Позиция Владимирова, Ушакова и их единомышленников подвергалась осуждению со стороны традиционалистов. С особой иронией высказывал свое неприятие новых икон, написанных «по плотскому умыслу», протопоп Аввакум: «…пишут Спасов образ Еммануила, лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не написано». Аввакум отстаивал старую иконописную традицию и с точки зрения средневекового мышления был прав. Его идеал — образ святого, которому свойственны «все чувства тончава и измождала от поста, и труда, и всякие им находящие скорби». Принципу «плотскости» Аввакум фактически стремился противопоставить духовную красоту.

Церковные и светские власти также внесли в этот спор свою лепту. Церковный собор 1667 г. строго регламентировал темы и образцы церковной живописи. Находившиеся в Москве патриархи Александрийский Паисий, Антиохийский Макарий и Иоасаф Московский в 1668 г. составили грамоту, в которой писали, что первым художником был сам Бог, художественный образ может быть только подражанием, а само искусство — зеркалом, отражающим дела провидения. В царской грамоте об иконописании 1669 г. рекомендовалось придерживаться старых традиций, ориентироваться на произведения мастеров высокого уровня. На практике соотношение в эстетическом идеале горнего и дольнего складывается не в пользу первого, достаточно сравнить «Троицу» Андрея Рублева и Симона Ушакова.

Время диктовало художникам свои задачи, выдвигая на первый план не божественное, а земное начало в человеке и окружающей его жизни. Определенный отход от старых правил, приближение к повседневности проявилось во фресках церкви Троицы в Никитниках (1652–1653). Предполагают, что в росписи стен принимали участие Симон Ушаков и Иосиф Владимиров. В 1657 г. Ушаков написал для этой церкви икону «Спас Великий архиерей». Особенно прославился художник своими «Нерукотворными Спасами», в которых он использовал светотень, подчеркивающую объемность классически правильного лица. В иконе «Древо Государства Московского — Похвала Богоматери Владимирской» (1668) он представил реалистическое изображение архитектуры Московского Кремля и достоверные портреты Алексея Михайловича и его жены Марии. В 1671 г. Ушаковым была написана икона «Троица», в которой воплотились новые эстетические идеалы. Художник попытался использовать перспективу, показать телесность ангелов, материальность окружающего их мира. Но «горнее», высокодуховное уступило «дольнему», земному, поэтому ушаковская «Троица» несопоставима с рублевской. И. Э. Грабарь назвал живопись Симона Ушакова «искусством компромисса», что еще раз подчеркивает переходный характер эпохи.

Больших успехов достигает искусство стенной росписи в Ярославле, Ростове Великом, Переславле-Залесском, Костроме, Вологде. Ярославские фрески отличает искренний интерес к человеку, его жизни. Росписи на сюжеты Священного Писания превращаются в бытовой жанр, понятный рассказ о жизни простых людей. В ярославской церкви Ильи Пророка (1681) работала артель из пятнадцати мастеров, во главе которых стояли Гурий Никитин и Сила Савин. Некоторые фрески навеяны гравюрами известного в России издания голландской Библии Яна Фишера-Пискатора. Но у ярославских художников они получили истинно русское понимание: в сцене жатвы запечатлен типично русский пейзаж и фигуры косцов в русских рубахах, Каин пашет русской сохой, жених и невеста в сцене «Брак в Кане» одеты в русские свадебные наряды. На стенах храма Иоанна Предтечи (1694–1695) в Ярославле Дмитрий Плеханов с товарищами изобразили на фресках танцующую Саломею, нагую Вирсавию. Фрески ростовских храмов дышат изяществом, легкостью, динамичностью, переливами красок чистых цветов. Стенописи XVII в. испытали влияние городской, посадской культуры с ее светскими, демократическими тенденциями.

