— Я… не поеду в Малибу, — просто ответил Макс, слишком захваченный чувством вины и паникой, чтобы щадить чужие чувства.

Он застегнул ширинку и озирался в поисках носков и ботинок.

— Как это не поедешь? — Теперь Камилл сидела на постели.

Макс заметил, что ее силиконовая грудь ни на миллиметр не спустилась ниже, словно была приклеена. Похоже, хирург взял немного. Вспомнив прекрасную, естественную грудь Сиены, Макс едва не расплакался от досады. Что он натворил!

— Слушай, мне действительно жаль, — резко сказал он. — Я врал. Я вовсе не миллионер и не богатый голливудский режиссер. У меня нет дома в Малибу.

Рот Камилл некрасиво приоткрылся, хотя зубы были безупречны. Глаза превратились в две злые щелочки. Похоже, именно таким образом взгляд голливудских актрис становится столь тяжелым. Слишком часто их используют и обманывают на пути к славе парни вроде Макса.

— Я знаю, что ты скажешь. Я ублюдок. Ты совершенно не заслуживала моей лжи, — признал Макс, хватая ботинки и яростно их натягивая. — Более того, я не одинок. Дома меня ждет любимая женщина.

Он с трудом заставил себя поднять на Камилл глаза. Она смотрела на него с ненавистью и презрением.

— Прости, детка, но мне нужно ехать.

— Да пошел ты, урод, — тихо сказала Камилл, быстро заворачиваясь в простыню.

Через несколько секунд за Максом беззвучно, как-то виновато закрылась дверь. Камилл до крови прикусила губу и зажмурила глаза.

Проклятый ублюдок! Проклятый, проклятый ублюдок!

Макс вышел на улицу. Прохладный ветер ударил в лицо, приводя в чувство. Только теперь он осознал всю глубину своей низости.

Макс торопливо шел в направлении Голливудского бульвара, надеясь, что мимо проедет такси. Он не знал, куда ехать.

Обратно к Сиене? Милой, бесценной, нежной Сиене, которую он так жестоко обманул? К Сиене, которая, должно быть, еще спала, улыбаясь во сне.

Доверчивая, честная Сиена…

Макс не мог вернуться. У него не было сил и смелости признаться ей в том, что он натворил.

Идиот чертов! Ревнивый придурок, неспособный уследить за собственным членом, когда глаза застилает ярость!

Господи, почему он не может быть таким же терпеливым и честным, как Генри? Неудивительно, что судьба не подкидывает ему хороших шансов. Он, Макс, попросту их не заслужил. Он обманул доверие женщины, которой тоже не заслуживал.

Максу хотелось кричать и рыдать, но слез не было, а голос не слушался.

Он беспомощно огляделся в поисках такси. Ему хотелось убраться подальше от Камилл.

— Такси! — выкрикнул он, завидев старую машину с шашечками.

Мексиканец, сидевший за рулем, притормозил. Макс забрался на заднее сиденье прокуренной машины.

— Отвезите к пляжу.

Ему хотелось искупаться и смыть с себя следы чужих объятий, а после уснуть прямо на песке, чтобы выветрились остатки алкоголя. После этого Макс планировал хорошенько подумать над тем, что он скажет Сиене.

Он решил ни в чем не признаваться. Мысль о том, что он может потерять Сиену, занозой саднила в сердце. Макс знал, что она никогда не предала бы его так, как это сделал он. Макс поклялся всем самым дорогим, что посвятит остаток своей жизни попыткам сделать Сиену Макмаон самой счастливой женщиной на свете.

Сиена спала так крепко, что даже не заметила, как Макс воровато вошел в спальню и скользнул под одеяло. В полусне она почувствовала, какие холодные у него ноги, и только поэтому открыла глаза.

Похоже, Макс успел принять душ и почистить зубы, потому что от волос его пахло шампунем, а запах алкоголя перемешался с запахом зубной пасты.

Глянув на часы, Сиена отметила, что они показывают пять тридцать утра.

— Прости, милая, — прошептал Макс, обнимая ее. — Прошу, прости меня.

Сиена была так счастлива его возвращению, что тотчас прижалась всем телом, подставляя макушку поцелуям. Она с нежностью потрепала влажные волосы Макса и коснулась лица, словно желая убедиться, что он действительно реален.

— И ты меня прости, — сказала она виновато. — Я так сильно люблю тебя, Макс.

— Я знаю, любимая, — ответил тот, и его голос дрогнул. — Я знаю это.

