Легче всего было бы объяснить все это тем, что она ревнует мать к Клэю, страдает от недостатка внимания к себе, но все обстояло не так просто. В ее манере держаться сквозил оттенок торжества, так и слышалось самодовольное «ну, что я тебе говорила!» Казалось, она каким-то шестым чувством уловила смутную неудовлетворенность, которую испытывала мать. Неужели она захочет говорить с ней на эту тему? Синтия надеялась, что этого не произойдет.

Одно только ее утешало: похоже, Сара сумела приспособиться к жизни в новых условиях. Она записалась в школьный хор и без памяти влюбилась в Лэнса. Лэнс не отвечал ей взаимностью — и Клэй, и Синтия единодушно считали, что оно и к лучшему. Ни тот, ни другой не горели желанием упрочить родственные связи между представительницами семьи Мур и мужчинами из рода Эдвардс. Но, по крайней мере, влюбившись в Лэнса, Сара охотно адаптировалась к новой семейной ситуации, воспринимала ее не без удовольствия. В ней не чувствовалось того скрытого протеста, который назревал в душе Бет и грозил в один прекрасный день разрешиться бунтом.

Синтия услышала приближающиеся легкие шаги Клэя. Она повернулась к нему навстречу и с ее губ уже готовы были слететь слова: «Счастливого Рождества, дорогой!»

— Я услышал, как хлопнула дверь, — сказал Клэй. — Что-нибудь случилось?

— Разве? Я не слышала. Может, это наверху.

— Ты уже совсем закончила, я вижу. Как красиво! Спасибо, любимая. Спасибо, что устроила мне такое прекрасное Рождество!

Он стоял перед елкой, раскинув руки. Выпятив живот. Вот-вот лопнет от радости.

— Ну как, обедал с Нэнси Крэмер?

— Да.

— Что она подарила тебе к Рождеству?

— Книгу.

— Правда? О чем?

— Не помню.

— А ты что подарил ей?

— Тоже книгу.

— Но ты не помнишь какую, правда? Потому что на самом деле ты подарил ей белье.

— Ну не надо так.

— Нэнси придет к нам завтра на обед?

— Постарается.

— Не придет. Она ревнует тебя ко мне. Ты разве не знал? За бывшими любовницами такое водится. Они ревнуют к женам.

— Она не бывшая любовница. Она — друг. Я не знаю, почему ты так холодно отнеслась к ней. Она могла бы стать твоей подругой.

— Не надо мне таких подруг.

— Почему нет? В Нью-Йорке ты никого не знаешь, надо же потихоньку обзаводиться друзьями.

— Спасибо. Я лучше начну с кого-нибудь другого. Боюсь, мне трудно будет объяснить матери, почему к нам на рождественский обед приглашена твоя бывшая любовница. По правде говоря, мне совсем не хочется ее здесь видеть. Так и скажи ей, если она позвонит.

Уже через десять минут после знакомства Синтии стало ясно, что Нэнси спала с Клэем. Излишне панибратским тоном они разговаривали друг с другом и слишком уж осведомлена была Нэнси о ее жизни. Синтия сама не понимала, ревнует она Клэя к его прошлым любовницам или нет. Но с этим можно разобраться потом, еще успеется. Сейчас она понимала только одно — ей до смерти хочется затеять ссору.

— Но я уже пригласил ее, — возразил Клэй.

— Так отмени приглашение.

— Послушай, ты ведь тоже можешь пригласить кого хочешь. Любого своего знакомого. Смешно меня ревновать. В конце концов женился-то я на тебе, а не на ней. И я люблю тебя!

— Я хочу, чтобы у нас было нормальное занудное Рождество — и никаких бывших любовниц! Не желаю ее видеть! — Голос ее звенел от гнева. Все лучше, чем плакать в одиночку.

— Но когда я пригласил ее неделю назад, ты не возражала. — Он пытался сохранять спокойствие, но она видела, что он злится: вместо того, чтобы во всем его поддерживать, вздумала портить праздничное настроение!

— Так это было неделю назад.

— Послушай, я не могу бросить всех друзей и перевернуть свою жизнь с ног на голову только потому, что женился на тебе. Нэнси мне нравится, и она будет с нами обедать.

— Позвони ей и скажи, что мы решили уехать в Вел-форд.

— Нет.

Он стоял у двери, расставив ноги. Двести тридцать фунтов упрямства, самодовольства и ощущения собственной власти. Настоящий памятник.

