— По древним обычаям нашего народа так наказывают за убийство. Все, как в древности…

Действительно, как в те времена, когда побережники жили только в нижнем течении реки Горькой и на морском берегу недалеко от ее устья: тогда война была разбоем, в чужую землю отправлялись грабить, а не захватывать. И если у какого-то селения побережников появлялись враги, то жители уходили, оставляли дома — скрывались в лесах, горах, море, подземельях, укреплениях. В первую очередь стремились уберечь детей, а не добро. А потом, когда груженые добычей враги возвращались домой, их нагоняли или перехватывали отряды бойцов, собранные в других селениях. И не было случая, чтобы кто-то вернулся с добычей из набега на побережников. Хотя набежников-морян иногда отпускали, отобрав все, что можно, даже обувь и запасные весла на кораблях. Во-первых, расчет: если убить морянина, то его родственники будут мстить, хоть бы в чем он провинился, а если морянин отправился грабить и вернулся ограбленным, то всего лишь посмеются над ним. И другие не решались идти в набег, чтобы не позориться. Во-вторых, был закон у народа побережья, по которому за воровство полагалось возместить украденное в полтора раза. За изнасилование кастрировали, за убийство рубили руки, как сегодня. А вот горцев живыми не отпускали никогда — они за опозоренных родственников мстили еще злее, чем за убитых.

Потому немногие решались воевать с людьми побережья. Моряне сразу поняли, что торговать гораздо выгоднее, горцы раз в пять-семь лет набегали — ошибочно надеялись, что побережники воевать разучатся. Как и морские разбойники Дониса сегодня. Которых ничто не спасло, даже обещания показать, где спрятана разбойничья добыча.

А дальше, что дальше… Беженцы и наемники помогли селянам прибраться после разбойников и уплыли на остров Виноградный. Панх с ними. Там и распрощался с побережниками. С облегчением — неплохие они люди, но слишком чуждые, странные. И рыба поднадоела, хотя побережники готовят ее хорошо и всегда по-разному. Жаль только было с Эйкой расставаться — приглянулась она Панху, может и вышло бы чего. Даже жениться не против был бы. Но на разных кораблях оказались, а там вовсе разошлись — Эйка куда-то дальше направилась.

Напоследок Панх хотел отдать Шкелсу сапфир — расплатиться за спасение и все остальное. Но старейшина отказался:

— Оплата у нас обычная.

Это значило, что Панх теперь тоже должен кого-то спасти. Очень древний обычай, еще с времен, когда люди расплодиться не успели, и самый никчемушный человек был ценнее самого крупного сапфира.

А камень Шкелс купил. И цену дал справедливую, хотя торговался самозабвенно.

На берегу Панх первым делом съел жареного гуся, потом пару свиных ножек. Заночевал по сходной цене у нестарой еще вдовушки. С утра вышел в городок осмотреться и услышал случайно о южанке, которую держат в подвале здешнего укрепления. Писец из здешней управы рассказывал: затонул недалеко от острова корабль, девушка выплыла, уцепившись за обломок. А на берегу ее стража схватила просто за то, что чужачка, нездешняя. Наврала, будто из богатой семьи — наверное, боялась, что изнасилуют — и ее в подвал посадили якобы за кражу, выкуп требуют. Написала она семье письмо, писец его увидел и точно может сказать по почерку, что девушка из крестьян, небогатая у нее семья. Панх решил, что самое время расплачиваться, как договорился с побережниками, пошел, да и выкупил девушку. Еще и проводил до здешней южанской общины. Девушка вправду из крестьянской бедноты была, достаточно на руки ее глянуть. И не могла поверить, что за нее просто так заступаются, ничего взамен не просят, все подозревала чего-то. Когда Панх сказал: «Оплата обычная», — здорово удивилась:

— Разве ты побережник?!

Панху даже обидно стало за всех остальных, кто не побережники. Будто и не люди они, неспособны просто так помочь. Пришлось рассказывать, как из империи бежал. Тогда поверила.

