Музыкальная пресса на все лады обсуждала, как счастлив Леннон оттого, что ему скоро стукнет тридцать. «Какой же это кайф — становиться старше», — заявлял он. С каким удовольствием он посещал теперь хипповские хэппенинги, зная, что на выходе его не караулит толпа сумасшедших фэнов! В столице было уже не модно орать: «Bay! Это же Джон Леннон!» — если он случайно проходил мимо вас. Он без труда протусовался четырнадцать часов подряд на вечеринке «Technicolour Dream» в Alexander Palace, где паранормальный эффект от принятия ЛСД усиливался от мелькания стробоскопов и эктоплазмических изображений, спроецированных на шероховатые стены, а бэнды — теперь уже не группы — играли в режиме нон–стоп. Одна за другой они появлялись на платформах, установленных в каждом конце выставочного центра, — «The Pink Floyd», «The Move», «Tomorrow», «John's Child» (где играл гитарист по имени Марк Болан), «The Flies» и куча других. Во время одного из коротких перерывов вниманию публики были предложены работы американки японского происхождения Йоко Оно, которая провозглашала, что «не нужно особого таланта, чтобы быть артистом».

В более «снисходительном» Сан–Франциско, который в то время был американской Меккой поп–музыки, как когда–то в Англии — Мерсисайд, артисты вроде Оно так же заполняли своими номерами паузы между группами на разного рода хипповских тусовках, которые проходили в городских парках, на парковых танцплощадках и на Международном фестивале поп–музыки в Монтеррее, одним из организаторов которого был Дерек Тэйлор. Великобританию на нем представляли «The Who» и — по рекомендации Пола Маккартни — «The Jimi Hendrix Experience» (поющий гитарист этой группы, родом из Сиэтла, считался истинно британским музыкантом).

В коллекции Ринго был их альбом «Are You Experienced?», так же как и альбомы «Jefferson Airplane», «The Doors», «Captain Bee/heart and His Magic Band», «Buffalo Springfield» и прочих американских банд, которые просто–таки очаровали Старра, так как «одна вроде как влияет на другую». Музыкальные пристрастия Ринго были настолько разносторонними, что он был в восторге даже от «расфасованных» «The Monkeys», ориентированных на детскую аудиторию; эту команду собрали для участия в телевизионной комедии в качестве англо–американской группы времен битловского «A Hard Day's Night». Старр нашел их «симпатичными людьми», когда встретился с ними в Лондоне.

Песня «The Monkeys» «Cuddle Toy», в которой впоследствии обнаружили намек на дискриминацию женщин, была написана бруклинским банковским служащим скандинавского происхождения Хэрри Нильссоном. Коренастый белокожий блондин, он и выглядел скандинавом на все сто. Он был подвержен частым и резким сменам настроения, как и подобает настоящему артисту. Пусть Нильссон и не дотягивал до Модильяни, зато он был прекрасным полупрофессиональным композитором–песенником; после того, как Хэрри в соавторстве с другим композитором написал «Readin' Rockin and Racin» — гимн скоростной езде — для калифорнийских «Superstocks», он отдал еще парочку своих композиций группе «The Ronettes»: ее продюсер, Фил Спектор, в 1968 году представил Нильссона Ричарду Перри.

Не являясь более подданным Соединенных Штатов, Перри, как продюсер таких культовых знаменитостей, как «Captain Beefeater» и «Tiny Tim», более чем прочно обосновался в американской рекорд–индустрии. Его стилистическим «мерилом» была музыка, записанная «The Beatles» под руководством Джорджа Мартина, которые, начиная с «Revolver», «выпускали истинные шедевры со всех точек зрения». Нильс–сон очень любил «The Beatles» — возможно, даже чересчур, поскольку, «как только я увидел, чем они занимаются, я ужаснулся». Тем не менее пока он добивался того, чтобы его перевели начальником в вычислительный отдел банка, его альбомы, вышедшие на RCA — «Pandemonium Puppet Show» и «Aerial Ballet» — стали, наряду с «God Bless Tiny Tim» и «Safe As Milk» Бифхарта, пользоваться в Лондоне огромным успехом после того, как Дерек Тэйлор послал коллекцию работ Нильссона Брайану Эпштейну с припиской «он делает что–то наподобие «The Beatles».

