Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Опубликованные в «Континенте» в 1977 году изрядные по объёму заметки «Взгляд и нечто» представляли собой некую суспензию из воспоминаний, набросков и размышлений обо всём – о старых друзьях, о пьянстве в России, о корриде, о компартии, о войне. О Репине и современном искусстве, о диссиденте Глузмане и академике Сахарове. О Париже и Израиле, о довоенном и совсем недавно покинутом Киеве.

И везде – милейшие отступления, намёки, понятные лишь очень посвящённым и особо приближённым. Крошечные и блестящие описания уголков квартиры, улиц, городов, стран. Читатель слегка обалдевает. Но автор вновь принимается за рассказ о друзьях, о Бабьем Яре и Украине… О волшебной и нежной стране Франции и о малопонятных её обитателях, об утомительных французских обедах, о кафе, Габене, парижских прогулках…

Прекрасный восторг – мол, трудновато, конечно, но жизнь кипит, друзья не переводятся, впечатлений хоть отбавляй, природа и климат радуют свежестью. Культура процветает. Вино вкусное, но до водки ему далеко. Но разве посмеешь упрекнуть Некрасова в том, что в Париже он блаженствует и замирает от счастья!

Правда, иной раз автор чуть поднадоедает своими рассказами и подробностями: сколько стоит лимонный сок или порция сушёного мяса, что он посасывает, а что пьёт залпом, – но удержаться буквально не в силах, рассказывает и рассказывает… Некрасов же был абсолютно убеждён, что всё это бешено интересует его читателей в России. Это же такое блаженство – чтение подробностей!

Таков стиль Некрасова, ценимый почитателями и хулимый прочими, в частности критиками, на мой взгляд, в большинстве тоскливыми, измученными запорами буквоедами.

Для среднего француза «Взгляд и нечто» – изысканнонепонятная книга.

Какие там исключения из партии, заседания, вызовы в партком или в ЦК! Рассыпанные наборы двухтомников, запрещённые премьеры, зловещие люди, сидящие в сторонке на первом прогоне спектакля! Почему столько разговоров о путёвке в какой-то там дом творчества или о звонке из домоуправления?

Да и обычный русский читатель, астрономически далекий от столичного микрокосмоса, от всех этих издательств, совещаний, президиумов и комиссий, почитав несколько страниц, тоже начинает недоумевать: ну ладно, а книга-то о чём, что дальше-то? А дальше – продолжение рассказа, как автор волновался, как жизнь изменилась, как он пошёл в другое издательство, а там ему сказали… И новый рассказ о мытарствах, мыканьях и превратностях. Не может удержаться! Ему это кажется таким захватывающим, да и нам, близким к нему, всё это интересно до безумия. А вот остальным…

Хотя мне лично его стиль мил.

Только искренний человек и хороший, талантливый писатель может простодушно позволить себе такой пассаж:

«Написал одно письмо. Второе. Третье. Подобрал и наклеил красивые марки. Сходил в уборную. Вернулся. Закурил. Включил транзистор».

Правда ведь, вас не слишком обременяют сопереживания?

А эта злосчастная «Доска почета»!

Из самых добрых побуждений Виктор Платонович решил отблагодарить всех помогавших ему первое время. И перечислил благодетелей и доброхотов, втиснув их на некую придуманную им «Доску почета». Мол, вот они, друзья и помощники, хвала им и честь!

Лукавый его попутал написать об этой доске. Если уж ты начал благодарить, то вспоминай всех. А Вика многие имена упустил!

Иные кротко затаили обиду, а вот тогдашний главный редактор «Русской мысли» Зинаида Шаховская обиделась открыто. Как всё-таки, говорила она, люди неблагодарны, как быстро забывается сделанное добро! Она права, к сожалению. Некрасов извинился потом, но всё же почувствовал неловко…

А главный промах Некрасова – он уподобился Робинзону Крузо, который для поддержания духа решил однажды написать в два столбика – что хорошо и что плохо на необитаемом острове. Но, на беду, никто не сказал опьянённому свободой слова Некрасову, что о местных порядках следует помалкивать! С ангельским простодушием он высадил открытую дверь и обрушился на коммунизм с человеческим лицом, чарующий сердце французских леваков.

И переборщил с восторгами о свободах на Западе, очень раздражавшими парижских интеллектуалов. Убеждённых в необходимости решительных социальных перемен. Не затрагивавших, однако, их невиданные привилегии и тугие мошны.

В 1979 году переводить Некрасова прекратили. Доигрался и дописался, наивный человек!

А как всё заманчиво начиналось!

В первые же парижские дни, ещё в 1974 году, Некрасову позвонили из престижнейшего книжного дома Gallimard.

Знакомство с почтенным Гастоном Галлимаром, владельцем издательства, произошло в «Английской таверне», на Сен-Жермен-де-Пре. Старик Галлимар называл В.П. «моим дорогим изгнанником», угощал роскошным английским пивом и интересовался планами. Планы оказались незатейливыми и никак не связанными с писательством – побегать по Парижу, съездить в Лондон и Монреаль, а потом отдохнуть где-нибудь, скажем в деревне.

Приветливо улыбаясь, Галлимар предложил на отдыхе в деревне побаловаться прозой, мол, издательство ждёт не дождётся новой книги.

Любой французский автор воспринял бы подобный разговор как небесное знамение и редкостную благосклонность судьбы. Но «дорогой изгнанник» оказался уникальным растяпой и вместо того, чтобы тут же решительно оговорить условия и гонорар, туманно пообещал «иметь в виду».

Простились вроде бы друзьями.

Из России Некрасов привёз с собой «Городские прогулки» – милейшие и безобидные записки о Киеве, о своей юности, об архитектуре, о занятных житейских случаях и встречах. Чтобы насолить ему, советская власть запрещала печатать эту вещь в «Новом мире», потом и в «Москве». Рукопись принимали, долго держали, тянули, даже выплачивали авансы. И с горькими вздохами возвращали автору, извините, мол, ничем помочь не можем, вы сами понимаете ситуацию.

И теперь, оказавшись в свободном мире, писатель решил дописать несколько сокровенных кусков. А заодно изменил название – теперь это «Записки зеваки».

Первое, что было добавлено в привезённую рукопись, это выношенная и взлелеянная автором «Эпиталама водке». Как мы знаем, в своё и в наше время Виктор Платонович был выдающимся охотником до этого напитка и часто порывался подробно описать любезный сердцу процесс пития и захмеления. И всегда, во всех редакциях, сцены смачной выпивки вымарывались, крепко пьющие русские патриоты и мировые парни превращались цензорами в каких-то хилых выпивох без роду без племени, а количество выпитого уменьшалось ровно наполовину. Особенно удручало Некрасова, что наиболее рьяно боролся с водкой главный редактор «Нового мира» Твардовский, между нами, первостатейнейший мастер этого самого дела…

Попав во Францию и сбросив путы цензуры, наш писатель отвёл наконец душу:

«О, водка! О, проклятое зелье!.. Не могу не спеть тебе, т. к. слишком долго и упорно дружил с тобой, повергая в тоску и ужас друзей и знакомых, не могу, т. к. только этим искуплю свою вину перед тобой, если и не забытой, то давно уже отвергнутой». Ну и так далее…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

27
{"b":"205222","o":1}