Е.П.:Ну, он родился в августе тридцать второго, в тридцать третьем, получается…

А.К.:В начале тридцать третьего, я думаю. Так вот, это крещение не было подвигом. Думаю, что многих детишек советских начальников тогда крестили. Всегда находились бабка, нянька, тетка… вот в чем дело.

Е.П.:Ты знаешь, может быть, не время и не место, но я вспоминаю уже восемьдесят третий, что ли, год, когда Светлана Анатольевна Васильева, моя жена, крестилась в Грузии, крестился Пригов и дочка Беллы Ахатовны Лиза. Я был крестным у Пригова, а у Светы — Чабуа Амирэджиби… Так вот, нас везли до места на машинах два мужика грузинских, про одного из них потом наши грузинские знакомые говорили, что он гэбэшник. Просто, без осуждения говорили, ну, гэбэшник он, что такого… Ну, и когда обряд крещения состоялся, он расцеловал ближних к нему, этот гэбэшник, и сказал, что «ну вот, еще прибыло три православные души». Он сказал это искренне абсолютно!

А.К.:Да, такая любовь-ненависть была у коммунистов с православной церковью…

Е.П.:Ты знаешь, интересно у нас получается. Я сейчас читаю книжку под названием «Двести лет вместе», так там кое-что о подобных вещах тоже есть.

А.К.:Последнюю фразу могу сказать на эту тему, но по советской привычке полагаю, что ее вычеркнут все редакторы, начиная с тебя. Если и была какая-то нераспавшаяся связь времен в нашей стране, то она была только в православии. Я повторяю здесь слова людей, многие из которых тебе неприятны, да и мне тоже. Но если бы православие не было сохранено, если бы государство не было вынуждено в определенный момент обратиться к православию за поддержкой, вот это был бы конец.

Е.П.:Хорошо же ты обо мне думаешь! С чего же ты взял, что я эту фразу буду вычеркивать, если я с ней согласен?

А.К.:А от страха?

Е.П.:Какого страха? Иудейска страха ради? Да ты все правильно говоришь, только ведь еще и в тридцатые попов сажали. И те попы, кого раньше посадили, они и сидели там, и новых подсаживали время от времени.

А.К.:Но церковь выжила, став сергианской, ее привели к повиновению. Как приводили церковь к повиновению многие русские ужасные государи, начиная от Ивана Васильевича или Петра Алексеевича.

Е.П.:Все-таки, ты знаешь, у нас предмет рассуждений не история православия при коммунистах, мы собрались говорить про религиозность Василия Павловича Аксенова.

А.К.:Который, будучи по крещению православным человеком, в восьмидесятые годы, на мой взгляд, был уже вполне законченный и безусловный экуменист.

Е.П.:Погоди, я хочу тебе сказать относительно нашей преамбулы… С церковью более или менее примирилась власть только в войну, когда уже начали храмы открывать. А до этого все-таки я не уверен, что в тридцатые годы, например, это крещение было так безобидно. Если в тридцать третьем на старшего Аксенова донесли бы, что в его семье крестили Васю, у него большие неприятности были бы.

А.К.:Нет, не большие.

Е.П.:Ну не знаю… посадили бы, в общем. Ну, враги бы его посадили… Да его и так посадили… Нет, пожалуй, ты прав. Просто был бы большой партком и сказали бы: «Павел Васильевич, как же ты недоглядел?» — и всё. Кстати, ты знаешь, я вспоминаю, что когда у нас бабушка умерла, то мой партийный папаша, это пятьдесят третий год, он был в церкви на отпевании. Ему там страшно не нравилось, и он свой протест выразил в том, что когда стала старуха ходить какая-то церковная, собирать свечки погасшие, он ей свечку не дал, дескать, отойди и не мешай… И ничего ему по партийной линии за это отпевание не было… В общем, переходим наконец к сути: Василий Павлович был крещен с детства, так вот на что это в нем повлияло?

А.К.:Он с этим жил.

Е.П.:Он же узнал нескоро это все.

