Отношения Гитлера с Евой постепенно налаживались. Вероятно, ему нужен был секс; может быть, и любовь тоже; но выбрал он ее в основном за то, что она была идеалом женщины, к которой хочется возвращаться домой. Само собой, Ева не принимала участия в его политической жизни в Берлине. Все, что она знала об этих делах, — они неделями держат его вдали от Бергхофа. Фюрер нуждался в любящей, нетребовательной молодой женщине, ждущей его дома, и Ева соответствовала его представлениям. Деликатно, ненавязчиво она сделалась необходима ему, и, похоже, Гитлер обнаружил в своей душе растущую искреннюю привязанность к ней. Вопреки холодности, пренебрежению и презрению «крупных хищников» Оберзальцберга, Ева Браун втайне утешалась тем, что ей удалось противостоять им и доказать свою правоту. Она поклялась завоевать Гитлера и сумела это сделать. Девять лет ей предстояло провести женщиной-невидимкой за спиной фюрера.

Чтобы осмыслить кажущуюся парадоксальность их длившейся четырнадцать лет связи, важно понять — чего не могли соратники Гитлера, — что он искал не «альфа-самку», а кого-то, кто устроит ему простой быт, столь милый его сердцу, и поможет расслабиться. Вскоре толпе обитателей Оберзальцберга пришлось признать, с некоторым облегчением, что Ева действительно успокаивает Гитлера. Ее присутствие в Бергхофе создавало непринужденную атмосферу ведь когда Гитлер был умиротворен, остальные тоже могли вздохнуть свободно. Она предоставляла убежище от напряжения и давления его публичной роли, от эмоциональных марафонов его речей. Теперь Гитлер являлся однопартийным диктатором, от него зависели жизнь и смерть миллионов людей, но какая-то часть его души жаждала целительного бальзама нежности к нему самому, а не почестей, оказываемых его положению. Когда его мюнхенская экономка Анна Винтер, которая недолюбливала Еву и, как многие другие, недооценивала ее ум, спросила Гитлера, как он, такой серьезный человек, выносит ее болтовню, он ответил: «Ева отвлекает меня от дел, о которых мне не хочется думать. С ней я отдыхаю». Да и не был он так серьезен, как считали окружающие. Он любил китч, ему нравилось смотреть последние немецкие и американские фильмы, словно подросток держа ее за руку. Ева тоже обожала все это — кинофильмы и оперетты, мюзиклы, сплетни и звезд экрана. Она мечтала поехать в Голливуд. «Когда шеф [Гитлер] выиграет войну, — говорила она друзьям, — он обещал, что я буду играть саму себя в фильме о нашей жизни». Гитлер поощрял эти невинные прихоти. Настоящей наградой Еве, по мнению кузины Гертрауд, стало то, что «она была дорога и необходима ему — она что-то значила, не как девочка для развлечений, а как личность». Она дарила ему ту составляющую бытия, которой так часто не хватает великим людям: не власть, не почет, не славу или богатство, а радость.

А что же его ближайшие друзья, кого он знал с самой зари партийных дней и чьим суждениям доверял, и — что не менее, а то и более важно — их ехидные, честолюбивые жены думали о Еве Браун? Ей было двадцать три года — в таком возрасте девушка еще не обременена заботами и ответственностью. Но она обладала прекрасными манерами, хорошо выглядела, изо всех сил старалась проявлять дружелюбие и умела держать себя в обществе. Однако ее старания проходили незамеченными. С ней обращались холодно, свысока. Мало кто давал себе труд скрывать, что считает ее дурой: мужчины, возможно, из-за того, что получили от ворот поворот, женщины — из зависти. Большинство высокопоставленных жен терпеть ее не могли, даже мягкая, застенчивая Маргрет Шпеер, хотя впоследствии Маргрет изменила свое мнение. Она, вероятно, ревновала из-за дружбы — немыслимо, чтобы это был роман, — Евы с Альбертом, ее красивым и обаятельным молодым мужем.

Альберт Шпеер был назначен главным архитектором Гитлера в 1934 году, в возрасте двадцати девяти лет. Архитектура является мощным, воздействующим на подсознание средством выражения национальной политики и идеологии, и несостоявшийся архитектор Гитлер понимал это лучше других. Кроме того, он знал, что монументы, стоящие за именем и памятью человека, могут продержаться века, даже тысячелетия, и сам мечтал о такого рода бессмертии. «Его видение мира, который он хотел создать, чтобы увековечить себя, и его идеология были цельными и всеобъемлющими, подобными мировоззрению фараонов». Он выбрал молодого, безвестного Шпеера, чтобы тот строил для него гигантские, армированные бетоном здания, облицованные мрамором и гранитом. Гитлер проводил долгие часы, склонившись над архитектурными проектами и строя грандиозные планы с новым протеже, в ком видел свое alter ego, человека, которым сам хотел бы быть. Шпеер воплощал замыслы Гитлера в тысячах кубометров бездушных монолитов «архитектуры фюрера», ведущего направления в искусстве Третьего рейха. Эти монстры раскрывали одержимую, несгибаемую сущность его покровителя куда лучше, чем он сам полагал.

Шпеер был одним из очень немногих хоть сколько-то порядочных людей в окружении Гитлера (хотя и не таким порядочным, каким пытался представить себя впоследствии). Он всегда вставал на сторону Евы, описывая ее как «очень юную, очень робкую и очень скромную». И объяснял подробнее:

Шпеер считал, что «на нее возводили столько клеветы… она была очень славная девочка». Отдых для души… робкая… скромная… застенчивая… рада угодить… нетребовательная… Как-то не похоже на вульгарную, корыстную девицу, готовую предложить интимные услуги в обмен на деньги, власть или положение. Гитта Серени, безжалостная к прихлебателям Гитлера, пришла к заключению:

Ева Браун обладала многими достоинствами. Она отличалась лояльностью, и не только по отношению к Гитлеру. Друзья ее ранней юности остались друзьями на всю жизнь. Она переписывалась с одноклассницами, с которыми дружила с семи-восьми лет, и любила навещать их, чтобы поболтать о старых добрых временах. Она никогда не пользовалась своим положением, чтобы помыкать домашней прислугой, и общалась с ней на равных. Анна Плайм подчеркивала, что Ева «не умела быть надменной, и я никогда не слышала от нее не то что оскорбления, но даже упрека. Она ничуть не походила на обычных работодателей, которые не забывают постоянно указывать слугам их место». А Траудль Юнге поделилась впечатлением от их первой встречи: «Меня поразила ее естественность и непринужденность».

Ева старалась как можно дольше сохранять какую-то долю независимости. Она продолжала работать у Гофмана, когда не была в Бергхофе. Это давало ей ощущение, что часть своих средств она зарабатывает честным трудом. Гитлер называл ее гордой, вспоминая, сколько времени прошло, прежде чем она согласилась принимать от него деньги. На досуге он любил поболтать с секретаршами о минувших днях, и Траудль Юнге запомнила, как отзывался ее начальник о своей подружке.