Клэй улыбнулся и покачал головой.

— Ну, не знаю. Думаю, мы могли бы жить вместе, даже не женясь официально. Примерно на тех же условиях. Я обеспечиваю тебя и девочек, но не обязан помогать, если мы расстанемся. Но в таком случае мы будем платить налог, которым облагают одиночек, и у нас не будет ни статуса, ни респектабельности законных супругов. А в моем возрасте это имеет значение. И к тому же ни ты, ни я не будем иметь права возражать, если кто-то из нас захочет уйти. — Клэй протянул руку и рассеянно постучал кончиками пальцев по ее груди, как по столу.

— Понимаю, — сказала Синтия и отодвинулась.

— Нет, ты вряд ли понимаешь. Тебе не понять, в каком кошмаре я жил последние четыре с половиной года. Мэрион буквально обобрала меня до нитки. Может, я поступаю эгоистично, когда прошу тебя это подписать, но мои адвокаты знают, как я опростоволосился. Они просто требуют заключить контракт.

— И требуют, чтобы ты потребовал от меня его подписать?

Клэй кинул на нее взгляд, в котором блистательно сочетались наивность и упрямство.

— Они на меня не давят. Я и сам признаю их правоту, потому что чувствую, что все время буду внутренне настороже — вдруг после свадьбы ты превратишься во вторую Мэрион. Это что-то подсознательное. Я не могу отделаться от страха, что на старости лет останусь один и без гроша в кармане.

Монолог был длинный, честный, искренний — Клэй открыто и недвусмысленно дал понять, что он ей не доверяет. Синтии было ясно: он говорит всерьез и не отступит ни на шаг. И точно так же было ясно: он уверен, что она подпишет. С той минуты, как он положил эту бумагу на стол, оба знали, что она ее подпишет.

Что еще можно сказать? Она сидела молча, чувствуя, как колотится сердце в груди. Клэй принял ее молчание за знак того, то он победил. И он был прав.

Постепенно выражение его лица изменилось. Упрямство исчезло, и теперь его взгляд излучал только наивность. Действительно, чем он виноват? Он взял ее душу, взвесил, оценил и пришел к выводу, что его избранница недостойна доверия. И вид у него столь же невинный, как у ребенка, который дразнит соседскую собаку, прикидывая, бросится она на него или нет.

— Послушай, дорогая, я хочу, чтобы ты подписала контракт только в том случае, если он тебя полностью устраивает, — сказал Клэй после длительной паузы. — Мне все это очень неприятно. Черт бы побрал Мэрион! Это она меня довела. Я бы не дошел до такого состояния, если бы она меня не облапошила и не вышла потом замуж за человека в четыре раза богаче. Она уже знала, что выходит за этого Хендерсона, а ее адвокаты продолжали меня обрабатывать. Я тебе рассказывал, как она велела мальчикам не говорить мне, что она выходит замуж, чтобы я не оспаривал условия развода?

Синтия вздохнула. Она уже не раз слышала печальную повесть о том, какая Мэрион двуличная и нечестная, и как мальчики все время были в курсе дела, и какое у Хендерсона огромное состояние. Она пыталась понять гнев и обиду Клэя. Но к самой Мэрион Синтия испытывала невольное уважение и даже восхищение. И, пожалуй, ревность. Да, конечно, и ревность.

Чем больше Клэй уговаривал ее не торопиться и подумать как следует, тем больше ей хотелось поскорее подписать документ. Она попросила Клэя помолчать и дать ей прочесть до конца. Она перечитала текст дважды. Все было так, как он сказал. Никаких каверзных примечаний мелким шрифтом, никаких хитрых оговорок. Условия вполне четкие: если она подает на развод, она ничего не получает. Если она останется женой Клэя до конца, то после его смерти разбогатеет.

Вот и все. На следующий день они пошли к адвокату Клэя, который посоветовал ей на всякий случай проконсультироваться со своим адвокатом, но Синтия отмахнулась. Она сама себе адвокат. К тому же ей не хотелось, чтобы в Велфорде кто-нибудь знал про этот контракт. И в присутствии секретарш, привлеченных в качестве свидетелей, она его подписала.

Какие, собственно, были у нее причины отказываться?

Никаких.

После всего, что Клэй испытал во время развода с Мэрион, он имел право — и юридически, и психологически — обезопасить себя и свое состояние.

В последнее время брачные контракту вошли в моду — почему для нее надо делать исключение? Миллионеры ввели их в практику давным-давно. Синтия даже читала где-то, что Барбара Хаттон заставляла всех своих мужей обязательно подписывать брачные контракты, и это доказывает, что не одни только мужчины защищаются от посягательств на их деньги. Естественное и вполне понятное проявление инстинкта самосохранения.