А.К.:Про крещение можно и не знать, но с этим жить, на то оно и крещение, а не просто окунание в воду. Он с этим жил и в детском доме…

Е.П.:Детский дом ладно, он жил с этим в хрущевские годы! Но он жил с этим и во время войны, понимаешь, в чем дело, жил в довольно простой семье, где Бога не забывали, как это было во многих простых семьях, и какой бы там тоталитаризм ни был, а простые люди как бы имели право в церковь ходить, куличи святить… Чем проще люди, тем меньше они боялись в Бога верить. Помню, много позже был снят фильм «Старшая сестра», так там на школьницу написали донос, что она святила… Но в простых семьях этим страхом пренебрегали. Я к чему это веду-то — это была обычная русская семья, где особо не были они воцерковленными, но на Пасху куличи пекли, всё, что полагается… И Вася рос простонародно православным. А вот ты начал про экуменизм Аксенова в восьмидесятые годы… Знаешь, я думаю, откуда пошел этот экуменизм? Из Магадана, куда Вася шестнадцатилетним к ссыльной матери приехал. Потому что Вальтер — его отчим, с которым он там познакомился и который на него сильно повлиял, — он был лютеранин, и глубоко верующий лютеранин. Мама, Евгения Семеновна, она была атеисткой, конечно…

А.К.:Почти уверен, что она была атеисткой. Такого толка, может быть… как любили себя определять советские интеллигенты: я верующий, но вне религий.

Е.П.:А, верующие, так сказать, в высший разум…

А.К.:Да, верующие вообще.

Е.П.:Или в переводе на русский язык это так звучит: я верующий, но только потому, что это большевики запрещают.

А.К.:Ну, я не берусь утверждать, что психология отношений Евгении Семеновны с верой была именно такая, но думаю, что она в этом была типичным советским интеллигентом…

Е.П.:Да, советским. Советским таким же был Копелев, например.

А.К.:Ведь Евгения Гинзбург была убежденной коммунисткой, троцкисткой…

Е.П.:Многие как еще рассуждали? Смешно же, товарищи, какие высшие силы? Есть законы природы, законы истории, а вы поклоны бьете… Но Василий-то Павлович другой был, вот в чем дело.

А.К.:А Вальтер был первым верующим, которого Вася узнал и сообразил, что можно быть благородным христианином, не будучи православным и не будучи малограмотным. Отсюда и началось движение в сторону экуменизма.

Е.П.:Не будучи малограмотным — это, кстати, очень важное соображение. Потому что если уж теперь можно услышать от какого-нибудь батюшки в церкви, что католики или лютеране — это еретики и их вера неистинная…

А.К.:Ну вот, значит, смотри, с одной стороны, он додумался, что не обязательно христианину быть малограмотным, темным, очень простым человеком. С другой стороны — что христианин, глубоко верующий, может быть неправославным. То есть можно быть вполне интеллигентным человеком и верующим, и можно быть христианином и не обязательно православным. И это стало основой, на которую спустя целую жизнь легли впечатления и переживания его эмиграции. И вот в эмиграции, как мне кажется, Вася стал совсем близок к экуменизму, оказавшись вне современной православной русской культуры, вне возрождения религиозного, которое было в России, еще в Советском Союзе, в конце семидесятых — начале восьмидесятых, когда его уже здесь не было… А там он пришел в эмигрантскую церковь, а там люди не такие, как он, там люди простые, как его нянька, хотя многие — потомки князей и графов. Но они в мыслительном отношении в массе своей простые, как нянька, которая его крестила… А у него мощный ум, ему там, в такой церкви, среди таких прихожан… ну, не по размеру. И, конечно, все это вместе его подтолкнуло, я думаю, к экуменизму. Он ведь ходил, ты сам знаешь это, захаживал в католические храмы.

Е.П.:Но это уже в Штатах.

А.К.:Я и говорю — эмиграция.

Е.П.:А по возвращении, конечно…

А.К.:Он уже таким и остался.

Е.П.:Но, с другой стороны, вспомни, он дружил там, в эмиграции, со священником Виктором Потаповым.

А.К.:Да, отец Виктор Потапов… Ну, они работали вместе на «Голосе Америки». И Виктор Потапов священниками ортодоксальными, православными был обвиняем в экуменизме постоянно. Вообще большая часть интеллектуалов русской эмиграции стала экуменистической… Понимаешь, ну не могли они стоять в церкви и молиться истово рядом с какой-нибудь старой княгиней, а потом, идя от службы с ней, говорить о чем-то…