Ева надеялась на уединенное гнездышко для двоих и не испытывала ни малейшего желания жить среди занудных и назойливых политиков, а тем более в центре военного штаба. Ей гораздо милее был старенький уютный Хаус Вахенфельд, но когда Гитлер закончил ремонт, домик вырос чуть ли не втрое и сделался практически неузнаваем. Гитлер сам себя назначил архитектором проекта, по завершении коего Шпеер хладнокровно заметил (в отсутствие фюрера): «Получилось не хорошо, но, правда, и не плохо». Возможно, фюрер намеревался сохранить уютную атмосферу первоначального баварского шале, но внесенные изменения похоронили эту идею. В итоге стоимость полностью перестроенного Бергхофа составила 175 660 рейхсмарок, что равняется семистам тысячам английских фунтов в современных деньгах.
Помимо нового крыла и подземного гаража на восточной стороне, в главном доме было устроено огромное приемное помещение, известное как Большой зал. Оно выглядело как зал нибелунгов с мебелью гостиницы для коммерсантов. Широкие мягкие диваны и гигантские кресла, обитые узорчатым плюшем, громоздились в тяжеловесной неподвижности. Из самого большого окна, когда-либо сделанного из цельного куска стекла, открывался вид на Унтерсберг, Берхтесгаден внизу в долине и, в солнечные дни, на Зальцбург. Мраморный камин, персидские ковры и гобелены придавали залу помпезный вид. Помещение сочетало в себе противоречащие друг другу эстетические устремления и личные вкусы Гитлера. За невзрачным, но ценным гобеленом скрывался экран, который выдвигался нажатием кнопки, превращая зал в домашний кинотеатр. Здесь Гитлер смотрел свои любимые фильмы: «Кинг Конг», «Белоснежка и семь гномов» (кстати, обожал насвистывать «Нам не страшен серый волк» из «Трех поросят»), «Дела и дни бенгальского улана» и, как ни странно, «Метрополис». Особую слабость он испытывал к фильмам с Марлен Дитрих — видимо, ему нравилось смотреть на ее ноги. Иногда, по словам Герберта Дёринга, который позже стал управляющим Бергхофа, за вечер показывали два фильма.
Стол в обеденном зале был рассчитан на шестнадцать человек. Гостиная утратила атмосферу уюта и стала «…большой, величественной и монументальной, как все, что строил Гитлер, но холодной. Комната была слишком велика, а люди — слишком малы, чтобы ее заполнить». Хотя Гитлер строил из себя великого знатока музыки, в Большом зале никогда не проводились камерные концерты. Он предпочитал слушать подборку своих любимых пластинок: отрывки из опер Вагнера, одну-две темы из Седьмой симфонии Брукнера, несколько сочинений Моцарта. В жанре оперетты он выбирал арии из «Веселой вдовы» и «Летучей мыши», а в более серьезном — любимые отрывки из пламенных «Богемы», «Мадам Баттерфляй» Пуччини, «Аиды» Верди и «Вольного стрелка» Вебера.
Теперь Гитлер имел в своем распоряжении тридцать комнат (десять из них — спальни), выходящих в широкие коридоры, уставленные полками с книгами — обтянутые кожей издания классиков, которые редко кто открывал, — и просторный, внушительный рабочий кабинет с необъятным письменным столом. Комнаты освещались безобразными канделябрами и были увешаны безобразными картинами, каковые вернее всего можно определить как школу «нацистского реализма». В отличие от Геринга, который «конфисковывал» — то есть крал — понравившиеся полотна, Гитлер приобретал свои произведения искусства относительно честным путем. Начиная с 1941 года многие он покупал у Марии Альмас-Дитрих, торговавшей произведениями искусства. Она была на четверть еврейкой, но этого Гитлер, конечно, не знал.
К середине 1936 года обслуживающий персонал Бергхофа признал Еву, хотя она не принимала участия в торжественных и официальных мероприятиях. Гитлер поощрял ее приглашать в гости друзей — больше никому в Оберзальцберге такое не позволялось, — и холодные помпезные залы наполнялись молодыми людьми, привносившими легкость и веселье в его жизнь. А еще Ева решила, что ему самое время заняться физической культурой. Фюрер начинал уже выглядеть как флегматичный пожилой господин, даже брюшко отрастил. Это не годилось для спасителя Германии, ее полновластного хозяина, защитника и первого государственного лица. Его надо было заставлять ходить на прогулки. Гитлер ни разу не взбирался ни на одну приличную гору, зато любил обозревать величественные пейзажи. Хотя нацистский режим превозносил здоровый и активный образ жизни, фюрер был невероятно ленив. Только на пропагандистских фотографиях Гофмана он принимал мужественные позы на фоне поленницы, иногда даже в спортивных кожаных штанах и баварском крестьянском костюме. На самом же деле никто никогда не видел, чтобы он рубил дрова.
