Райнер застонал. Это мог быть только один человек.

Когда Райнер прошел мимо уборной вместе с Грау, оказалось, что он прав. Даг вылетел из дверей и упал им под ноги, из носа текла кровь. Он снова вскочил навстречу здоровенному арбалетчику, который орал и замахивался на него грязной тряпкой.

— Червяк ты грязный, вот спущу тебя в толчок и помочусь на тебя!

— Только тронь, и тебе будет нечем мочиться, кретин ты здоровый!

— Эй! — крикнул Грау. — А ну оба стоять!

Те застыли. Арбалетчик сделал шаг назад, его явно смущало присутствие младших офицеров, но Даг, увидев Райнера, с мольбой простер к нему руки:

— Капитан Райнер, помогите мне! Этот дурак грозился спустить меня в толчок!

Грау обернулся к Райнеру.

— Вы знаете этого парня?

— Едва.

— Я лишь толкнул его, господа, — сказал арбалетчик. — Он явно псих.

— Псих! — Даг накинулся на арбалетчика. — Ты называешь меня психом? Я тебе покажу психа! Да я твою печенку сожру!

— Лучник! — рявкнул Райнер. — Подчиняйтесь, чтоб вам пусто было! Что все это значит? — Он развернул Дага за плечо. Глаза у того горели, но, прежде чем он смог заговорить, Райнер ткнул ему пальцем в лицо. — Ты и правда псих, ужасный ты человек! Дерешься без причины, называешь меня своим капитаном! Я что, похож на лучника? Я капрал стрелков, лакей! Старший по званию! И не худо бы тебе это запомнить! А теперь кончай дурить, а не то закончишь в петле, и толку с тебя точно не будет! Понял, хам?

Даг опустил голову, но Райнеру показалось, что он улыбается.

— Есть, капитан… то есть капрал. Вас понял.

— Держи при себе свои кулаки и хамство и сам жри свою печенку, понял?

— Есть, капрал.

— Хорошо. — Райнер отошел назад. — А теперь убирайтесь оба, и если опять попадетесь, я вас лично вздерну!

Райнер с Грау пошли на конюшню, в то время как Даг и арбалетчик поплелись назад в уборную, обмениваясь сердитыми взглядами.

Райнер вздохнул с облегчением. Проклятый псих чуть не испортил все дело. И за что Манфред наградил его таким подчиненным? Он пожал плечами под вопросительным взглядом Грау.

— Я позволил этому малому принести мне воды в обмен на несколько монет, когда мы находились в пути, и теперь он решил, что я его господин. Тронутый какой-то.

Грау ухмыльнулся:

— Ну, вы его славно проучили. Язык подвешен что надо. У-ух!

Обед подавали в большом зале в цитадели, где Райнер ужинал прошлым вечером. Однако на этот раз он не сидел на возвышении рядом с генералом, а делил трапезу с другими капралами за длинным столом, тянущимся через весь зал. Было шумно, после вознесения молитвы Зигмару и преломления хлеба начались шутки и дурачества.

Но и здесь сохранялось напряжение, которое он чувствовал повсюду. Сержанты-пехотинцы и капралы-кавалеристы почти не общались, они расположились за отдельными столами и подозрительно косились друг на друга. И в жизнерадостной какофонии шуток и ругательств слышались мрачные интонации.

Проходя мимо стола сержантов, он услышал разговор:

— Мы могли бы возглавить их. Но они, видите ли, любят его и его проклятых кентавров.

Кто-то встал на защиту Гутцмана:

— А почему нет? Где ты еще видел такого командира?

— Ладно, но куда он нас ведет? Вот вопрос, а?

Не то слово, вопрос. Но хотя тут и там кавалерийские офицеры обменивались многозначительными взглядами и смутными намеками на «будущее», в присутствии Райнера они сдерживались. Это сводило его с ума. Их затаенные улыбки и косые взгляды свидетельствовали о заговоре, но Райнер пока не мог выяснить ничего конкретного.

Было понятно, что Грау просто-таки еле сдерживается, чтобы не рассказать ему, что тут затевается. После показательной взбучки, заданной Дагу, капрал решил, что Райнер — славный малый, и на протяжении всего обеда осторожно его прощупывал, пытаясь определить его симпатии, но все еще боясь выдать себя, прямо как Матиас вчера вечером.

