веский мотив убить мерзопакостного ростовщика, что было сложно разобраться, с чего начинать.

Девлин сидел в гостиной, задумчиво вертя в руках синюю атласную туфельку, когда в комнату вошла Геро, стягивая на ходу мокрый капор и перчатки.

– Ищу черного кота, – объяснила жена. – Но нигде не могу найти.

– И как зовешь его? «Кис-кис-кис»? Тебе следует дать животному имя.

– Он не мой кот, а твой. – Геро приблизилась к окну, устремляя взгляд на вымытую дождем мостовую. – Одна из служанок упомянула, что видела околачивающегося возле дома мужчину, похожего на Фоя. По ее словам, он пытался подманить к себе кота сардинами.

Себастьян ощутил минутное беспокойство, но сказал только:

– Скорее всего, кот спрятался куда-то от дождя. Вернется. Где еще ему дадут жареную курицу и миску сливок?

Виконтесса сдержанно улыбнулась и кивнула на обувку в руке мужа:

– Что это?

– Одна из пары, которую я обнаружил под кушеткой в передней Даниэля Эйслера, – продемонстрировал туфельку Девлин.

Геро взяла башмачок.

– Обувь явно не знатной леди.