Поэтому эпизод с Шателяром может казаться случайностью и досадным происшествием лишь на первый взгляд: здесь впервые – хотя она и не поняла этого – раскрывается закон ее судьбы: ей никогда не будет даровано счастье безнаказанной небрежной легкости и проявления доверия. С самого первого часа жизнь ее заложена так, что ей нужно быть фигурой представительной, королевой, всегда и во всем лишь королевой, публичной персоной, мячиком во всемирной игре, а то, что поначалу казалось милостью – ранняя коронация, урожденное достоинство, – на самом деле суть проклятие. Ибо всякий раз, когда она предпринимает попытку принадлежать самой себе, просто проживать свои настроения, свою любовь, свои истинные пристрастия, за любое подобное упущение следует страшная кара. Шателяр – лишь первое предупреждение. После детства без возможности быть ребенком в жизни ее был краткий промежуток времени, когда она пару месяцев могла быть просто юной и беспечной девушкой, просто дышать, просто жить и радоваться жизни: и в тот момент суровая рука судьбы вышла из игры. Встревоженные происшествием, и регент, и парламент, и лорды стали настаивать на новом браке. Марии Стюарт предстоит выбрать супруга, и, само собой разумеется, не того, кто понравится ей, а того, кто приумножит власть и безопасность страны. Резко ускоряются давно начатые переговоры, ибо ответственным за это лицам вдруг стало страшно оттого, что эта опрометчивая женщина в результате может окончательно уничтожить свою репутацию и ценность новым опрометчивым поступком. Снова начинаются махинации на рынке женихов: Марию Стюарт опять вовлекают в порочный круг политики, от первого и до последнего вздоха крепко сжимающий тисками ее судьбу. И всякий раз, когда она тщится хоть на миг разорвать это холодное кольцо на своей теплой и искренней жизни, она ломает как свою, так и чужие судьбы.

В данный момент есть две самые желанные девушки во всем мире: Елизавета Английская и Мария Шотландская. Если у кого-то в Европе есть право на корону и при этом нет супруги, он тут же стал слать сватов – будь то Габсбург и Бурбон, Филипп II Испанский и его сын Дон Карлос, эрцгерцог Австрийский, короли Швеции и Дании, старики и мальчишки, зрелые мужчины и юноши: давно уже на политическом рынке женихов не было подобного оживления. Ибо до сих пор бракосочетание с княгиней – самый простой способ для правителя упрочить свою власть. Во времена абсолютизма права наследия расширяла не война, а женитьба: объединенная Франция, всемирная Испания и домашняя тирания Габсбургов. Однако теперь всех вдруг стали привлекать последние драгоценности Европы. Елизавета или Мария Стюарт, Англия или Шотландия – тот, кто сумеет заполучить в браке ту или другую страну, тот и станет правителем мира, а одновременно с соперничеством между странами разрешится и другая война, война духовная. Ибо если в браке с одной из правительниц придет на британский остров король-католик, чаша весов в битве между католицизмом и протестантизмом окончательно качнется в сторону Рима и на земле снова возобладает «ecclesia universalis»[40]. Потому эта охота на невест означает нечто гораздо большее, нежели попытку обустроить семейные дела; она воплощает в себе решение судьбы мира.

Однако для обеих женщин, для обеих королев, решение судьбы мира – это вопрос всей жизни, ибо судьбы их неразрывно связаны между собой. Если одна из соперниц возвысится в браке, трон второй неудержимо пошатнется, если одна чаша поднимется, то вторая – неизбежно опустится. Демонстрация показной дружбы между Марией Стюарт и Елизаветой может длиться ровно до тех пор, пока обе они не замужем и одна – просто королева Англии, а другая – просто королева Шотландии; если же вес сместится, одна из них станет могущественнее и победит. Но одна гордость решительно противостоит другой, никто из них не желает уступать, так что решить этот ужасный, запутанный спор может лишь борьба не на жизнь, а на смерть.

Для этой роскошно обставленной пьесы о поединке двух сестер история выбрала двух величайших противниц. Обе они, и Мария Стюарт, и Елизавета, обладают особыми, неповторимыми дарами. Рядом с их энергичными фигурами другие монархи того времени – монашески угрюмый Филипп II Испанский, по-детски капризный Карл IX Французский, незначительный Фердинанд Австрийский – кажутся плоскими статистами; ни один из них даже не приблизился к высокому духовному уровню, на котором встретились эти две необыкновенные женщины. Обе умны – и ум их лишь изредка затмевают женские капризы и страсти, обе чрезвычайно честолюбивы, обе с ранней юности готовились к своей особенной роли. Обе они многоопытны в искусстве внешнего представительства, обе обладают культурой на высоком уровне этой эпохи гуманизма. Обе они наряду с родным языком бегло говорят на латыни, по-французски, по-итальянски – Елизавета, ко всему прочему, еще и по-гречески; письма обеих отличаются пластичной экспрессивностью, значительно превышающей умение их лучших министров, и язык Елизаветы несравнимо ярче и образнее, чем язык ее умного государственного секретаря Сесила, у Марии Стюарт – отточеннее и своеобразнее, нежели дипломатический до мозга костей язык Мейтленда и Меррея. Интеллект, понимание искусства, стиль жизни обеих легко прошел бы проверку самых суровых судей, и если Елизавету восхищают Шекспир и Бен Джонсон, то Марию Стюарт – Ронсар и Дю Белле. Однако этим высоким уровнем культуры и ограничивается все сходство двух женщин; тем ярче кажется внутреннее противоречие, которое с самого начала отчетливо видели и описывали поэты.

