Стою на берегу, смотрю. Нет предела диву дивному!

«Спасибо тебе, озеро, за подарки. Да не иссякнут родники в тебе.

Так хорошо, покойно с тобой и бесконечно, что возвращаться не хочется…

Но надо».

Отпуска у нас с Анной совпали десятидневкой. С восходом по утрам встреча на Волге. Спускаюсь от сквера, а она — со стороны высоток, в малиновой бретелечной майке, светлых бермудах, при белой шляпке. По ходу вместо приветствий дурашливый диалог с большой буквы. Начинаю я:

— По бдительно-строгому разрезу янтарных глаз прозрачно видно, что вы женщина строгого и не лёгкого поведения, но есть одно подозрительное но… — Анна готовит улыбку. — Сын в детстве полевые колокольчики называл позвоночниками. Так вот они на поле вашей шляпки фатально зовут-таки в туманную даль.

Моя спутница, широко усмехаясь, не остаётся в долгу:

— Со своей стороны должна заметить, что вы нынче феноменальная богиня в зелёном. Если купальник на вас болотный, с пронзающей огненно-бирюзовой молнией на трусиках, то…

— … то я позову в болото?

— То романтическая встреча с французским комильфо неотвратима. Бусики-то на вас малахитовые?

— Как шкатулка. Но эти комильфо, говорят, расчётливы и скучны. Чем займёмся?

— Будем симулировать здоровье. Вчера позвали на работу, в институте отмечали день рождения сотрудника, на четверых. Спустились вечером к Волге подышать. Как ударила палец на ноге — не помню.

— Да, распух. Хотя походка — от бедра. Прописываю совет: компресс из водки и воды. По фифти. Если это ушиб без трещины. Водка-то осталась от вчерашнего?

— Пили как обычно. Чисто символически. Да и жарюка. Но всякошного-рыбного — пока не отвалились. Ах, если бы не палец…

— Я тоже не помню, чтоб так когда-нибудь беспокоила задни… то есть крестец. Немеет и в ноги даёт.

— Если утром проснулась и что-то болит, значит — жива. Сейчас и полечимся.

А вот и наш камень посередь песка. Предлагаю:

— Словами размялись. Может, сразу и сплаваем?

— Да, на стремнину, туда никто не доплывает.

Выныриваем из одежды: Анна в леопардном купальнике, я в молниеносно-болотном. Подходим к воде.

— Э-эх!.. — моя вольная тулачка смачно зануривает-врезается и легко плывёт, я за ней:

— Ань, открою тебе секрет: я думаю, что лучше Волги может быть только Волга.

— Пхы-ы… я это давно для себя решила, поэтому нашу квартиру если и будем разменивать для сына, то только в этом районе.

— К своему заполотновскому на Казармах я тоже привыкла. На высоте, просторно. И деревья, которые мы сажали, получив квартиры двадцать пять лет назад, выросли.

…Вот и стремнина. Прозрачная гладь воды. Ширь… Анна ложится на спину:

— Мне всякий раз кажется, когда доплываю сюда, что я сливаюсь с Волгой…

Пока она венчается с рекой и первозданностью, Волга мягко обволакивает, пеленает меня всю, ласково пригортая к себе, как мама когда-то в детстве. Бережно ласкает, укрывает мою деревянную, уставшую спину, унося хроническую боль всё дальше и дальше от меня. Тревоги и страхи мельчают, как всё, что осталось на берегу. Застывшая душа тает, в мощной пучине становится сильней и устремляется ввысь, к свободе…

— Аня, а твой палец в воде не вдарится в судорогу?

— Его-то в воде и не ощущаю. А ты теперь как себя чувствуешь?

— Я себя — чувствую!

— Тогда айда назад.

Плывём не спеша, почти за течением, сберегая силы. Чайки опускаются низко, даже рядом. Одна резко стрелой бросилась вниз и ущипнула воду, но осталась с пустым клювом. Вот и дно. Мулистое, болотное. И пластиковые бутылки-утопленницы слоем… дышат, жутковато проминаясь телами под ногами.

— Аня, а дно бутылочное, топкое. Отдыхающие постарались с прошлого года.

— Знаю. Дай руку — не могу выпутаться из паутины водорослей.

Наконец-то спасительный песок. Берег. Предлагаю с вопросами:

— Походим? Побегаем?

— Потрусим.

Трусим. Шлёп-скок то по мокрому песку, то по сухому. До поворота Волги. Впереди кусты. Чайки на зелёной мели пасутся и вороны цаплями.