Денег, правда, почти не осталось, но все равно их навечно не хватило бы, так или иначе где-то надо зарабатывать. Сперва пошел на виноградники наняться. С сомнением, знал от побережников, что нравы здесь не имперские — могут батрака выпороть за то, что хозяину в глаза посмотрел. Но это может быть и в порядке вещей, раз местные не бунтуют. Однако сказал Панх приказчику, что за янтарным виноградом надо ухаживать не так, как за медовым — просто сказал, без насмешки или превосходства какого — а приказчик в крик да за хлыст схватился. Плюнул Панх ему под ноги, развернулся и ушел. Примкнул к ватаге портовых грузчиков. Работа похуже, чем на винограднике, уж тем более не драгоценностями торговать. И о спокойной жизни лучше не задумываться — Панху в первый же день два раза пригодились борцовские умения. Зато у портового отребья своя гордость есть и независимость, а это чего-нибудь да стоит. Заработок небольшой, но на жизнь хватит, а если пить в меру, то холостяку и накопить можно, за год-другой наберется, чтобы виноградник завести. Склоны тут хорошие, солнца много, а виноградари гораздо хуже, чем в имперском Предгорье. Кроме того, Панху неожиданно пригодилось знание языков — был для ватаги вроде толмача в переговорах с разными купцами или шкиперами. За это небольшую приплату себе выторговал.

А сделанное южанке добро вдруг вернулось — зашел ее проведать, так мало того, что южане накормили, еще и Фупу встретил. Чем-то она была похожа на Эйку, смелостью, что ли. А может — спокойствием. В общем, глянулась. Неделю ее обхаживал, а закончилось тем, что живут вместе.

Все-таки, Панх удивительно везучий человек. Должно быть, небо на его стороне.

Рес опять увидел костер. И опять с облегчением — быть Панхом лучше, чем Квирасом, но тоже не медовая лепешка. Быть Ресом еще лучше.

Встретившись с обеспокоенным взглядом Леск, нежно улыбнулся.

— Ты действительно вселился в противоположность Квираса? — догадалась Леск.

— Да… и то правда — противоположность… Тот равнинник, этот предгорник, тот пьяница, этот бабник… тот дурак, а этот умный.

— Умный?

— Умнее меня! Шестнадцать языков знал… семнадцать даже — наш выучил. Хотя и говорил просто… как будто нарубленными кусками. Но понимал все, если четко выговаривать. А Квирас всего два языка знал, и оба, я тебе скажу, плохо. Квирас свою жизнь пропил, и считал, что это от невезения, а Панх… это так его звали — Панх — он, считай, все потерял — был торговцем драгоценностями, а стал портовым отребьем в чужой стране… Вдалеке от семьи — для предгорников это еще как важно. И уверен, что ему повезло. То есть, ему и правда повезло, но началось все с невезения.

— Не знаю, можно ли считать предгорников противоположностью равнинникам. И те, и те земледельцы, живут в империи. Если бы ты в дикаря-людоеда вселился, чтобы даже на другом конце земли…

— Да нет! Людоед будет ближе к Квирасу, чем к Панху… Кстати, он там Фупу и Эйку встретил. На Фупе как раз жениться собирался, а Эйка — из наших, переписчица, как и ты.

— Из рода зимней грозы?! Я ее знаю! Так она жива?!

— Да, и за это Панху спасибо — он спас ее от морских разбойников. Потом даже приударить за ней хотел, но не сложилось.

Леск криво усмехнулась:

— Побережницам не нравятся слащавые красавчики. От них пахнет плохо.

— Да не был он красивым! Носатый, ушастый, кривоногий. На лесного демона похож, как их в твоих свитках рисуют.

— Но бабник?

— Пылкостью брал. И всех своих женщин любил. Так вы по запаху мужчин выбираете?

— Ты не знал?

— Подозревал. Да и рассказывали что-то такое.

— Запах не главное.

— А что главное?

— Все сразу. Но не о том разговор — как получилось, что на Эйку напали морские разбойники?

— Ну… они сначала за кораблем гнались, потом на остров Затупленный Серп высадились… но беженцы и селяне успели перебраться в укрепление на скале… Так, надо с самого начала рассказывать.

И рассказал. Было и проще, и сложнее, чем с Квирасом: с одной стороны, не приходилось думать вместо Панха, он сам все обдумал, с другой стороны, у него оказалось много мелких тайн. Не припрятанного золота или подлых поступков — нет, в этом отношении Панх был чист — а страхов, переживаний и желаний, которых стыдился. Порой тайны казались глупыми даже Ресу, побывавшему у Панха в душе, можно было спокойно выдавать их кому угодно, не осудили бы. Подумаешь, съел в детстве последнюю сушеную грушу, не поделившись с сестрой, а застряла вина в душе, как стрела с гарпунчиком. А порой стыдился того, чем можно гордиться, к примеру, защитил женщину от пьяного рудокопа. Да, испугался поначалу, так тем более молодец, что пересилил страх.