С 1933 года нацистская партия под руководством злого гения Йозефа Геббельса неуклонно превращала своего вождя и его идеологию в апокалиптический культ, требующий непоколебимой преданности от последователей, — своего рода государственную «контррелигию», дающую исчерпывающие объяснения прошлого, настоящего и будущего. Они рисовали в облаках картины возрожденного Отечества, которое ведут за собой герои и вдохновляют мученики (головорезы, погибшие во время Пивного путча 1923 года, и молодые бандиты вроде Хорста Весселя, убитого в 1930 году), обеспечивая верным адептам партии иконографию и кумиров, олицетворяющих их мечты. От тех, кто угрожал их единству, избавлялись. 30 июня 1934 года нацисты под личным руководством Гитлера провели путч Рёма с целью предотвращения переворота, который планировали начальник штаба СА Эрнст Рём и его радикальные соратники. Были казнены несколько лидеров СА, включая самого Рёма — давнишнего последователя партии, одного из четверых мужчин, называвших Гитлера по имени и на «ты». Гитлер собственноручно арестовал его и сорвал ордена. Заговорщиков расстреляли первого июля 1934 года.
Карта Бергхофа, составленная англичанами на основании разведданных при подготовке «Операции Фоксли» в 1944 году.
Под прикрытием доктрин, превозносящих «расовую чистоту», нацисты искажали язык, с помощью блестящих метафор оправдывали отправку «недочеловеков», «загрязняющих» арийскую расу, в лагеря, психиатрические клиники, больницы, на принудительные работы, а то и в места похуже. Они создавали ритуалы, в которых могли участвовать все «чистокровные» немцы, — факельные шествия и массовые прославления возрожденного сверхчеловека в лице самого Гитлера. За кулисами нацистские министерства и старательные чиновники корпели над выполнением его обещаний. Черные События неотвратимо надвигались, набирая зловещие обороты по мере того, как вершились все новые зверства, почти не вызывая публичного протеста, словно очередное насилие было всего лишь гротескным эпизодом из фильма Чарли Чаплина или Бастера Китона: тощие, неуклюжие фигурки евреев, спотыкающихся друг о друга, в панике бегущих от великолепных эсэсовцев в черных сапогах. Ха-ха-ха, смотрите, как они улепетывают! Эта извращенная идеология распространялась из Берлина, но корни ее уходили в землю Баварии.
Я знала, что в ходе сбора материалов для книги о Еве Браун мне придется посетить места, где происходили описанные в ней события, чтобы попытаться понять, что влекло Гитлера в Берхтесгаден и почему он из всех мест выбрал это для оттачивания своих замыслов. Я ездила туда дважды, первый раз — в конце лета 2003 года. Наступление каждого дня возвещал бледный прохладный рассвет. Я сидела за столиком перед своим шале за завтраком, состоящим из темного ржаного хлеба, яйца от местной курицы и чашечки кофе (любовь к крепкому до неприличия кофе передалась мне по наследству от мамы), читая или делая пометки в блокноте, прежде чем спуститься по крутой горной тропинке вниз в Берхтесгаден. Маленький средневековый городок кишел туристами. Вместе с ними я бродила по улицам, наблюдала, подслушивала, покупала открытки, отмечала следы нацистских надписей и символики, едва различимые под несколькими слоями побелки. Никаких упоминаний о самом знаменитом жителе города: никаких табличек, напоминающих посетителям, что вокзал был построен по проекту Альберта Шпеера или что на месте маленькой пиццерии близ речки Ахе некогда располагался первый контрольно-пропускной пункт по дороге, ведущей вверх к Бергхофу. Сегодня Берхтесгаден представляет собой чистенький тематический парк лучших свойств немецкого характера. Все работают усердно и с удовольствием, дети слушаются родителей, жены слушаются мужей, а мужья слушаются представителей власти. Даже подростки вежливы, и поезда отходят вовремя. Со времен Гитлера город впал в коллективную амнезию, и его предосудительное прошлое уже почти стерто.
