В конце дорожки посажу в следующий раз грецкий орех. Иваныч показал маленькое деревце: крона густая и листочки ярко-ярко зелёные. Будет как у нас дома во дворе — отец когда-то посадил, летом под ним обедали. Теперь орешня на полдвора от щедрых дождей, а отца нет…

Но автобус за нами будет, обязательно придёт.

К остановке подошло ещё несколько покладистых тружеников, — знают расписание.

Вдали прямая дорога. Завиднелся силуэт автобуса. Может, наш.

Все стали кучиться, я тоже. Яблоки под тополем от ожидания налились свинцом, хотя пишут, что в них много железа. Ну что ж, стану железной леди. Экспресс, бывший в прошлом новым, развернулся желанными дверцами к нам и радушно распахнул объятия в салон.

Плотно расставились, утрамбовались, расселись. И даже поехали. Обилечивая, кондукторша сообщила, что тот автобус поломался, теперь на рейсе ихний, один. Её и шофёра привычно угостили кто чем.

Впереди, передо мной, затылки двух друзей, погудывающих о том-сём, дачном. Гладкая дорога в окне ловко шныряет в лабиринтах улочек незнакомого ранее городка. Вот она легко выскочила на небольшую площадь центра. У края багрянится на солнце кирпичная неживая церковь-сиротка, но ладненькая.

Поворот с площади между магазинов на небольшой мост через озерцо. Вербочки…

Ухо ловит момент рассказа одного из соседей спереду:

— Обжариваешь сало тонкими обрезками с двух сторон, нарезаешь помидоры кругами, выкладываешь на сало, заливаешь яйцами, присоливаешь, засыпаешь зеленью, сверху майонезом — и на огонёк. Накрываешь, ждёшь — и яйца поднимаются… — Короткая пауза, сосед оглядывается на меня, подмигивает, приглашая к хохоту на троих. Трио, от души! Обмениваемся яблоками.

Есть хочется зверски — сожрала бы волка.

На остановках в основном выходили-выгружались. На своей у кинотеатра была предпоследней.

На себе оставшееся расстояние: дворами в теньке, через детсад, школу, ещё детсад и двор. А вот и моя улица. Только пересечь. Двести восемьдесят пять шагов вниз мимо рынка — и упрусь в мой дом. Вон он, свечкой торчит.

Рывок с темпераментом у пушистого куста с телеграфным столбом, подленькие ручки правого большего пакета с облегчением трескаются, и тот бесстыдно опорожняется на асфальт в стороны и под ноги. Мои стразные с серебряным верхом сабочки протуберанцами на солнце неуправляемо чечётят, левый пакет с маху вырывается вперёд и тупо-замертво падает. Хвост в потрясе, бронзово-загорелая в белом — лечу: неуклюже, неграциозно, несексуально прямо на тупой мёртвый пакет, — только бы ни одной царапины на коленках!..

Внезапно у левого уха: вжз-и-и-и… и резко: пш-ш-ш… Необъятная металлическая автоморда с вытаращенными фарами. Это пэжо-бээмвэ или ёпэрэсэ желе́зно хотело стереть с лица асфальта мой благородный профиль! Мама дорогая-пресвятая и господи всуе, ух что шяс будет! Скорее собрать передние и задние конечности и подобрать все мои яблоки, пока не сплющенные.

Ч-цок — хрясь, громко, со всеми фибрами, дверца! Голос, низкий, почти басом-карабасом, надо всей мной:

— Я же тебя чуть не задавил, твою мать! Из-за тебя — в тюрьму, а у меня семья?!

— У-у… меня тоже… семь я. Чего я одна сто́ю…

— Что-что?.. Она ещё и бормочет!..

«Ву-азьми трубку… — сдавленный мультяшный детский голосок. — В-возьми меня… — И приказом: — А ну возьми!»

Сейчас этот бешеный дэтэпэшник сдаст меня, с потрохами и с яблоками. Скорее! Вон там, под колёсами, самые круглые, видать. И холерские. Это как раз на одну еду с хлебом. Или булкой.

— Да, алло… И что? Сейчас не могу… Да у меня дэтэпэшница! Что? Не задавил. Ползает. Не знаю… Всё! Перезвоню.

Не сдал. Это не менты. Пока мобилил, кинула мониторный зырк: внешне чем-то неуловимым отличается от бандита, но взгляд холодный, волчий. Сейчас загрызёт. Или будет жевать. Вот бы его портрет в корэл и экспортом в фотошоп отсюда, из моего файла — эпизода жизни!

— Что ты там лазишь, под моим бампером, а, дура в шортах?!

«Что такое бампер… хол-лера ясна… перепугал… не помню…»

— Э-э… яблоки собираю. Скороспелка. В них много железа.

