Тогда-то, в тот мрачный зимний день 9 декабря 1542 года, когда окна застил туман, в двери постучал гонец и сообщил уставшему умирать больному, что у него родилась дочь, наследница. Вот только ни надеяться, ни радоваться у истерзанной души Иакова V не осталось сил. Почему не сын, не наследник? Обреченный на смерть во всем видит лишь несчастье, трагедию и упадок, а потому разочарованно ответил:

– Женщина дала нам корону, женщина ее и заберет, – и это мрачное пророчество стало его последними словами.

Вздохнув, он отвернулся к стене и перестал отвечать на вопросы. Его похоронили спустя несколько дней, и Мария Стюарт, едва успев увидеть мир, стала наследницей королевства.

Это наследие вдвойне непросто: быть Стюарт и королевой Шотландии, ибо никому из Стюартов на этом троне до сих пор не везло и никто из них не задерживался на нем надолго. Два короля, Иаков I и Иаков III, были убиты, еще двое, Иаков II и Иаков IV, пали на поле боя, а двоим их потомкам, этому безвинному дитяти и внуку по крови, Карлу I, судьба уготовала еще более жестокую участь: эшафот. Никому из этого рода Атреева не было даровано насладиться полнотой жизни, никому не светили звезды удачи. Стюартам вечно приходилось сражаться с врагами внешними, врагами внутри державы и с самими собой, их вечно окружала тревога, и тревога же была внутри. И столь же беспокойна, как они сами, их страна, и наиболее вероломны в ней те, кто должен был бы быть в числе самых преданных: лорды и бароны, этот угрюмый и необузданный, этот жадный и воинственный, этот упрямый и непреклонный рыцарский род – «un pays barbare et une gent brutelle», как недовольно жалуется Ронсар, поэт, которого занесло в эту туманную страну. Чувствуя себя в своих загородных поместьях и замках маленькими королями, лорды и бароны произволом гонят, точно убойный скот, подвластных им пахарей и пастухов в свои нескончаемые стычки и набеги, ибо неведома этим безграничным правителям кланов иная радость бытия, нежели война. Раздоры – их страсть, ревность движет ими, и думают они всю свою жизнь только о власти. «Деньги и выгода, – пишет французский посланник, – вот единственные сирены, к которым прислушиваются шотландские лорды. И если говорить с ними о долге по отношению к своим князьям, чести, справедливости, добродетели и благородных поступках, то это вызовет у них лишь приступ безудержного смеха». В своей аморальной склочности и вороватости подобны они итальянским кондотьерам, однако не столь культурны и безудержны в своем потакании инстинктам, и постоянно дерутся они за право превосходства, все эти древние и могущественные кланы Гордонов, Гамильтонов, Аранов, Мейтлендов, Крофордов, Линдсеев, Ленноксов и Аргайлов. Они то мирно пасутся бок о бок на своих стародавних феодах, то, заключив торжественный союз, уверяют друг друга в недолговечной верности, чтобы объединиться против третьего, постоянно образуя клики и шайки, но в глубине души все они чужие друг другу, и всякий, несмотря на все родственные или свойские связи, неудержимо завидует и враждует с другими. Что-то языческое и варварское продолжает жить в этих диких душах, и как бы они себя ни звали, католиками ли, протестантами ли – как то диктует им выгода, – но на самом деле все они внуки Макбета и Макдуфа, кровавые тайны, великолепно описанные Шекспиром.

И только в одном-единственном случае вся эта неукротимая и ревнивая банда объединяется сразу же: всякий раз, когда нужно не дать воли их общему повелителю, собственному королю, ибо всем им в равной мере невыносимо повиновение и неведома верность. Если уж эта «parcel of rascals»[1], как заклеймил их прашотландец Бернс, и согласна терпеть над своими замками и владениями некую призрачную королевскую власть, то происходит это исключительно из чувства ревности и соперничества между кланами. Гордоны позволили Стюартам носить корону лишь затем, чтобы она не досталась Гамильтонам, а Гамильтоны – из соперничества с Гордонами. Но горе королю Шотландии, если он подобно настоящему правителю попытается вынудить страну подчиняться и вести ее к порядку, если он в своем юношеском задоре дерзнет выступить против высокомерия и жадности лордов! Тогда эта недружелюбная шайка сразу же объединится с целью лишить своего правителя власти, и если не удастся сделать это при помощи меча, то к услугам всегда кинжал убийцы.

