Гитлер очень тепло относился к его жене, которую называл «моя прекрасная фрау Шпеер». Узнав, что Альберт и Маргрет бездетны, он пришел в ужас. Шпеер описывал его реакцию:

Первая дочка Шпееров Хильда родилась в июле 1934 года; шестой и последний сын Эрнст — в сентябре 1943 года. Гитлер считал себя вправе распоряжаться личной жизнью окружающих и не однажды подталкивал молодых женщин к поспешным и преждевременным свадьбам, предпочтительно с кем-нибудь из своих красивых, преданных адъютантов. Он хотел, чтобы его юные арийские герои обзавелись детьми, пока не погибли. Как показывает история Шпеера, он ничуть не стеснялся вмешиваться в супружеские дела — и даже гордая, независимая чета Шпеер подчинилась его воле.

Шпеер редко приезжал в Бергхоф после 1934 года, то есть после своего назначения в двадцать девять лет личным архитектором Гитлера. С тех пор он большую часть времени проводил в Берлине, претворяя грандиозные замыслы Гитлера в архитектурные проекты, которые по одобрении фюрера (они проводили вдвоем долгие часы, самозабвенно изучая чертежи) воплощались в колоссальные здания, предназначенные простоять не меньше, чем сооружения древних греков или римлян. Между Гитлером и Шпеером, несмотря на шестнадцать лет разницы в возрасте, завязалась крепкая дружбы, походившая больше на любовь, только, разумеется, без сексуальной составляющей. Альберт Шпеер признался своему биографу, что Карл Хеттлаге, работавший с ним над берлинским проектом и хорошо его знавший, сказал ему летом 1938 года: «Вы — несчастная любовь Гитлера». Шпеер добавил: «И знаете, что я тогда почувствовал? Радость. Счастье».

Альберт Шпеер производил глубокое впечатление на всякого, кто с ним встречался. Он казался совсем не таким, как большинство ползающих на брюхе ротвейлеров и лизоблюдов, окружавших Гитлера. Шпеер добился расположения без видимых усилий. Он был чуть ли не единственным человеком, не льстившим и не лгавшим фюреру. Карл Хеттлаге описывал его так: «Вот он, очень молодой, невероятно могущественный человек, но ничто не выдавало в нем осознания своей власти. На вас смотрел некто предельно обходительный, спокойный, дружелюбный, остроумный и скромный». Лени Рифеншталь, чрезвычайно падкая на красивых мужчин, называла его: «Другой. Он выделялся; он был тихим, даже немного застенчивым, но так проявлялась не робость, а сдержанность. Он был чист. Немыслимо, чтобы он мог поступить нечестно». Она полагала его «самым важным — и, безусловно, самым интересным — человеком в Германии после Гитлера». Но Хью Тревор-Ропер оказался не столь доверчив. Он пришел к выводу, что именно потому что Шпеер казался таким порядочным, он и являлся одним из самых опасных людей в свите Гитлера, создавая иллюзию легитимности вокруг этой дьявольской шайки.

Еве сразу же понравился Альберт Шпеер, но какое-то время она держалась в стороне, не только потому, что ей не полагалось общаться с высокопоставленными нацистами, такими, как чета Шпеер, но, возможно, и потому, что ей казалось несколько бестактным, будучи любовницей Гитлера, дружить с его молодым архитектором, раз двое мужчин состояли в столь близких отношениях. На самом деле Гитлер, похоже, не возражал. Возможно, оттого что его самого неудержимо тянуло к Шпееру, он легко мог понять это влечение. Кроме того, он достаточно хорошо знал Шпеера и был уверен, что ни о чем неподобающем и речи быть не может. Впоследствии Гитлер даже поощрял ее ездить со Шпеерами на лыжные курорты, и со временем Альберт стал ее ближайшим — и единственным — другом мужского пола на «Горе». Видимо, Ева проявляла должную деликатность, так что взаимоотношения трех участников этого эмоционального треугольника оставались теплыми и платоническими.

Ева не только общалась со старыми и новыми друзьями, но и постепенно восстанавливала отношения с родителями. К тому времени, как она года два прожила вдали от дома, разрыв начал стягиваться. Фанни очень горевала из-за разлуки с двумя младшими дочерями, особенно когда Ильзе вышла замуж и уехала жить в Берлин. Она старалась приучить Фритца к мысли, что если ситуацию нельзя изменить, то почему бы ее и не принять. Уже на Троицу 1935 года (если только Ева не перепутала даты, подписывая фотографии, что ей очень даже свойственно) Фанни навестила свою блудную дочь в Оберзальцберге. После этого ни аполитичность Браунов, ни их неодобрение поведения дочери не помешали им принимать ее приглашения погостить в Бергхофе, где Гитлер принимал их чуть ли не с распростертыми объятиями и демонстрировал подчеркнутое уважение, даже почтительность. Он сочувствовал негодованию Фритца — любой порядочный немецкий отец ощущал бы то же самое — и, пусть не собирался жениться на Еве, но явно старался дать ее родителям понять, что она в хороших руках: забавная иллюстрация его мелкобуржуазной морали, полностью противоречащей его чудовищной политической этике. Скоро вся семья стала проводить отпуска за границей за счет Гитлера. Тогда еще — последние дни — простая немецкая семья, даже семья Браун, могла исхитриться не вступать в нацистскую партию и не понести за это наказания. Ева никогда не состояла в партии, как и остальные женщины Браун. Фанни твердо заявила Нерину Гану: «Нам и не нужно было: мы же семья». Фритц — прежде убежденный противник нацистов и их идеологии — в конце концов стал членом партии в мае 1937 года, несомненно, не без давления со стороны подручных Гитлера.

Весной 1936 года Ева и Гретль с матерью в качестве дуэньи отправились в поездку по Италии, первую из многих, в сопровождении группы друзей, в том числе сына Гофмана Хайни, с которым у Гретль на какое-то время завязался легкий роман. Серия моментальных снимков освещает самые яркие моменты их путешествия. Они фотографировались на пляже возле озера Гарда, перед собором в Милане, снова на море в Виареджо, потом во Флоренции, Болонье и Венеции (площадь Сан-Марко с голубями — как же без голубей!). Им, вероятно, и в голову не приходило, что их визит санкционирован Министерством иностранных дел Италии и что за ними ненавязчиво приглядывают. А если бы и знали, что им с того? Семья Браун состояла из неутомимых туристов. В четвертом альбоме Евы есть несколько фотографий, где они все вместе отдыхают в Германии два года спустя, в 1938 году. Они ехали вереницей, Ева — в черном «мерседесе» с номерным знаком IIA-51596, полученным от Гитлера, выпрямившись на переднем сиденье рядом с водителем. (Она и сама научилась водить, но Гитлер боялся, что она будет гнать и разобьется, так что в длительные поездки просил ее брать шофера.)

Летом 1938 года, заложив фундамент нового завода «Фольксваген», Гитлер достал Еве один из первых прототипов «народного автомобиля» (аналог «Модели Т» Генри Форда), позволившего рядовым немцам путешествовать по новым дорогам, уже прорезавшим сельские долины. Машина стала очередным его подарком Еве, хотя вряд ли он платил за нее сам — скорее всего, Борман снова провернул сделку от его имени. У матрон Бергхофа не могло остаться сомнений, что, как бы они к ней ни относились, Гитлер был Евой доволен и щедро вознаграждал ее.