Ветер усиливался медленно, но неуклонно. Достиг силы шторма, потом урагана, потом стал еще сильнее. Поднялись огромные, шагов двадцать в высоту, волны, похожие на горы из прозрачного хрусталя. «Эйка» то соскальзывала в ложбину между волнами — тогда на несколько мгновений наступало затишье, — то поднималась на гребень, и ветер обрушивался, как удар дубины. Плавучий якорь удерживал «Эйку» носом на волну, но все равно кораблик трясло и болтало. Скрипели сочленения, дрожали снасти. Большой корабль уже давно развалился бы, но «гонец» держался. А обычного для ураганов дождя, хотя бы туч — не было, впрочем, это хорошо.

Сначала Рес все время прислушивался к ветру, ждал, что тот начнет стихать. Потом не верил, что шторм закончится. Потом — привык, казалось, что на свете есть только ветер, волны и белесое небо, никогда не было и не будет ничего другого.

Тем не менее, буря стихла примерно на пятые сутки. Причем очень быстро, как будто это был порыв, а не ураган. Наступило полное безветрие, однако волны унялись не сразу — еще долго катились, становясь все ниже. До этого ветер, хоть натягивал снасти, помогал суденышку держаться ровно, а сейчас стало бросать и крутить гораздо сильнее. Скрипы усилились, новые появились. Рес попробовал утяжелить якорь, то выбирал, то вытравливал якорный канат. Если и помогало, то слабо. «Эйку» заливало пеной, порой обрушивались такие удары, что зубы лязгали. Леск боялась, что днище не выдержит и откроется течь, Рес успокаивал жену, хотя и сам боялся. Несчетное количество раз повторил на разные лады:

— Так весело еще никто не штилевал!

В конце концов, волны уменьшились до совершенно безопасной зыби, а потом и она исчезла, даже ряби не было. Океан превратился в зеркало, казалось, что «Эйка» зависла в бесконечном белесом пространстве.

Проверили кораблик, подтянули, что разболталось. Течь все же открылась — небольшая, с полведра в день, с такими десятки лет плавают, — но если подобные ураганы в промежутке случаются часто, то нужно отсюда убираться. Нужно, а нельзя — Леск измерила широту и долготу, наложила измерения на карту обычного мира, и получилось, что они окажутся на суше, посреди Пахотных равнин, если выйдут из промежутка.

Ветра не было долго, четверо суток. Но Рес и Леск не скучали — первым делом наловили и нажарили рыбы, а то все время урагана одной сухомяткой питались и забортной водой запивали. Потом отсыпались, занимались любовью, опять спали. Рес упражнялся с мечом и тесаками, Леск тоже присоединялась — хоть и не хватало ей силы в плече, чтобы рубануть, однако приемамов знала много. Еще училась быстро взводить и заряжать самострел.

В волшебное зеркало смотрели — проверяли, как там друзья, близкие, знакомые. Большинство побережников спаслись, только старый Сэн, проводник обоза, от которого Леск и Рес отбились, сидел в тюрьме Высокой Скалы. Особого уныния не показывал, обращались с ним хорошо. А вот Иэя Туомоса так в зеркале и не увидели — неужели советник разведки скрыт колдовством? Скорее всего, он просто был в столице, которая вся спрятана от колдовского подглядывания.

Кроме того, пытались разглядеть через зеркало другие промежутки, а еще лучше — миры. Первый Порог так и не посмотрели — конечно, колдуны его прикрыли. Удалось полюбоваться уже однажды виденным в зеркале промежутком с растениями-плавниками. Жаль, что нельзя просто сказать зеркалу, чтобы показало какой-нибудь промежуток, точнее надо распоряжаться, а Леск для этого не хватало знаний. Все же, кое-что удалось посмотреть: в одном промежутке увидели вроде как медленно кипящее море. В другом — россыпи совершенно прозрачных, как стекло, округлых глыб, и не скажешь какого они были размера, не с чем сравнивать. Может — песок это при большом увеличении. В третьем промежутке — темно, однако бегут непрерывными вереницами разноцветные огоньки по спутанным дорожкам, с высоты сложный светящийся узор получается. В четвертом — серая каменистая равнина, какую и в родном мире можно найти, но по ней текут реки из ярко-желтого дыма. В пятом — лес из огромных грибов с зеркальными шляпками. Ну и скучные промежутки попадались — то туман непроглядный, то темнота, то заснеженные сопки, то море, то пустыня.