Но важнее всего было вот какое соображение: Синтия хотела показать Клэю, что выходит замуж не ради денег, что она выше подозрений, короче, что она, как говорится, бедная, но честная.

Из дверей библиотеки вышла Дорис Румбах. Волосы у нее отливали медью, а всего неделю назад были каштановые. Помада была подходящая по тону, но слишком густо намазана. Когда Дорис в первый раз увидела Клэя — он нес цветы и целую кучу пакетов с едой, — она тут же сказала Синтии: «Не упускай его! Не зевай! Действуй!» Синтия не говорила ей про контракт. И не скажет. Шестилетний сын Дорис тянул ее за руку к машине. Неожиданно, решив проявить родительскую власть, Дорис вырвала свою руку из руки сына, остановилась и посмотрела на него таким взглядом, каким — Синтия была в этом уверена — не стоило бы смотреть при свидетелях.

Синтия быстро завела машину и поехала было к обувному магазину, но передумала и свернула на двадцать пятую автостраду. Ей не хотелось примерять туфли, возвращаться домой, готовить обед, слушать девочек, читать им нотации, открывать им душу.

Она вспомнила, что неподалеку от автострады открылась новая большая закусочная, прибавила скорость и немного приободрилась. Она редко заезжала в придорожные закусочные, но сейчас ее манила перспектива посидеть полчаса за простым столиком в блаженном оцепенении, ни с кем не препираясь, просто посидеть, выпить чашку-другую кофе и наконец ответить самой себе на тот вопрос, от которого она пыталась уйти с момента подписания брачного контракта: способна ли она на то, чего так опасается Клэй?

Способна ли она выйти за него замуж, а через несколько лет подать на развод и потребовать алименты или солидную денежную компенсацию? Ответить на этот вопрос Синтия не могла. Когда она пыталась думать о том времени, когда они поженятся, ее воображение отказывалось работать. Ей трудно было предвидеть собственное поведение или реакции. Они знакомы всего три месяца, она еще так мало его знает. А вдруг он окажется садистом? А вдруг он начнет ее бить? Под его жирком скрывались неплохие мускулы. Под добродушием, возможно, вспыльчивость. Откуда ей знать, как он будет вести себя в будущем? Через пять, через десять лет? Она и с настоящим-то разобраться не может. С настоящим, которое заполнял, вдобавок к предсвадебным волнениям, чудовищный, испепеляющий стыд.

В закусочной, разделенной красными виниловыми перегородками на кабинки, стены были отделаны пластиком под дерево, а сверху спускались вьющиеся растения (настоящие). Обстановка была вполне знакомая и успокаивающая, как телевизионный сериал. К сожалению, из-за наплыва посетителей свободны были только две кабинки. Нет, сказала кассирша с любезной улыбкой, там можно сесть только если Синтия закажет обед и будет не одна. Маленькая накладка — ну ничего, Синтия возьмет кофе и сядет с краю у стойки. Там ей никто не будет мешать.

Взобравшись на удобное вертящееся кресло, Синтия облокотилась на прохладную, отделанную под мрамор стойку. Официантка улыбнулась ей так радушно, как улыбаются только в недавно открытом заведении. Через считанные секунды перед Синтией уже дымилась чашка кофе. Она осторожно сделала несколько глотков и уже начала было отключаться, как вдруг увидела, что к ней идет Эл Джадсон, загребая на ходу руками, как веслами. Такая у него была привычка. За те месяцы, что Синтия не видела Эла, она успела отвыкнуть от этой его манеры, от обилия родинок у него на лице, от эскимосской куртки, которую он уже третий год носил не снимая. Неужели она всерьез думала выйти за него замуж? Нет, не так: неужели она могла так низко пасть? Ответ на оба вопроса утвердительный. Эл был совсем не так плох, особенно в первые годы, когда они вместе ходили на пляж, ездили на рассвете в Монтаук на его старой машине, а зимой по воскресеньям выбирались в кино; когда она жарила ему бифштексы, а он мыл салат. Все это было обыкновенно, непритязательно, по-дружески. И она сама все испортила, потому что ждала, что он сделает ей предложение, потому что мечтала о замужестве, идею которого он отвергал — сперва со смехом, потом со злостью, дергая плечами, словно пытаясь сбросить с себя какую-то тяжесть. Постепенно, от ссоры к ссоре, они все больше ожесточались и в конце концов уже видеть друг друга не могли — взаимная ненависть утихала только когда они напивались или когда были в постели.