А грохот усиливался, и шел он откуда-то с востока. Квирас даже глянул туда. И увидел, как извивается в темноте вереница огоньков — как раз там, где проходит дорога. Что бы это могло быть? Подумалось, что огромадная светящаяся змеюка по дороге ползет — врали последнее время про больших змей, которых ничего не берет. Хотел убежать, однако нельзя покидать пост — иначе в патруль отправят — и не решился. Еще вспомнилось, что со змеями нельзя резко двигаться. Потом сообразил, что это не змея, а много всадников, а светятся подвешенные к пикам небольшие лучинные лампы — имперские конники тоже так разъезжали по ночам. Квирас едва не упал от облегчения. Однако откуда их столько сразу посреди ночи?

Подняв повыше фонарь, вышел на дорогу, перехватил копье и для солидности расставил ноги. Только тут сообразил, что следовало разбудить других служивых, которые все также храпят в шалаше, но передний огонек был совсем близко.

Когда всадника осветило фонарем, Квирас уронил копье. Это оказался степняк. Огромный, в рысьей шапке и теплой войлочной одеже, он сидел верхом на огромном черном коне и смотрел в глаза. Из-за спины степняка торчало оперение десятка стрел, а прямо почти на Квираса было нацелено острие притороченной к седлу пики, это на ней лампа висела, чтобы освещать дорогу впереди. А за ним еще степняки, аж целая конница, вон, сколько ламп светится, слышны разговоры на их непонятном языке да лошадиное всхрапывание.

Неужто — набег? В таком далеке от Холодной Степи? Да как сюда попало целое войско степняков?! Разве что колдовством перенеслись, в последнее время слухи всякие ходят. А может уже разграбили и Лесной Край, и большую часть Пахотных Равнин, что аж сюда добрались. Надо бежать, а куда? Слева речка, справа болото, а к селению — так это аккурат по пути со степняками.

Степняк подъехал совсем близко и неожиданно сказал:

— Светлого дня.

Это у них так ночью принято здороваться, не по-людски. Днем чего другого желают, веселых снов, что ли.

Квирас понял, что его не будут убивать или угонять в плен, и покачнулся. Сипло ответил на приветствие.

Степняк посмотрел с прищуром, еще и голову склонил. Не поймешь по лицу, что думает, и Квирас снова испугался — вдруг этот дикарь на что-то обидится да за оружие возьмется? Вон уже и руку к боку тянет, а там у него меч висит.

— Много вас, — заговорил Квирас от беспокойства — пускай степняк ответит, тогда станет понятнее, как он настроен. — И куда это вы посреди ночи?

— Нам нужно попасть в Южный Рукав до второй луны, чтобы успеть на «Священную звезду», — и степняк неторопливо вытащил из сумки свиток, который с достоинством протянул Квирасу. Тот посмотрел, ничего не понимая, увидел, что свиток обвязан серебристой лентой, и, наконец, догадался — похожими лентами кто-то из наместников Лесного Края любит украшать подорожные.

Да что же такое происходит?! Целое войско степняков разъезжает по империи, да еще с настоящими подорожными! И священные звезды им раздают, а не честным равнинникам. Видать, правду говорят, что конец времен близко.

Квирас принял из рук степняка тяжеленький свиток, отойдя к фонарю, развернул, нахмурился, как следует, и стал разбирать написанное. Клинпа бы сюда, он читает быстрее, чем люди думают. Однако сейчас спит в шалаше и даже не храпит.

А свиток и взаправду подорожная. Со всем печатями, расписана, как положено: сперва идет имя того самого наместника, что серебряные ленты любит — Миай Луриас из рода черных кузнецов — дальше перечислено, кто и что может двигаться имперскими дорогами. Имена какие-то степняцкие, не прочитаешь их. Не то три, не то пять тысяч воинов — с числами у Квираса особенно сложно. Вроде бы семь тысяч лошадей.

— Мы прошли прямыми тропами, — зачем-то признался степняк. А может не признался, а наоборот, угрожает — прямые тропы, это же колдовство, стало быть, меж степняков и колдуны есть.

