— О-ох. Давай, хоть полночи поспим, а то с усталости проторгуемся!

Потом наморщил лоб, посмотрел на торговца лошадьми:

— Давай, прямо сейчас по рукам ударим, я при факелах твоих лошадей погляжу. А то видишь, нам рано ехать завтра.

— Не к добру на ночь по рукам бить, — покачал головой торговец.

— Почему? — спросила Леск.

— Примета плохая.

Леск очень удивилась:

— Примета? Так что, и в кабаке ночью расплатиться нельзя?

— Да, что за примета? — добавил Рес. — Не слышал я про такое, а не раз уже лошадей под вечер покупал, да и продавал.

— Это у меня своя примета!

Это он сам захотел лишних денег с покупателей стянуть.

— А если у кого будет примета с утра ничего не покупать? — усмехнулся Рес. И оглянулся — будто бы других лошадников высматривал.

Так что попросили у хозяйки лампу, пошли в конюшню. Торговец начал, было, расхваливать какую-то лошадь, но Рес оборвал, взялся выбирать сам. Хорошие были кони, разницы особой не видно. Выбрал наугад, не объясняя, почему. Торговец не отговаривал, но и не одобрил выбор.

Потом долго торговались, Рес жаловался, что не выспится, торговец — что вообще спать не сможет, если продаст лошадей себе в убыток. Все же ударили по рукам. Торговец остался невозмутимым, непонятно, много ли Рес ему переплатил. По крайней мере, лошади продавались с седлами и уздечками, а мог торговец и отдельную плату попросить — иные даже за подковы, что уже к лошадиным копытам прибиты, отдельно просят.

Рес отсчитал деньги, поставил отпечаток пальца в купчей и отправился в их с Леск комнату.

Обстановка небогатая: бревенчатые стены и земляной пол, в него вбиты четыре кола, а на них растянута плотная циновка. А на циновке лежала Леск и спала.

Зато было окно, достаточно широкое, из него как раз видно двор и конюшню.

Рес устроился перед окном на чурбаке, стал ждать.

Из кабака вышел серокафтанник — второй бородач, — отвязал лошадь, запрыгнул в седло и уехал — видимо, на кордон. Неужели — не спят, сторожат дорогу? Хотя служивые пили вино, этот шел твердо и на лошадь ловко забрался.

А Рес надеялся проскочить мимо кордона в темноте. Еще и ночь светлая, полнолуние. Попытаться обойти через лес? Для этого надо хотя бы знать здешние места, а беглецы даже не могут сказать точно, где на дороге стоит кордон.

Шум в кабаке стих совершенно, свет в окнах погас. Рес поджег лучину, осторожно разбудил Леск, и они вылезли в окно. Зашли в конюшни, принялись торопливо седлать лошадей при неверном свете лучины.

И вдруг послышались осторожные шаги трех человек. Леск быстро скрылась в глубине конюшни, Рес принял невозмутимый вид. Чего бы соврать? Скажет, что обронил чего-то в конюшне, когда лошадей покупал.

Вошли двое серокафтанников — вислоусый и молодой, который слегка покачивался и смотрел мутно — перебрал все же. А вислоусый выглядел кристально трезвым. Подошел, тяжело ступая:

— Куда собрался, купчишка?

— Да… я тут это… ножик обронил!

— Обронил? А чего лошади оседланы? — и рванул из ножен меч.

Рес взмахом руки погасил лучину, выхватил тесак и по памяти ударил вислоусого плашмя. В твердое попал — то есть, куда целил, в голову. Вислоусый с шорохом осел.

Послышался свист клинка и стук — молодой махнул мечом наугад, всадил в дерево. Рес скользнул вперед и ударил на звук дыхания. Опять в твердое.

Наткнулся на воткнутый во что-то меч, нащупаы рукоять, выдернул. Нет, непривычное оружие — развесовка не по руке, слишком утяжелено к острию.

Рес вздохнул и вышел из конюшни под лунный свет, держа тесак слева — где-то там затаился третий серокафтанник. Вот он — стоял с мечом наготове и сразу атаковал выпадом. Со звоном ударилась сталь о сталь.

Разошлись, присмотрелись друг к другу. Меч служивого длиннее и удары его тяжелые, зато тесак Реса вертче.