Единственным исключением является недавно открытый в Оберзальцберге исторический информационный центр, расположенный почти над военным бункером Гитлера. Я поехала к подножию горы на автобусе, чтобы посетить его. В длинном зале, разделенном на три отсека, выставлены реликвии и фотографии Третьего рейха. Я слушала в наушниках речи Гитлера. Меня удивило, насколько спокойно звучал его голос, тихий и неторопливый, пока постепенно не достигал экстатического крещендо, оргазменного завершения, заставляя докладчика и аудиторию биться в припадке Ненависти. В том же отсеке есть стенд с фотографиями из газет, опубликованными после освобождения узников концентрационных лагерей в мае 1945 года. На них видны изнуренные, скелетообразные тела, одни живые, другие мертвые; какие где — не различить. Черные События в черно-белом изображении. Люди молча разглядывали их, а потом переходили на следующий уровень посмотреть видеозапись, где старики, бывшие жители некогда крошечной деревушки Оберзальцберг, рассказывали, как их дома и фермы были конфискованы и снесены, а на их месте вырастали роскошные загородные виллы для Гитлера и его окружения. Один старичок, давший интервью в 1989 году, смахивая слезы при воспоминании о выселении семьи, говорит: «Моя мать родилась там, как и я, и все мои братья и сестры: двенадцать или тринадцать нас было, не помню». «Конечно, жизнь на «Горе» изменилась, — рассказывает Роза Ирлинг, которая была еще ребенком, когда впервые приехал Гитлер. — Во времена нашего детства здесь было очень тихо. А потом, после 1933 года, все превратилось в сплошную необъятную стройку… Внезапно толпы людей хлынули на гору, пытаясь подобраться как можно ближе к дому Гитлера, ожидая, пока он наконец не выйдет. И тогда они разражались криками, аплодисментами, рыдали, истерически хохотали, даже падали на колени».
Автобус движется дальше, проезжает тихое, поросшее травами место, где стоял Бергхоф. Экскурсовод молчит. Ничего не осталось. На высоком уступе, с которого открывается вид на горы и ровные поля, среди могучих деревьев прячется заросшая поляна. Битый кирпич и булыжники очерчивают фундамент здания. По ней бродили несколько человек с путеводителями и фотоаппаратами. Они не выглядели апологетами Гитлера; они приехали с семьями, объясняли что-то детям и уходили от щекотливых вопросов, указывая на еле видное сквозь густые сосны место, где стоял Чайный домик Гитлера, потрясающий вид из которого теперь загораживают кроны деревьев. Перед уходом некоторые сыпали в сумки или карманы брюк горсть розовато-красных кирпичных осколков размером со спичечный коробок, чтобы выставить их дома вместе фотографиями из отпуска, приклеив ярлычок «Кусок кирпича из гитлеровского Бергхофа». Наделены ли эти осколки некой мистической силой — подобно мощам праведников или щепке от Святого Креста, — как если бы им передалась часть ауры Гитлера? Или же их берут из тех же побуждений, что и обломки Берлинской стены, чтобы доказать, что «я там был»? Именно так люди, которые не были отпетыми злодеями-расистами, создали нацистскую партию. Кирпичик здесь, кирпичик там — вот и фундамент заложен.
Наконец автобус добрался до горы Кельштайн высотой 1834 метра, на вершине которой стоит псевдосредневековое здание под названием «Кельштайнхаус». Американцы впоследствии окрестили его «Орлиным гнездом». Кельштайнхаус был построен по приказу Бормана и преподнесен фюреру на пятидесятилетие как подарок от его народа. Он был оплачен из налогов населения и стоил 30 миллионов рейхсмарок. Вид оттуда и впрямь бесподобен.
По вечерам я возвращалась в свой маленький альпийский домик, открывала бутылку прохладного вина и вслушивалась в долгие, медленные сумерки: стрекот цикад, визги детей, играющих перед сном на близлежащей ферме, и раздраженное блеяние овец. Я наслаждалась живописным пейзажем — тем самым, что видели Ева, Гитлер и их гости с террасы Бергхофа. В доме после ужина (копченое мясо и колбаса, опять с ржаным хлебом) я читала «Марш Радецкого» Йозефа Рота и «Берлин» Энтони Бивора, две книги, словно берущие в скобки историю Третьего рейха.
