Если она поедет в Париж для участия в октябрьском показе мод, ей придется забыть об Оксфорде. Отец не простит, если она его ослушается.

Впрочем, по мнению Сиены, Маккуин того стоил.

Встав, она оглядела себя в зеркале. Полупрозрачное платье в античном стиле красиво приоткрывало изгибы тела, но оставляло и простор для воображения. Одно белоснежное плечо был открыто, словно нежно-оливковая ткань расступалась перед его соблазнительной красотой. Макияж, нежный, с персиковым румянцем и телесным оттенком губ, делал лицо Сиены трогательным и наивным. Волосы были забраны наверх, но несколько локонов в разных местах выбивались из прически, падая на плечо и шею сзади.

Сиена улыбнулась своему отражению. Снаружи ждали камеры, и она была готова явиться перед ними во всей красе. От неожиданного волнения глаза сияли какой-то диковатой сексуальностью, делая Сиену земной и недоступной одновременно.

В этот момент она приняла решение. Плевать на Пита! Плевать на Оксфорд! Она поедет в Париж, пусть даже под ней разверзнется преисподняя!

Устроившись на диванчике в своем уютном доме, Хантер снова принялся зубрить сценарий.

— Может, оторвешься на минуту от своих распечаток и нальешь мне виски? У тебя явные проблемы с гостеприимностью, Хантер!

Макс Десевиль, преданный старый друг Хантера, только что прилетел из Англии ради нескольких интервью с голливудскими менеджерами по кастингу. Он всего две недели назад окончил Кембридж и теперь прилагал титанические усилия, чтобы получить работу. Конечно, в мечтах он видел себя известным режиссером с солидной репутацией, но пока был готов и на третьесортные проекты в захудалых театрах.

В двадцать три Макс по-прежнему казался мальчишкой с копной непослушных светлых волос и забавными веснушками, небрежно разбросанными по широкому носу, сломанному в двух местах — дань увлечению футболом. Однако фигура у Макса была совсем не подростковая. Высокий рост в сочетании с мускулистыми плечами и сильной шеей, мощная грудная клетка и ноги, похожие на столбы. Макс весил чуть больше сотни, и это при том, что в нем не было ни грамма жира. Он привык к тому, что на него смотрели снизу вверх.

Приподняв плетеный стул, Макс критически оглядел его и пришел к выводу, что не стоит подвергать испытанию столь хрупкую мебель. Пришлось устроиться в мягком кресле.

Когда умер Дьюк Макмаон, а Сиена была отправлена в школу Святого Хавьера, Хантеру пришлось нелегко. Макс поддерживал друга как мог и старался отвлечь от мрачных мыслей. Он знал, что Хантер раз за разом посылает письма в Хэнкок-Парк в надежде получить адрес Сиены, видел его безуспешные попытки утешить Каролин, которая все глубже погружалась в депрессию и скакала с одной работы на другую, нигде подолгу не задерживаясь. Несколько лет Хантер сражался с миром, пытаясь выжить. Преданная дружба Макса стала одним из тех спасительных островков, благодаря которым он и удержался на плаву.

Вскоре после того как Хантер с матерью перебрались в JIoc-Фелис, роман Каролин с Чарли пошел на убыль, а там и вовсе приказал долго жить. Макс еще помнил последний визит адвоката к матери друга. В тот день Чарлз приехал помочь с переездом. Он постоянно улыбался, пытаясь скрыть напряжение, и болтал о пустяках. Каролин улыбалась в ответ и даже шутила, хотя было ясно, что ей очень нелегко.

— Не нужно чувствовать себя обязанным, Чарли, — сказала Каролин уже возле машины, коснувшись ладонью щеки бывшего любовника. — Ты ничего нам не должен, и в случившемся нет твоей вины.

Чарли вытащил оставшиеся коробки с заднего сиденья своего «порше», захлопнул дверцу машины и оперся о нее спиной. Он видел, как осунулось лицо Каролин, как углубились и потемнели морщинки, словно внезапно устали прятаться. Конечно, даже в мешковатых джинсах и поношенном сером свитере, без следа косметики, Каролин все еще была привлекательной женщиной средних лет, но теперь в ее глазах не было прежнего блеска, усталость и грусть поселились в них незваными гостями. Трудно было представить, что именно эту женщину так любил ублажать Чарли Мюррей, молодой, подающий надежды адвокат и всеобщий любимец.