— Но вы же знаете об этом не понаслышке, верно, Майерлинг? Титулы обеспечивают продвижение по службе куда надежнее, чем способности. Вот в чем беда имперской армии. Благородные тупицы становятся генералами, а по-настоящему одаренные люди не могут подняться выше капитана. — Он вздохнул, возможно, несколько нарочито. — Если бы только всем управлял такой человек, как генерал Гутцман. Нас бы тогда возглавили профессионалы, люди, преданные военному делу, а не политике.

Райнер честно кивнул — он понял, чего от него добивается Грау.

— Именно. Так и должно быть. Современная профессиональная армия, никакого блата. Жалко, что при нас такого точно не будет.

Глаза Грау расширились. Он подался вперед:

— Возможно, вы удивитесь, Мейерлинг, но все может измениться быстрее, чем вы думаете. Может, и не в…

Стрелок слева от Грау, круглолицый парень по фамилии Йодер, толкнул его под ребра. Грау поднял глаза и проследил за его взглядом. Сидящие за столом кавалеристы притихли, когда из-за стола вблизи помоста встали несколько человек и направились к боковому выходу.

Зрелище было впечатляющее: двадцать высоких, сурового вида мечников, все в черном с белоснежными рубашками, виднеющимися на запястьях и сквозь прорези. Вороненые кирасы с серебряной насечкой, вся амуниция безупречно подобрана вплоть до яблока меча и пряжек на башмаках. У каждого на плече куртки была вышита двойная комета, а на шее висел серебряный молот — как у Шедера, только поменьше. Их капитан был на голову ниже остальных, но такого же мощного сложения, с роскошной квадратной седой бородой и взглядом, холодным, как зимнее небо.

Их окружал ореол тишины, разговоры смолкали, кавалерийские офицеры оглядывались на них через плечо. Райнер отчетливо чувствовал, какую ненависть испытывают его товарищи к этим бесстрастным людям.

— Кто это? — спросил он, когда наконец мечники покинули зал и разговоры возобновились.

Грау сплюнул через левое плечо.

— Молот Шедера — так мы их называем. Это Молотодержцы, почетная стража из аверхеймского храма Зигмара. Когда-то Шедер был там капитаном, теперь они — его личная охрана.

— Угрюмые ребята.

— Да ну, — сказал Йодер, — просто важничают. Думают, Зигмар — их личная собственность, остальные типа не дотягивают.

— Ничего, они еще узнают, — мрачно сказал другой стрелок.

Грау строго глянул на него и быстро сменил тему.

Той ночью Райнер доплелся до палатки и в полном изнеможении рухнул на койку.

День оказался одним из самых отвратительных в его молодой жизни. Он считал себя чуть не ветераном плаца, поскольку учился у Карла Хофштеттера, одного из лучших в Империи преподавателей верховой езды, на службе у лорда фон Штольмера. Но, хотя капитан Фортмундер на этом фоне и не мог научить Райнера чему-либо новому, он гонял его, покуда конечности не налились свинцом и от бесконечных упражнений на пальцах, коленях и бедрах не появились горящие, зудящие и лопающиеся волдыри. Дома ни один педагог так не издевался над учениками. Это были дворянские сынки, балованные и привыкшие к опеке. Тренировались они недолго, потом отбывали в пивную похвастаться удалью друг перед другом.

С Фортмундером подобное не прошло бы. Он не знал ни жалости, ни почтения к рангу и заставлял своих стрелков ездить верхом и палить из пистолетов в цель снова и снова, пока действия не дойдут до полного автоматизма и десять из десяти выстрелов не попадут в яблочко. Он орал на них за малейшие промахи. Если, скача по кругу, кто-то отставал, или начинал обгонять товарищей, или слишком долго перезаряжал пистолет, Фортмундер тут же оказывался рядом и прямо на скаку тыкал в провинившегося кнутом, указывая на ошибку.

И Райнер с лихвой получил его внимания, став любимой мишенью.

— А ну-ка посмотрим на генеральского любимчика, — говорил Фортмундер, объяснив, в чем суть очередного упражнения. — Покажите, как это делают на севере, Майерлинг.

Райнер уже вовсю жалел, что вчера отличился.