Это трагическая, раздираемая страстями страна, мрачная и романтическая, словно баллада, это омываемое морем крохотное островное королевство на крайнем севере Европы, да еще к тому же и бедное. Ибо все силы выпивает ведущаяся здесь извечная война. Горстка городов, которые и городами назвать-то трудно, ибо представляют они собой всего лишь сбившиеся под защиту крепостных стен домишки бедняков, так и не смогли разбогатеть или хотя бы породить зажиточное мещанство. А дворянские замки, опять же, мрачные и массивные руины которых до сегодня возвышаются над холмами, нельзя назвать настоящими замками, с их роскошью и придворным изобилием; они предназначены для войны, задуманы как неодолимые крепости, а вовсе не нежному искусству гостеприимства. Меж немногими крупными кликами и их приспешниками практически отсутствует питательная, державообразующая сила созидательного среднего класса. Единственная густо населенная местность между Твидом и заливом, в который впадает река, расположена слишком близко к английской границе, и ее постоянно разрушают и опустошают в ходе набегов. Зато на севере можно часами бродить вдоль заброшенных озер, пустынных пастбищ или мрачных северных лесов, не встретив ни одной деревни, замка или города. Здесь нет такого, как в переполненных европейских землях, чтобы городки ютились бок о бок друг с другом, здесь нет дорог, которые облегчали бы транспорт и торговлю, здесь, в отличие от Голландии, Испании или Англии, не выходят из расцвеченных флагами рейдов суда, чтобы привезти золото или пряности из далеких океанов; как и в давние патриархальные времена, люди с трудом перебиваются овцеводством, рыбной ловлей да охотой: по законам и обычаям, богатству и культуре тогдашняя Шотландия отстает от Англии и Европы лет на сто. В то время как во всех прибрежных городах с началом Нового времени уже расцветали банки и биржи, здесь, как и в библейские времена, все богатство измеряется землями да овцами; десять тысяч их у Иакова V, отца Марии Стюарт, и они и составляют его единственное достояние. Нет у него драгоценностей короны, нет армии, нет лейб-гвардии для закрепления собственной власти, ибо он не смог бы ей платить, а парламент, где все решения принимают лорды, никогда не согласится предоставить своему королю истинных средств власти. Все, что есть у этого короля, кроме самого необходимого, дали ему взаймы или подарили богатые союзники, Франция и Папа Римский; все ковры, все гобелены, все люстры в его покоях куплены унижением. И эта вечная бедность – тот гнойник, который истощает политические силы этой прекрасной, благородной страны. Ибо из-за бедности и жадности ее королей, ее солдат и лордов она постоянно остается кровавым мячиком в игре других сил. Кто сражается против короля за протестантизм – получает жалованье в Лондоне, кто за католицизм и Стюартов – в Париже, Мадриде и Риме: все эти иноземные державы с радостью и охотой платят за шотландскую кровь. А две великие нации, Англия и Франция, все никак не могут решить свой спор, поэтому ближайший сосед Англии – незаменимый партнер в игре для Франции. Всякий раз, когда армии англичан прорываются в Нормандию, Франция тут же вонзает этот кинжал в спину Англии; и всегда готовые повоевать шотландцы нарушают «Border»[2] и набрасываются на своих «auld enimies»[3], даже в мирные времена представляя серьезную угрозу. Военная поддержка Шотландии – извечная головная боль французской политики, и это естественно, ибо Англия, в свою очередь, вечно жаждет сломить ее, подначивая лордов и подогревая постоянные восстания. Так эта несчастная страна становится кровавым полем боя столетней войны, и окончательно решит все только судьба этого еще ничего не подозревающего ребенка.