— Волгу жалко. Замусорили. Не чистят.

— С весны вон там, за коленцем, долго стоял высокий гусак с ковшом. Мы всё ждали, что начнут наконец чистить реку. Зря надеялись. Нет гусака.

— А где же он?

— Наверное, и его попилили на металлолом.

Притрусили назад, к камню. Простынка на солнце согрелась. Песок мягко захрустел под ней. Полениться. Полежать, отдавшись нежности утреннего солнца. Глаза закрыть. Послушать шум речной волны. Чаек. Покой и свежесть. Рай здесь — вот он, со мной, а я в раю…

— Народу-то с утра мало.

— Любители нагрянут в самую спеку.

— И талий у них несколько. Аня, а ты в курсе, что означает твоё имя?

— Э-э… что-то связанное с внешностью. Миловидность и грация, кажется.

— А как ты думаешь — мы-ы… ничего?

— Мы — амазонки-водолазки в климаксе. Ну почти.

Похихикав, решили побродить за впечатлениями.

К зелёному, яркому заказничку, купающемуся в воде и солнце, потом назад. Впереди моторка упёрлась носом в песок. Возле сидят двое: один помоложе, второй — человек-живот. Лысый. Ближе. Нет, на затылке дужка седой пенки волос. Рядом пустая бутылка водки. Проходим мимо. И вдруг голос:

— Это бабы.

Голос старшего:

— По-моему, молодые.

Не удержалась:

— Прикройте лысину козырьком — напечёт.

Прикрыл. От голосов отошли.

— Аня, что это за труба в Волгу?

— Источниковая вода. Из того камыша, что на спуске к пляжу.

Возвращаемся, топая по тугому влажному песку отлива ногами-ластами с перламутрами ногтей. Мелкая чистая вода их лижет, они в ответ ей искрятся, кокетливо поблёскивая. Вот и двое из моторки.

Старший. Надо думать, нам:

— А мы выпили. Водку. Всего одну бутылку.

Анна:

— Это заметно.

Который помоложе:

— Что заметно?

Назидаю вслед за подругой:

— Учтите, алкоголь лишь создаёт иллюзорную гармонию между насыщенным внутренним миром человека и скудной действительностью… когда душа просит Абрау-Дюрсо и ананасов, а организм тела — водки и огурца.

Молодой:

— Чё она сказала?

— Я ж тебе говорил — они не наши.

— Почему?

— А они не так говорят.

Аня лукаво глянула на меня, и мы, поспешив, оставили голоса позади. Она с укором:

— Хм… ты им про внутреннюю насыщенность, а у них ещё пиво в воде чмокает-болтается — сейчас насытятся.

— Так многие расправляются со временем. Кунёмся?

Кунулись, близко поплавали. Мальков — раз, два… семь. Вышли из воды, погрелись, потоптались. Тепло. Мягко. С собой всегда приношу кусочек хлеба. Голуби ходят вокруг, тонут лапками в песке, ищут поесть. Посыпала дальше от нас, мелко, чтоб в песок не долбили. Поели.

— Походим ещё?

До моторки не дошли намеренно, повернув назад. Старший сзади:

— Эй, вы куда? Я хочу вас рыбой угостить! — Догоняет: — Вертайтесь к нам. Вы-ы… не думайте… мы не алкоголики. У меня выходной. А какой же русский без водки с пивом! Ёр-ршисто… Хотите пива?

Аня берёт меня за руку:

— Нет. Не употребляем.

— Идёмте, я вам свою рыбу покажу. Серый, скажи, вот же рыба, возле трубы.

— А то.

Анна кривится:

— У меня был рыбный день вчера.

— А у неё — нет. Я рыбу иногда здесь ловлю, немного, удочкой, солю и сушу дома. К пиву. Хочу угостить вас. Ну просто так. Вот она, заходите в воду.

Любопытство берёт верх. Зашли по бёдра. Труба с родником совсем близко. В водорослях лежит тонкая, с волосок, капроновая сетка на метр и шириной в половину. По краям её запутавшиеся серебряные с ладошку-меньше рыбки.

— Выбирайте себе по пяток. На жарёху.

Потянулась к одной, она как забьётся! Другую потрогала. Та тоже жить хочет. Лысик в воде крутит-вертит руками. Анка уже вытащила две. Стою и жалею рыбу. Холодно. Очень.

— Нет! Вода ледяная, я выхожу.

— Куда вы? Ей уже есть, сейчас и вам…