Слева что-то шевельнулось. Он вытянул шею. Мимо палаток по направлению к северной дороге шли трое. Все они были в длинных плащах с капюшонами, скрывавшими пол-лица.

Райнер нахмурился. Может статься, у них совершенно невинный повод разгуливать в столь поздний час. Возможно, это патруль. А в плащи они кутаются, потому что действительно холодно. Впрочем, торопливость их походки казалась подозрительной.

Райнер снова устроился поудобнее. Такое веселое вроде место, подумал он, играют, поют, солдаты обожают своего командира. Но все, видимо, не так-то просто. Матиас и Шедер пытались осторожно выяснить, как Райнер отнесся к Гутцману. Сочувствует ли он разочарованию генерала или верит, что Империя всегда права? Странно (а может, и вовсе не странно), Райнер чувствовал себя больше на стороне Гутцмана. Генерал стремился вырваться из удушающих объятий власти, как в общем и сам Райнер.

На следующее утро Карел вскочил с койки и принялся натягивать новую форму, весело насвистывая, чем разбудил совершенно невыспавшегося Райнера. Тот приоткрыл один глаз.

— Может, будешь так любезен и пойдешь прыгнешь со скалы, а?

— Вы не слышали горн? — спросил Карел. — Уже день. — Он глубоко вдохнул. — Отсюда чувствую по запаху, какой завтрак ждет нас в большом зале.

Райнер отмахнулся:

— Иди без меня, парень. Сейчас догоню.

Карел ухмыльнулся на пороге:

— Не задерживайся, соня, а то тебе бекона не достанется.

Райнер застонал, его мутило. Какой еще бекон в такое время?

— Я начинаю понимать, почему этот парнишка так достал Манфреда, — сказала Франка, вылезая из спального мешка.

— Ага. — Райнер сел на койке, растирая лицо, и вздохнул. — Ну, Франц, подай-ка мне форму. Пора осваивать новые обязанности.

Франка сонно отсалютовала:

— Да, сударь.

Она направилась к его сундуку и достала новенькую форму: штаны с прорезями и сине-белую куртку — цвета Гутцмана. Райнер плеснул в лицо холодной водой из тазика, стоящего рядом с кроватью, и вздрогнул от утренней прохлады. Он почти соскучился по удобствам Манфредова особняка. Почти.

— Пока меня нет, — сказал он, надевая дублет с помощью Франки, — смотри и прислушивайся, что говорят другие денщики, повара и прочий люд. На кухне слухи распространяются быстрее, чем в гостиной, так вроде. Обрати внимание, что говорят о Гутцмане, Шедере и других. Тут идет какая-то борьба, и я хочу знать, на чьей стороне победа. Если увидишь наших товарищей, подключай и их.

— Есть, капитан.

— А теперь поцелуй меня.

— Нет, капитан.

— Какое вопиющее нарушение субординации! Ужас!

Позавтракав (на что его желудок с трудом согласился), он предстал пред очами капитана Фортмундера у конюшен, которые оказались огромными — три длинных деревянных строения, множество лошадей, туда-сюда снующие рыцари, копьеносцы и стрелки.

Капитан нахмурился, острые концы его усов указывали в небо.

— В первый же день проспали, Майерлинг? Отличное начало.

Райнер стукнул каблуками.

— Простите, капитан. Я все еще не пообвыкся в лагере.

— Ну, это можно исправить. — Фортмундер поискал глазами среди людей, выводивших коней из стойл и седлающих их. — Эй! Грау! Иди сюда!

Какой-то капрал отсалютовал и тут же подбежал. Это был низенький тощий человек с коротко стриженными светлыми волосами и аккуратной бородкой. Райнер видел, что многие молодые кавалерийские офицеры так стригутся — целая армия подражателей Гутцмана или, возможно, его поклонников.

— Слушаюсь, капитан.

— На сегодня несложное задание, Грау. Покажите капралу Майерлингу форт и познакомьте его с его обязанностями. Приводите его после обеда на парад в полном вооружении и готового сесть в седло. Это все.

Грау просиял:

— Есть!

— А вы слушайте его хорошенько, капрал. Меня не волнует, что вы медлительны. Быстрый ум для стрелка так же важен, как и острый глаз.

— Да, сударь, — сказал Райнер, тоже отсалютовал и пошел за Грау.