Генри Аркелл провел большую часть дня в аэропорту Пабло Руис Пикассо, что в Малаге. Аэропорт был забит британскими туристами, приезжавшими отдохнуть на выходные, у терминала топтались обвешанные сумками мамаши с совершенно неуправляемыми, крикливыми детьми. Некоторые из них пытались подремать в пластиковых креслах в ожидании рейса, но суетливые отпрыски не давали им ни минуты покоя. На измученных мужей этих женщин с видимым сочувствием взирали одинокие пассажиры с небольшими дорожными сумками. Бары были забиты отдыхающими, которые посасывали теплое испанское пиво, пытаясь охладиться, и с кем-то лениво переговаривались по мобильным.

Генри тоже ждал, пока приземлится его самолет и объявят посадку. Лицо выражало отчаяние и одновременно решимость. По приезде домой он собирался обо всем рассказать Маффи. Откладывать разговор дальше не было смысла.

— Прошу прощения за задержку, — сказал служащий аэропорта, протягивая Генри посадочный талон. — Ваш самолет вот-вот сядет, так что ждать осталось недолго.

По крайней мере до Малаги и обратно Генри летел за счет Гэри Эллиса. Да еще и бизнес-классом.

Пройдя наконец в самолет, Генри, не раздумывая, принял из рук стюардессы бокал ледяного шампанского. Праздновать было нечего, но Генри решил сполна получить все радости полета за чужой счет.

— Хотите, я повешу ваш пиджак, сэр?

— Да, будьте любезны. — Он скинул изрядно пропитавшийся потом твидовый пиджак в руки стюардессе.

Генри прилетел в Испанию накануне, скормив не слишком любопытной жене байку о некой выдуманной конференции, посвященной торговым пошлинам в рамках Европейского сообщества. Маффи даже не удивилась тому, что мужа могут интересовать какие-то пошлины и квоты.

Из аэропорта Генри поехал на встречу с Гэри Эллисом, проживавшем, как выяснилось, в огромном особняке, выложенном розовым камнем и являвшим собой верх безвкусицы.

— Генри, рад встрече! — воскликнул застройщик самым довольным тоном. Он тепло приветил гостя, проводив к бару у бассейна, прятавшемуся между пальм.

На Гэри были только шорты-бермуды лимонного цвета, над которыми вывешивался вниз дряблый, хотя и загорелый живот. Между зубами хозяина была зажата неприкуренная сигарета, которую он по-дурацки перекидывал жевательными движениями из одного угла рта в другой. Но даже в таком нелепом виде Эллис выглядел акулой бизнеса, воротилой с бульдожьей хваткой, способным разжевать конкурента и выплюнуть с той же легкостью, что и свою сигарету.

Генри пожалел, что оделся столь официально, когда Гэри Эллис небрежно заметил:

— Сними пиджак, а то тепловой удар хватит.

Хозяин развалился на лежаке из розового пластика, весело поглядывая на Генри. Рядом немедленно возникла служанка с подносом, на котором стояла бутыль ледяной воды и стаканы. Эллис кивнул на поднос, предлагая гостю взять один стакан.

— Плесни себе немного, остынешь.

Генри послушно взял стакан, набитый гладкими кубиками льда, и заполнил его водой. Он страшно нервничал, и постукивание льдинок о стенки стакана выдавало дрожание рук. Генри был напряжен и одновременно унижен. Гэри, наоборот, был расслаблен и доволен собой.

— Что ж, мистер Эллис, — заговорил Генри деловым тоном. — Я приехал, чтобы выслушать ваше предложение. Буду рад узнать, в чем оно состоит.

— Генри, ради Бога! — добродушно рассмеялся Эллис. — Ты же только что приехал. И к чему этот официальный тон?

Эллис знал, что гость его недолюбливает, и это чувство было вполне взаимным. Ему не нравилось в Генри Аркелле все, начиная с аристократических манер и заканчивая тем, что этому сухарю досталась красивая женушка.

Впервые оказавшись на ужине у Кристофера Уэллзли и Каролин Беркли, Гэри Эллис возжелал стать вхожим в круг их знакомых. Презирая их аристократические замашки, он втайне стремился стать для них нужным, даже необходимым. Он не забыл, с какой иронией смотрел на него Аркелл на упомянутом ужине. А с каким презрением он отверг предложение по покупке своей обожаемой фермы! В тот вечер Гэри чувствовал себя собакой, недостойной лизать ботинки сановных особ.