Она подошла к нему и занесла руку для удара — Удара по его мощному телу, удара по его власти над ней. Как бы предостерегая ее, взметнулась и его рука, вдвое больше и сильнее, чем ее собственная. И Синтия это предостережение поняла. В бессильной ярости она повернулась, посмотрела на елку и толкнула ее с такой силой, что заныло плечо. Нетвердо закрепленная на подставке елка упала, раздался звон разбившихся игрушек, елочных ламп и злобное восклицание Клэя. Комната погрузилась во мрак, запахло хвоей.

Он щелкнул настенным выключателем. Ничего. Короткое замыкание.

— Ну, видишь, что наделала?

Он достал из кармана спички, чиркнул. (Нэнси не курит. Значит, у него есть еще кто-то.)

— Да, ты здорово изменилась, — произнес он многозначительно и зловеще. Словно в голове у него зрело какое-то решение.

— Света нет. В чем дело? — крикнул Лэнс из глубины квартиры.

Клэй зажег другую спичку и приблизился к ней. Глаза его бешено, злобно сверкали. Она отступила, но взгляда не отвела и посмотрела на него, как она надеялась, с не меньшей злобой.

— Что, пробка полетела? — В дверях, щелкая зажигалкой, появилась ее мать. — Где у вас пробки? Есть запасные?

— Маленькая неприятность. Елка упала, — объяснил Клэй. Голос спокойный, уверенный, как у медицинской сестры.

— Какой ужас! Неужели все игрушки разбились? — Огорченно причитая, миссис Мур обошла упавшую елку и только тут заметила, что Синтия стоит у окна.

— Синтия! В чем дело? Ты ушиблась? — Она подошла ближе, держа перед собой зажигалку, и увидела, что рука дочери — та, которой она ударила по елке, — в крови.

Синтия поднесла руку ко рту и пососала ранку на большом пальце.

— Ничего страшного, я споткнулась и нечаянно толкнула дерево. Поцарапала руку, пустяки. — У нее в это время по руке побежала струйка крови из пореза на мизинце.

— Электрический щит в холле. Надо поискать свечку.

— Что у тебя с рукой? — хором спросили Клэй и миссис Мур.

— Да черт с ней, с рукой!

— Синтия! — захлебнулась миссис Мур.

Вошел Лэнс, неся в вытянутой изящной руке скрипача канделябр из столовой.

— Давайте разберемся со светом, ребята. Мы же смотрим новости.

— Отведи Синтию в ванную. Она порезалась, — приказал Клэй сыну.

В холле девочки смеялись и аукались с Алексом, который, непонятно почему, колотил кулаками в стену. В общем, обитатели квартиры в возрасте до двадцати пяти с удовольствием воспользовались внезапно наступившей темнотой, чтобы наконец выпустить на волю нервную веселость, вызванную противоестественным объединением под одной крышей представителей молодого поколения двух семей.

Схватив с серванта бутылку виски, Синтия вышла вслед за Лэнсом из гостиной и прошла через столовую в спальню. Она с грохотом захлопнула дверь и заперлась на замок.

В семь часов (было уже рождественское утро) она впустила Клэя в спальню забрать подарки — около тридцати свертков, которые он спрятал под кроватью. Он сказал, что спал в комнате для прислуги. Она кивнула. Он вышел.

Она заперла за ним дверь и приняла сразу три таблетки транквилизатора. Решила, что просидит тут весь день, просто не будет выходить. Она сама не знала, почему вдруг так решила. Решила и все. Каким-то образом Клэй и Рождество соединились у нее в мозгу в одно целое, и она никак не могла их разделить. Единственное, что ей оставалось — это запереться и не видеть всей этой фальши.

В предыдущее Рождество, год назад, на нее тоже что-то нашло, но тогда, в отличие от нынешней ситуации, все ее дикие выходки в конце концов помогли ей вернуться в нормальное состояние.

Эл Джадсон пришел к ней, когда девочки уже улеглись. Они решили провести вечер в каком-нибудь из дискобаров для голубых на берегу океана в Лонг-Айленде.

Почти час они кружили на машине в сырой бесснежной ночи, пока не нашли наконец подходящую дискотеку. Она была устроена в старом амбаре, местечко было мрачное, сомнительное, явно под контролем мафии. Мужчины щеголяли во французского покроя рубашках, обтягивающих их плотные мускулистые торсы. У всех была короткая стрижка и гладко выбритые, лоснящиеся щеки. Воздух был пропитан сексом, примитивным и откровенным плотским желанием — тело, только тело, ничего другого для них не существовало.