— Ага, как в моей машине! Может, ты террористка и ставишь мне часовушку? Вылазь! Я тебе морду набью… — Мобильник снова просится. — Я тебя тонко по асфальту размажу, вместе с твоими овощами! — И телефону: — Да, слушаю. Какой ответ? Вы о чём?.. Сейчас… Извините. — Себе: — Соберусь. Фу-ухх… — В трубку: — Я тут. Да-да… Да? Подтверждение, прямо факсом? Это хорошая новость сегодня. Да… Спасибо… Скоро приеду.

Пока он алокается, вытереть весь асфальт полотенцем на руках и коленях. Всё собрать, уложить. «Ой!..» — в щиколотке, внизу под косточкой, пронзило… Посмотреть, потереть.

— Что ты всё загибаешься там у меня внизу? Ты дура глухая или самоубийца? Или тебя побить — для наглядности. Хотя… добрею…

Встаю, расправляюсь, осанюсь грудя́ми и спокойно прямо в глаза, уже не волчьи, но серые, диктую:

— Я в шортах, но не дура, на работе тружусь мозгами и знаниями. И я вам не колёсная выжимка, не самоубийца. Как раз сегодня начала новую жизнь. С яблоками и хлебом. Да, и запомните: женщину нельзя бить, даже цветами. А ноги в шортах у меня красивые… без царапин. И сейчас шорты в моде… вообще в моде амбинаторность.

— Амби… что?

— Амбинаторность.

— Неужели? Надо запомнить. Кстати, своим носом вы не поцарапали мой бампер? — обнюхивает место между фарами. — Ваше счастье, а то бы поставил на счётчик, как у бандитов.

Пристраиваю рвань с яблоками на талию…

— Куда ты… вы… куда прёшь всё это? На рынок?

— Домой, с дачи.

— На себе? А сколько сама весишь?

— Мой вес — моё богатство, а велосипед дома забыла.

— Лёгкое же у тебя богатство. Далеко ещё? — грузит пакеты в кабину, открывает дверцу мне.

Сажусь:

— Близко, двести восемьдесят пять. Сюда.

Поворачиваем влево, едем между рыночными машинами, прямо, как раз в мою шестнадцатиэтажку.

— Всё, приехали. Вот здесь.

— Ты же говорила, двести восемьдесят пять метров.

— Нет — шагов.

— Ты что, их считала?

— Ну да. Эта дорожка вдоль деревьев вверх-вниз испытательная. Каждый шаг может быть последним — для каблуков.

Выгрузились.

— Я тороплюсь.

— Я тоже. Удачи вам в сделке.

— А вам лёгкой удачи в даче. О! Теперь в салоне пахнет вашими яблоками…

— Возьмите. Эти не асфальтированные.

— Спасибо.

— И вам спасибо.

— За что?

— За то, что меня и яблоки не закатали в асфальт. Прощайте.

Поднялась на ступеньки. Вслед замоторило.

Вот и лифт.

Людоньки, неужели дома!..

Туська кинулся в прихожке самозабвенно втираться в ноги, в пакеты. И нюхал, нюхал… Пернатый токсикоман.

Намыла яблок в вазы, поставила на кухне и в большой комнате. Хым-м в себя — яблочный аромат наполнил лёгкие и сердце. Всю квартиру. Продолжение дачурки.

Ну и денёк! Наполненный…

Немного наполнить ванну. Душ… А ведь можно было яблоки выгодно продать этому сероглазому волку. Но деньги, когда их мало, всё равно вмиг денутся. Да и долг не покрыть. Зато еды… дачной… Куда всё дену?

…Выходные делила: в субботу Волга с песочницами, в воскресенье дачка или наоборот.

Из молодой вишни сварила варенье. С косточками. На ложке поднесла к солнечному окну — косточка светится в пахучей, прозрачной гранатовой ягодичке, и слюни точатся — вкусно.

…Со старого вишнёвого дерева снимаю чудо-ягоды, а они разбухшие, в руках сочатся и паруют на солнце молодым игристым вином. Иваныч советует:

— Эта старуха завсегда усыпана. Винная. Делай вино.

— Не пью — не умею.

— Делай. Вино, настойка — полезно для сосудов. Дадим рецепт.

— У меня есть два.

— Будет три. С трёх, глядишь, чё-нить и получится.

Повозилась. Получилось.

Приезжаю теперь с работы, заглядываю под стол, а там из бутыля торчит проколотая надутая аптечная перчатка и самогонно-весело мне машет. «Привет и тебе под стол». Моментами по технологии выкатываю ёмкость на свет, болтаю, стряхиваю, что-то там цежу. Цвет — яркий, рубиновый, сочный. Чистая кровь природы! Дачурки. От нюха туман в голове. Как бы не заалкоголить от паров-то…