Это противоречие настолько всеобъемлюще, что его с геометрической точностью выражают даже линии жизни. Решающее различие: Елизавете трудно поначалу, Марии Стюарт – в конце. Счастье и власть Марии Стюарт растут легко, они ярки и светлы, как Венера в рассветном небе; рожденная королевой, она еще в детстве была во второй раз помазана на царствование. И так же резко и неожиданно происходит ее падение. Ее судьба сосредоточена в двух-трех отдельных катастрофах, то есть обретает совершенно драматическую форму, в то время как возвышение Елизаветы происходит постепенно и неуклонно (а поэтому ей подходит лишь пространное эпическое повествование). Ей ничего не дается просто так, с легкой руки Господа. В детстве объявленная бастардом, брошенная в Тауэр собственной сестрой, слышавшая в свой адрес угрозу смертной казни, эта женщина была вынуждена бороться за собственное существование и то, что ее будут терпеть, при помощи хитрости и рано развившегося искусства дипломатии. Марии Стюарт с самого начала было даровано достоинство, Елизавета добыла его собственным телом, собственной жизнью.

И две настолько непохожие линии судьбы неизбежно должны стремиться к противоположному. Иногда они могут сходиться и пересекаться, но никогда не соединятся по-настоящему. Ибо это фундаментальное различие должно проявляться в каждом повороте и оттенке характера: одна была рождена с короной на голове, подобно тому, как другие дети приходят в этот мир с волосами, в то время как другая боролась за свое положение, добивалась его хитростью, настойчиво завоевывала его; одна с самого начала была законной королевой, а в другой сомневались. И особая форма судьбы помогла каждой из них развить необыкновенную силу. В случае Марии Стюарт та легкость, с которой она – слишком рано! – получила все, порождает в ней совершенно необычайную легкомысленность и самоуверенность, которая дарует ей дерзкую отвагу, ставшую ее величием и злым роком. Господь даровал ей корону, и никто не может отнять ее у нее. Ей предначертано повелевать, другим – подчиняться, и даже если весь мир будет сомневаться в ее праве, она будет чувствовать, как горячо течет по жилам властвование. Она приходит в восторг с легкостью, не проверяя, решения принимает быстро и пылко, как взмах меча, и, подобно тому, как лихой наездник с лопнувшими удилами резким рывком перемахивает через препятствия, так и она думает, будто может преодолеть все политические трудности и опасности обыкновенной решительностью и мужеством. Если для Елизаветы царствование – это игра в шахматы, игра разума, постоянное напряжение, то для Марии Стюарт – это просто сильное наслаждение, приумножение любви к жизни, рыцарский турнир. Она, как однажды отозвался о ней Папа Римский, «обладает сердцем мужчины в теле женщины», и именно это легкомысленное мужество, эгоистичная независимость, которая делает ее столь привлекательной для стихов, баллад, трагедий, – именно это и стало причиной ранней гибели. Ибо Елизавета, натура до глубины души реалистическая, гениально разбирающаяся в хитросплетениях реальности, одерживает победы одним лишь тем, что умно использует необдуманные и глупые поступки своей склонной к рыцарству противницы. Своим ясным, проницательным взглядом птичьих глаз – достаточно взглянуть на ее портрет – она смотрит с недоверием на мир, опасностей которого научилась бояться довольно рано. Еще в детстве у нее была прекрасная возможность понаблюдать за тем, как вращается колесо Фортуны, и понять, что от королевского трона до эшафота рукой подать, а из Тауэра, этой передней смерти, – до Вестминстера. Поэтому она всегда будет считать власть чем-то текучим, а все надежное будет казаться ей призрачным; Елизавета держит корону и скипетр очень осторожно и испуганно, словно они сделаны из стекла и могут в любой момент выпасть из рук; да и вообще, всю свою жизнь она проводит в тревоге и нерешительности. Все портреты убедительно дополняют дошедшие до нас сведения о ее характере: ни на одном из них у нее нет твердого взгляда гордой, истинной властительницы, ее нервозное лицо всегда словно бы пронизано страхом и напряженó, будто бы она всегда начеку и ждет чего-то, на губах ее ни разу не промелькнула самоуверенная улыбка. Ее бледное лицо, робкое и высокомерное одновременно, возвышается над помпезной напыщенностью расшитых драгоценными камнями платьев, и королева мерзнет, перегруженная всей этой роскошью. Хорошо чувствуется: оставшись наедине с собой, сбросив царское платье с костлявых плеч, сняв румяна со своих впалых щек, она лишается всего величия, становясь обыкновенной несчастной, расстроенной, рано постаревшей женщиной, одиноким человеком, с трудом справляющимся с собственной бедой и еще меньше – с миром. Столь робкая позиция может казаться не слишком героической для королевы, а вечная медлительность и колебания, неумение решиться тоже не прибавляют величия; однако величие Елизаветы как правительницы находится совершенно не на романтическом уровне. Ее сила проявлялась не в дерзких планах и решениях, а в тяжелом, тщательном, постоянном труде приумножения и обеспечения, накапливания и собирания – совершенно мещанские, хозяйственные добродетели: именно этот ее недостаток, ее пугливость, ее осторожность приносят пользу государству. Ибо если Мария Стюарт живет для себя, то Елизавета – для своей страны; будучи реалисткой, она относится к своему правлению как к работе, а Мария Стюарт, будучи натурой романтической, воспринимает свое царствование как совершенно необязательное призвание. Обе они сильны, и обе по-своему слабы. Если для Марии Стюарт ее героически глупая дерзость оборачивается злым роком, то колебания и нерешительность Елизаветы в итоге приносят последней выгоду. Ибо в политике неспешная настойчивость всегда одолевает неудержимую силу, продуманный план – план импровизированный, а реализм одерживает верх над романтизмом.