А Квирас все читал. Там было написано явное издевательство — разрешено степнякам провозить сколько-то соколиных крыльев, сосновых иголок, листьев осоки, горных рек. Куда смотрел наместник, когда подорожную выдавал? Или сам же степняков не любит, издевается над ними, разрешая сосновые иголки провозить? А ведь мысль — подъедет кто к заставе, а платить не хочет, так предъявить ему, что прицепившийся к штанам репей везет без разрешения. Или сами штаны — одежу-то в подорожных не указывают. Мысль так понравилась Квирасу, что захотелось прямо сейчас ее опробовать, но, глянув на пику, стрелы, других степняков, не решился. Боязно. Может, и так заплатят.

Внизу свитка, перед самыми печатями, было записано, сколько степняки везут с собой стрел. И Квирас узнал число, потому как несколько раз его видел — сто пятьдесят тысяч. И решил сделать, как Клинп — сперва поднял брови, потом глянул на степняка и хитро прищурился:

— Стрелы пересчитать бы. Вдруг больше ста пятидесяти тысяч.

Намек, что надо бы проезжающему не скупиться для стражников, не то они возьмутся взаправду стрелы пересчитывать, на три дня задержат. А если начнет проезжающий возмущаться, что с него взятку требуют, то перевести все на шутку. Хотя была возможность, что с самого начала за шутку примут, платить не станут. Это и случилось — степняк рассмеялся, и у Квираса внутри что-то оборвалось. Однако потом степняк вытащил и протянул серебряный диск:

— Держи!

Обменялись — подорожная на серебро. И степное войско с тем же топотом копыт двинулась дальше.

Сперва Квирас радовался — диск больше половины долга покрывал. Но потом, глядя, как мимо проезжают длиннющая, словно бесконечная, вереница всадников и сменных коней, подумал, что можно было просить больше за такую-то толпу. И расстроился.

Рес очнулся неожиданно, без перехода. Только что был равнинником Квирасом, смотрел на проезжающую по дороге конницу, и вот уже побережник Рес, смотрит на почти прогоревший костер. И почувствовал огромное облегчение.

— Ну что? — напряженно спросила Леск.

— Ну что… получилось. Я и вправду в чужую душу влез… если это можно назвать душой.

Леск перепугалась:

— Ты вселился в животное?! Или в демона?!

— Лучше бы в животное… В равнинника я вселился.

— И… что?

— Да теперь от самого себя тошнит. Квирас этот… тупой, ленивый, жадный, трусливый, злой. Только и надо ему, что пожрать да выпить. В последнее время только выпить, даже женщины ему не нужны. Раз в жизни сходил к шлюхе, да потом денег жалел, что не пропил их.

— Но он же равнинник!

— Ты больше слушай, что равнинники про себя врут. У них принято хвастать, что легко женщин соблазняют. Как у наших про рыбу.

— Все равно. Хотя, безусловно, южные горцы лучше равнинников и как любовники, и как соблазнители.

— А ты откуда знаешь?!

— Читала. В любом случае, по одному равниннику нельзя правильно судить о всем его народе.

— А по сотне можно? Нет, представь, если бы где на юге или в Дельте, или на островах человек свою семью вырезал, а потом и себя?

— Такое случилось в Дельте лет сорок назад. Нож был в руке мужчины, но никто не поверил. Стражники все побережье обыскали, но и без них люди заподозрили контрабандистов. Там все были с контрабандой связаны, и все разом с ними порвали. Перестали покупать и продавать мимо таможни. И даже доносили на контрабандистов стражникам.

— Дельтовики?!

— Хотя у них не принято доносить, но всему есть предел.

— Да… Вот, видишь. А эти хуторяне, можно сказать, точно знали, кто семью с детьми вырезал, и знаешь, что сделали? Ничего. А началось с того, что этого Тобрала Куницу… которого потом зарезали — так вот, его всем обществом заставили написать жалобу дворянину на скупщиков зерна. Спрятались за его спиной… А потом стонут, что их дворяне притесняют.

— Зато их никогда не переселят на Песчаный полуостров. Такие подданные нужны Императору. Ты узнал что-то полезное для нас?

— О-ох… обдумать надо. Понимаешь, этот Квирас много чего видел, а не задумывался, теперь мне вместо него придется… Он не знал даже, что «соколиные крылья» и «сосновые иголки» это названия степняцких клинков, не знал, что «Священная звезда» это самый большой корабль на свете. Да, пожалуй, придется мне с самого начала рассказывать, с детства его. А смысл — даже и не знаю, есть ли он.