Служивый ринулся вперед, атаковал обманом — перевел в ударе меч слева направо, Рес только благодаря легкости клинка защитился. Ударил в ответ, враг подставил обух меча, атаковал снизу, Рес мягко «слил» удар.

Рес отступал, вилял, стараясь раскачать и вытянуть врага на себя, тот удерживал расстояние, атаковал коварно и мощно. Хорошо, что Рес знал все его хитрости. Сумел даже подловить на выпаде — сломал ритм, подшагнул не назад, а вперед и коротко ударил в руку. Но прорубить плотный рукав кафтана не вышло. Служивый даже меч не уронил и решил взять напором, обрушил самые мощные удары — не очень-то правильно, если у противника клинок короче, лучше держать расстояние, оно преимущество дает. А у побережников приемы есть особые для напористых и злых врагов: Рес, отступая, сделал вид, что споткнулся, даже опустил тесак. Служивый мощно махнул мечом справа наискось, а Рес ушел вниз и влево и молниеносным выпадом всадил тесак врагу под ложечку. Тот согнулся и рухнул. А в двух шагах у него за спиной уже подбегала Леск с ножом наготове.

— Выводи лошадей, — скомандовал Рес.

Накатила тошнота, но как-то взял себя в руки. Вытер тесак об серый кафтан мертвого врага и срезал с его пояса кошель — обычай такой у побережников, трофеи брать. Чаще коней или оружие себе оставляют, но меч убитого слишком приметен — навершие рукояти костяное, в виде медвежьей головы с глазами из полированного камня, такой меч могут узнать другие серокафтанники. А кони служивых и вовсе клейменые тавром легкой конницы и подковы тоже армейские, особые — приметнее некуда.

Леск подвела лошадей. Торопливо затянули подпруги, приладили мешки и забрались в седла.

— На запад, — решил Рес. — На востоке кордон близко, а на западе далеко, аж возле Нового Бора.

— И всех, кто на восток едет, пропускают без расспросов, — добавила Леск. — Я слышала.

Странное дело, Рес только что убил человека, но почти ничего не чувствовал. Ни отвращения, ни ужаса, ни радости, ни даже гордости за свое умение сражаться.

Они гнали лошадей всю ночь, иных бы загнали, но степняцкие даже и не взмылились. Когда начало светать, перешли на шаг.

Рес чувствовал, что еще немного, и упадет с седла от усталости, но Леск заметила и, порывшись в поясной сумке, достала мешочек с красным порошком:

— Потри этим десны, сил придаст.

Действительно помогло — спать уже не хотелось, тело легким стало. Только шумело в голове слегка, как у пьяного.

Время от времени останавливались, вслушивались, не донесется ли стук копыт. Не может быть, чтобы беглецам простили смерть десятника, должны погоню снарядить. Вряд ли сразу — по головам вислоусого и молодого Рес приложился крепко, насмерть не убил, но до утра служивые проваляются, если их кто в чувство не приведет. Да и потом головы у них болеть будут так, что не до погони.

Однако селяне или купцы могли услышать звон клинков или увидеть поединок, а потом привести в чувство оглушенных серокафтанников. Тогда погоня настигает, особенно если сменных лошадей прихватили.

Но далекого топота не слышно, сорочьего крика, который сопровождал беглецов с утра, тоже сзади не доносится, значит, пока не гонятся.

Кордон беглецы увидели издалека — походный шалаш, костер, трое серокафтанников лежат на траве. Еще двое о чем-то толкуют со смуглокожим южанином, явно купцом. Перед кордоном с западной стороны стоит вереница из пяти телег с какими-то мешками, коробами, бочками. Служивые ничем не лучше разбойников.

А на Реса и Леск служивые всего-то по разу взглянули. И вправду на запад можно ехать свободно.

Рес думал, что кордон стоит перед селением, но нет, до Нового Бора беглецы добрались уже к полудню. Тоже никто хлеб с полей не убирал, на улицах совсем пусто, даже женщин не видно. Неужто и здесь все селяне кинулись в лес побережников ловить?

Задерживаться не стали, только наполнили фляги у колодца и купили в местном кабаке лепех с соленым творогом. Сжевали по одной в седлах.

От погони, судя по всему, оторвались, а дальше-то как?

— Может, повернем на север, а с переправой через Стремнину договоримся с плотогонами? — предложила Леск, видимо, ей, как и Ресу, не хотелось убегать в противоположную от границы сторону.