Он чувствовал жалость и нежность к Каролин, но уже не влечение и не желание опекать. Возможно, он просто не был готов к браку или серьезным отношениям, а может, ценил свою любовницу именно за игривый огонек в глазах, которого больше не было.

Они ни о чем не договаривались и не объяснялись. Все было ясно без слов.

— Дело не в том, что я тебе что-то должен, дорогая, — печально сказал Чарли, закуривая. — Просто я понимаю, что тебя ждет непростая жизнь, и очень сочувствую твоей ситуации. Ведь, кроме секса, у нас была еще и дружба, разве нет? — Он вынул из кармана чековую книжку и быстро подписал один чек. — Вот, возьми. Тебе понадобятся деньги. — Каролин попыталась протестовать, но Чарли силой вложил чек ей в ладонь. — Не отказывайся, это глупо. Это самое меньшее, что я могу сделать для тебя. Я… хотел бы иногда помогать вам с Хантером финансово, если ты не возражаешь. Хотя бы до того момента, как вы встанете на ноги. Прошу, не отказывайся!

Каролин благодарно улыбнулась и спрятала чек в карман джинсов. Конечно, Чарли был прав. Она и раньше не отказывалась от денег, а теперь гордость и тем более превратилась в непозволительную роскошь.

Поднявшись на цыпочки, Каролин обняла Чарли за шею и поцеловала в щеку. Она больше не была в него влюблена. И, честно говоря, никогда не любила его. Но знать, что он уходит, было грустно.

Он неловко обнял ее, затем открыл дверцу машины и сел за руль. День выдался солнечным и теплым. Это казалось странным антуражем для прощания. Чарли и Каролин предпочли бы мелкий назойливый дождик, отвлекающий своими влажными объятиями от грустных мыслей.

— Если тебе понадобится моя помощь, звони в любое время, — сказал Чарли.

Каролин кивнула:

— Спасибо. Ты тоже. И желаю тебе счастья.

— А тебе удачи, милая.

Стоя у окна, Макс видел, как «порше» неторопливо покатился прочь. Мать Хантера махнула рукой, улыбаясь. Но едва машина скрылась из виду, она закрыла лицо руками и заплакала. До этого момента Макс считал Каролин железной леди, крепкой и несгибаемой. Но, видя, как быстро вздрагивают ее плечи, а рука шарит по карманам в поисках платка, почти пожалел, что стал свидетелем ее слез. Не то чтобы Каролин не заслуживала того, что с ней произошло. Конечно, по ее вине страдали не только посторонние люди, но и ее маленький сын, так и не познавший материнской любви. И все же, несмотря на все это, Макс чувствовал сильную, почти мучительную жалость к Каролин Беркли.

Он и теперь помнил, как смотрел на нее из окна, не в силах оторвать взгляда от ссутулившейся фигуры.

Трагедия состояла и в том, что, страдая сама, Каролин никак не могла дотянуться до сына. Она так и не научилась разговаривать с ним, а начать с нуля просто не получилось. Понимая, что только стесняет своим присутствием сына, Каролин приняла решение вернуться в Англию. Хантер остался в Америке, продолжал учебу, посещал курсы актерского мастерства и скрупулезно вел бюджет и оплачивал счета, поскольку давно привык жить скромно. Остатков трастового фонда, завещанного отцом, ему вполне хватало на питание и оплату коммунальных платежей. Макс видел, что с отъездом матери Хантер вздохнул свободно и смог стать самим собой.

Семья самого Макса жила не слишком богато, но и не нуждалась. Родители его были не слишком близки и, как подозревал Макс, изменяли друг другу, но расходиться не собирались. Судя по всему, взаимная неверность и фальшивое благополучие устраивали обоих, а потому не волновали и Макса.

Впрочем, даже в случае развода родителей Макс всегда мог обратиться за финансовой поддержкой к Генри, своему сводному старшему брату по матери, который много лет заботился о нем и относился, как к непутевому сыну. Когда Макс принял решение поступать в Кембридж, именно Генри возил его на экзамены и волновался о результатах. Когда случилось чудо и Макса зачислили, Генри и его жена Маффи закатили грандиозную вечеринку, чтобы отпраздновать знаменательное событие. Когда Макс заявил, что мечтает стать режиссером, Генри одобрил его решение и пообещал всяческую поддержку.