А вот другие миры зеркало не показало. Леск полагала, что для этого посложнее колдовство надо, чем скороговорка лучников. Жаль, любопытно было бы посмотреть.

Когда Леск спала, Рес от скуки взялся читать свитки. Сочинения какого-то южанина Татая из рода горных зеркальщиков возмутили Реса, он высказал жене, когда она проснулась:

— Что за ерунда здесь написана?

— Что?

— Как будто у пауков по десять ног! Он что, никогда пауков не видел? Или в их времена пауки были десятиногие?

— Нет, вряд ли. Идол бога ткачей Манаона был создан в те времена, а на статуе бога изображен паук с восемью ногами. Вероятно, это ошибка переписчика.

— Да что вы все ошибаетесь! Ладно, с пауками может быть и ошибка, но он написал, что тяжелые предметы падают быстрее легких!

— А разве не так?

— А разве так?! Да все одинаково падает, тебе любой стрелок из тяжелого самострела или камнемета скажет! Они же расчеты делают, чтобы попасть навесом, а если цель движется — корабль там, — то и время надо знать, чтобы с опережением успеть.

— Но ведь перышко падает медленнее, чем камень.

— А птицы вообще не падают.

— Но ведь у птиц много перьев!

— Ну, знаешь, перьями хоть пятимачтовик нагрузи, он не взлетит. Тут другое совсем, воздух сопротивляется. Ветер же толкает парусники, а тут наоборот, воздух не дает быстрее падать.

— Возможно. Возможно, Татай ошибся, хотя он один из самых известных мудрецов старины.

— Ну… хорошо. Все равно у него неправильно написано, что легкие вещи медленнее падают. Сравнил бы два камня, лучше всего — круглых. А еще вот у него написано, что небо твердое, хотя уже тогда знали, что небо — бесконечная пустота.

— Это утверждали шаманы, а Татай им не верил.

— Сказкам верил. Больше похоже, что он из одной только враждебности с шаманами не соглашался, лишь бы не признавать, что они хоть в чем правы были. Не, нельзя Татаю верить.

— Он не бог, мог и ошибиться. Ты идешь по жизни без ошибок?

— Если верить сказкам и легендам, то боги тоже ошибаются.

— Вот видишь, даже они. А чтобы сказать, твердое небо или нет, нужно его потрогать. Впрочем, утверждение, что небо бесконечная пустота, правдоподобнее.

Штиль длился пять суток, потом поднялся свежий северо-восточный ветер. Рес научился измерять широту и долготу, прокладывал путь. Странное что-то прокладывалось, как будто «Эйка» шла рывками — то едва полперехода за день, то аж полтора десятка переходов. Леск говорила, что так и должно быть, она и сама чувствовала что-то такое своим колдовским чутьем.

Беглецы запаслись на Колдунье водой, а надо было дровами — запас на «Эйке» подходил к концу. Питались-то они свежей рыбой — ловилась все та же огромная сельдь и радужная тупоносая, иногда попадалась похожая на морского бородача, но на вкус другая. А рыбу надо было жарить или варить, побережники едят и сырую, но только морскую, а здесь она вся, как-никак, пресноводная. Сжигать по частям собственный кораблик не хотелось совсем, так что стали топить плиту сушеной рыбой. Сельдь сильно пахла, раздражала чуткие носы побережников, потому развешали на снастях в основном радужную.

Про волшебное зеркало не забывали. Несколько раз Леск пыталась натравить его на драконов, но ничего не получалось.

— Сбивается, — хмуро жаловалась Леск.

— Драконы тоже скрыты?

— Скрыты, но не тем заклинанием, что мы, столица империи или колдуны. Нас зеркало не показывает, а с драконами — сбивается, как будто заклинание прочитано с изъяном. Но я все правильно читаю!

Долго пыталась Леск увидеть драконов, по-всякому пробовала. Единственное, чего добилась — разглядела статую дракона в каком-то подземелье. Да и то зеркало почти сразу сбилось. Зато на фоликсов насмотрелись всласть — и по берегам Колдуньи их видели, и в самой реке, и в подземельях, и в каменистой пустыне — вероятно, тоже какой-то промежуток. Все фоликсы выглядели одинаковыми, как будто одно и то же существо всюду было. Рес едва не вздрагивал каждый раз, когда вспоминал, насколько эти змеи с ногами огромны, и видел, насколько они ловкие, стремительные.