Интерес к человеческой личности вызвал появление «парсуны» (от лат. persona — личность), портретное изображение реального лица. В первой половине столетия парсуны писались в иконописной манере на доске яичными красками (копенгагенский портрет Ивана Грозного, парсуна М. В. СкопинаШуйского). В последние десятилетия века изображения портретируемых становятся более реалистичными (парсуны Алексея Михайловича, Федора Алексеевича, стольника Годунова, патриарха Никона, боярина Л. К. Нарышкина). Парсуны стали писать на холсте маслом. Парсуна является первым светским жанром в древнерусской живописи, отразившим традиции и новации в изобразительном искусстве рубежа веков.

Повседневная жизнь человека. Повседневность в XVII столетии основывалась на прочном фундаменте традиций и обычаев. Присущий средневековой культуре традиционализм, основанный на производственной деятельности, наложил свой отпечаток на духовную и повседневную жизнь человека. Новации проникали в верхние слои русского общества, не меняя в целом культурной системы, а только придавая ей особый колорит.

Многие стороны жизни человека, как и раньше, в XVII в. определялись христианским вероучением и церковью, которая следила за их исполнением. Человек с момента рождения был включен в семью со всем кругом отношений с родителями и родственниками. Крестьянин и посадский человек были включены в такую социальную организацию, как община, с которой был связан весь спектр социокультурных связей: труд, отстаивание личных и общих интересов, праздники. Наряду с этими горизонтальными связями важнейшую роль в средневековом обществе играла сословная принадлежность человека. Вертикальная иерархическая лестница определяла не только сословный статус, права и обязанности, но общественное сознание и нормы поведения той или иной сословной группы. Средневековому человеку принадлежность к сословно-корпоративной группе придавала уверенность, давала возможность играть в обществе свою роль. От сословной принадлежности человека зависело, где и как он жил, с кем общался, на что мог претендовать. Крестьянин жил в избе, часто топившейся по-черному, довольствовался простой пищей и одеждой из домотканых тканей, в то время как боярин носил соболью шубу, кафтан из дорогой, «заморской» ткани, горлатную шапку, жил в просторных, иногда каменных палатах, его обед состоял из нескольких десятков блюд. Разницу в положении людей отмечали сами современники: «А в домех они своих живут против того, кто какой чести и чином», — писал Г. К. Котошихин.

Мир русского крестьянина определялся характером и условиями сельскохозяйственного цикла работ. Суровые природноклиматические условия требовали максимальной интенсивности труда в короткий промежуток времени. В повседневной жизни крестьяне выработали и использовали огромный опыт знаний о природе, который был приспособлен к местным условиям. Крестьянское мировосприятие неотделимо от православия в его народной понимании. Церковный месяцеслов и народный земледельческий календарь слились в сознании земледельца в единое целое. Установившееся в XVII в. крепостное право лишило крестьянина личной свободы, вмешивалось в имущественные и семейные отношения, попирало человеческое достоинство. Трудолюбие, доброта, взаимопомощь и терпение — эти черты русского национального характера вырабатывались на протяжении веков в трудных условиях. Произвол властей и помещиков, безысходность повседневного бытия приводили к социальным взрывам, и тогда русский крестьянин демонстрировал скопившийся разрушительный потенциал национального характера.

На уровне соблюдения обычаев социальные различия приглушались самой жизнью; рождение, крестины, свадьба, праздники, похороны имели общие для русских людей традиции. Источники сохранили подробное описание «чина» царских и боярских свадеб в XVII в. Г. Котошихин с осуждением отмечал, что в России не существует обычая жениху самому «уговариваться» с невестой и видеть ее до венца, как в других государствах (на царя это правило, естественно, не распространялось). Свадьбе предшествовали сватовство и сговор, во время которого родственнице жениха показывали невесту, подчас обманывая заинтересованную сторону. На сговоре в письменной форме оформляли договор, в котором содержался перечень приданого, указывались срок свадьбы и сумма штрафа за нарушение одной из сторон брачного контракта. В XVII столетии сговорные записи заключались торговыми людьми и даже крестьянами с той только разницей, что «в поступках их и в платье с дворянским чином рознитца, сколько кого станет».