Битлы согласилась с таким сравнением, возможно, польщенные синглом с «Aerial Ballet» — попурри из песен Леннона — Маккартни, объединенных под заголовком «You Can't Do That» (так называлась их песня со второй стороны сингла 1964 года). Тут же наградив его прозвищем «великолепный Хэрри», Леннон проявил инициативу и позвонил Нильссону в банк, тогда как Ринго познакомился с ним через Клауса Формана. С этого момента начался плодотворный союз двух старших музыкантов «The Beatles» и человека, которого музыкальные издания впоследствии будут величать «квази–битл», настолько тесным было общение Нильссона с Ринго и Джоном.

Пока сингл Нильссона «You Can't Do That» покорял верхние строчки австралийских чартов, Пит Андерс и Вини Понча выпустили «There's Got to Be a Word», который почти сразу же оказался на вершине Hot 100 американского Billboard. Лучшим примером того, что британское вторжение в США осталось в прошлом, стало то, что группа «The Tradewinds» сменила название на «Innocence»; с одной стороны, оно намекало на связь с «властью цветов», а с другой — перед ним отсутствовал теперь уже немодный артикль «the».

Как ни парадоксально, в 1967 году пришла мода на сентиментальную музыку: сингл бывшего «придворного» эстрадного певца Энгельберта Хампер–динка «Release Me» обошел битловский «Strawberry Fields Forever»/«Penny Lane» и занял первую позицию в национальном хит–параде, как его же «The Last Waltz» несколько месяцев спустя «украл» первое место у «Hole in My Shoe» группы «Traffic»; по той же причине «All You Need Is Love» пришел к финишу лишь вторым, после «China Doll» Слима Уитмэна. При поддержке подобных им Тома Джонса, Соломона Кинга, Петулы Кларк и Синатры эта контрреволюция «приличной музыки» получила благословение от NME, чей «близкий родственник» Tatler подлизывался к менеджерам Tin Pan Alley со своими статейками вроде «В этом году «Yardbirds» не попадут в Тор 30».

Если рассматривать субкультуру как рассадник наркотиков и мир беспорядочных половых связей, то отношение к ней «истеблишмента» вполне объяснимо; но после знаменитого скандала, связанного с обвинением «The Rolling Stones» в хранении и употреблении наркотиков, Ринго изрек собственное доморощенное суждение:

«Они сами их и распространяют. Они думают, что это круто — полиция проводит облаву и все такое, но об этом читают пятьдесят миллионов человек, и пара тысяч из них думает: «Пойду и попробую наркотики».

Старр, однако, признавал, что «лето любви» вовсе не было «закатом эры Водолея», так же как и канувшая в Лету эпоха твиста. Изумленный Ринго объяснял появление вместо хиппи парней в широкополых шляпах, путешествовавших на бортах грузовиков, тем, что первые «носили слишком легкую одежду. В ней ведь можно замерзнуть до смерти. Вот и пришлось детям цветов снова надевать пальто».

Не желая отставать от других музыкантов, которые уже побывали в книжном магазине Indica в стороне от Пиккадилли, Старр просмотрел массу изданий мистического, религиозного и особенно модного в то время волшебно–сказочного жанра — «Автобиографию Йога», «Золотой сук», сказки Толкина и другую литературу. Рассуждения Ринго о карме, переселении душ и иллюзорном мире свидетельствовали о том, что он довольно подробно ознакомился со всеми этими талмудами, которые так же здорово смотрелись на полках в «Sunny Heights», как и свежая краска на его стенах.

Так же как «интеллектуальное» чтение или перекрашивание дома, появившиеся в последнее время многочисленные хобби семейства Старки были более чем закономерны в связи с тем, что Ринго стал проводить гораздо больше времени дома, чем в ночных клубах: 19 августа в лондонской больнице Св. Шарлотты появился на свет брат Зака. Морин назвала его Джейсон вопреки желанию мужа, который хотел «дать ему инициалы Дж. Р. или что–нибудь в таком духе. Мой садовник сказал: «Ты не станешь настоящим мужчиной, пока у тебя не родится дочь». Я испугался и с тех пор хочу, чтобы у меня была маленькая девочка».