Когда Фортмундер уже не мог их слышать, Грау ухмыльнулся и толкнул Райнера локтем под ребра.

— Я в долгу, старина. Вы избавили меня от чистки стойл.

Райнер поднял бровь.

— Стрелки чистят стойла? А что, у вас тут нет оруженосцев?

— Гутцман хочет научить нас дисциплине. Никакой синекуры, понимаете. От обязанностей не откупиться, кем бы ни был ваш отец. Сначала я чуть не выл, потом привык. Именно поэтому мы — лучшая армия в Империи. С нами никто не сравнится.

— Да? Вы — не единственная армия, которая на это претендует.

— Но в нашем случае это правда. Увидите этим вечером. — Он указал на массивную южную стену. — Начнем с главного. Южная стена. Тридцать футов в толщину, пятьдесят в высоту. Для ее охраны у кого угодно не хватило бы людей — у нас хватает. А это уже кое-что. Вон там — дубовые ворота. Две решетки. Сверху — расправляйся с врагами, как хочешь: у нас есть желоба для кипящего масла и свинца для каждого, кто одолеет первые ворота. На стены можно попасть через комнату стражи в домике у ворот и через все четыре башни.

— И единственная армия, которая может напасть, принадлежит королевству, дружественному Империи вот уже пятьсот лет? Неудивительно, что у вас столько времени на игры.

— О, не бойтесь, случаев подраться тоже хватает, — сказал Грау. — Логова бандитов на холмах. Отряды орков-мародеров. Вы тут и месяца не проживете, а будете уже знать каждую козью тропу и кроличью нору на сто лиг вокруг. — Он показал на цитадель. — Если армия проломит южную стену, что, впрочем, невозможно, но мало ли что, мы укроемся в цитадели. Там арсенал и пороховой погреб, жилища старших офицеров и их личной охраны. Ворота — как в южной стене, только меньше. Дубовые двери. Сверху — комната, где находятся подъемные механизмы решеток. У нас хватит места, еды и воды, чтобы пятьсот человек могли продержаться три недели. — Он кашлянул. — К несчастью, сейчас, когда вы к нам присоединились, нас стало две тысячи.

— Очень утешительно, — сказал Райнер.

Грау повел его в другую часть форта.

— Конюшни. Кузница. Склад фуража. Пехотный плац. Казармы рыцарей, копейщиков и стрелков. Вот те, новые — для пехоты. Гутцман построил их, когда увеличил гарнизон вдвое. И все же этого не хватает, почему, собственно, на севере и стоят палатки.

— И потому же, собственно, я сплю под холстиной.

Грау усмехнулся:

— Бодрит, не правда ли?

— Был бы счастлив поменяться с вами.

Грау засмеялся:

— Нет уж, спасибо.

Он зашагал назад к конюшням.

— Пойдемте посмотрим ваше снаряжение. Конь у вас свой?

— Да.

— Ну-ну, посмотрим, достаточно ли он хорош.

Они нашли лошадь Райнера и сбрую, и Грау все осмотрел, попутно объясняя Райнеру, в чем будут состоять его обязанности и как он будет проводить дни. От одного перечисления Райнер почувствовал усталость. Ежедневно подъем на заре, потом чистка коня и сбруи. Потом муштра, разного рода поручения и тяжелая работа до самого вечера. Треть личного состава неизменно несла караул или сопровождала купцов до Аульшвайга и обратно. Треть занималась муштрой на плацу, тренируя удары и повороты, стреляя и фехтуя в седле. Оставшиеся чистили стойла, кормили коней, чинили сбрую и выполняли другие бесчисленные, неприятные, но от этого не менее необходимые работы. Чем больше Райнер слушал, тем сильнее радовался, что не пришел сюда служить. Он не знал, как долго придется поддерживать легенду, пока не выяснится, что там задумал Гутцман, но чем раньше он унесет ноги, тем лучше. Упорный труд никогда не был его сильной стороной.

Когда они отвели коня Райнера в кузницу перековать (очевидно, работа кузнеца Манфреда оказалась недостаточно хороша), Райнер услышал, как с дальнего конца уборной — длинного каменного строения, примыкающего к склону каньона, — доносятся голоса на повышенных тонах:

— Никто не посмеет меня тронуть! Убью, урод!