Придержав перед ними дверь, санитар с лязгом захлопнул ее за их спинами. Алекс вздрогнул, ощутив себя в ловушке. То ли в тюрьме, то ли в космическом корабле, набитом монстрами.

– Добрый день, уважаемые господа, – прогудел негр, доброжелательно улыбаясь. – Меня зовут Бобо. Чем могу быть вам полезен?

– Здравствуйте, – сказал Анджей. – Мы хотели бы видеть главного врача вашей лечебницы.

– Будьте так любезны, подождите минутку, я схожу за ним.

Чернокожий величественной походкой направился к лестнице. Ни дать, ни взять – мажордом в десятом поколении.

– Где у вас туалет? – крикнул Анджей.

– В конце коридора, сэр.

– Стой здесь, – сказал полицейский и ушел.

Алекс остался один. Хотя нет, не один. Возле стены стояла худенькая девушка, тихо напевавшая себе под нос детскую песенку. Тонкие бледные ручки торчали из рукавов платья. На его приветственный кивок она никак не отреагировала.

В тот момент, когда Алекс раздумывал, как будет менее противно дышать – ртом или носом, с той стороны, куда удалился Бобо, появился мужчина лет пятидесяти, одетый в ослепительно-белый халат. Невысокого роста, с высоким лбом мыслителя, широким носом, короткими вьющимися волосами и добрыми внимательными глазами психоаналитика. С ослепительной улыбкой он приблизился к агенту и протянул руку:

– Янус Аманадис, главный врач этого заведения.

– Алекс Смирнов, – Алекс пожал руку. – Федеральное бюро расследований.

– Чем обязаны?

– Несколько дней назад к вам поступил пациент. Дэвид Марчевски. Мне необходимо поговорить с ним.

– Хм… Ну, что ж, давайте его поищем.

– Поищем?

– Я имел в виду – зайдем в мой кабинет и найдем историю его болезни.

Психотерапевт обратился к стоящей у стены девушке с отсутствующим взглядом:

– Мегги, скажите Бобо, что я с агентом в своем кабинете.

Девушка никак не отреагировала, но врач, не обратив на это внимания, засунул руки в карманы своего белоснежного халата и направился в сторону лифта. Алекс сделал шаг следом, но неуверенно остановился:

– Подождите, сейчас мой напарник вернется.

Аманадис остановился. Взгляд его стал строгим.

– У меня обход через десять минут. Но если вы никуда не спешите, я вернусь к вам часа через полтора.

Алекс все еще колебался.

– Давайте закончим с этим быстрей. А вашего напарника проведет Бобо.

Не оставляя времени на возражения, врач зашел в лифт. Алекс еще раз посмотрел в глубь коридора, но Анджея видно не было.

– Подождите! – крикнул он. – Я с вами.

Лифт был такой же старый, как и вся лечебница.

В полу, покрытом бурыми подтеками, зияло неровное отверстие величиной с кулак, выеденное неизвестной кислотой. Казалось, здесь выпустили кишки Чужому. Алекс, все больше ощущая себя членом обреченного на гибель экипажа «Ностромо», отодвинулся к стене.

– Почему у вас так грязно? – спросил он и тут же спохватился: – Я понимаю, здание старое, но ведь оно скоро совсем развалится!

– Ему более ста двадцати лет, если вам интересно. А отвечая на ваш вопрос, могу сказать, что спонсоров у нас нет, мы живем только на государственные дотации. Но дело даже не в этом. Нашу лечебницу решили закрыть в следующем году. Зачем властям выделять деньги на ремонт?

Врач нажал кнопку четвертого этажа, но лифт, к неудовольствию Алекса, остановился на втором. Дверцы со скрипом разъехались в стороны, открывая выход на следующий уровень этого безумного замкнутого мирка.

В коридоре стоял круглый, словно шар, парень, с лицом, напомнившим Алексу пропавшего сына сенатора: те же маленькие глазки и оттопыренные уши. Только тяжелее Роберта Маккинли килограмм на сто пятьдесят.

Рядом с парнем стояла тощая горбатая старуха с лицом настоящей ведьмы. Выпучив безумные глаза, она скалила гнилые зубы и теребила грязными пальцами платье в горошек, больше подходящее маленькой девочке.

– Негодный мальчишка, – проскрипела старуха. – Ты снова запачкал рубашку? Придется тебя наказать.

По толстым щекам парня катились слезы. Глядя на Алекса, он, заикаясь, попытался что-то сказать:

– Эт-то… не-е… я… Ма… Мама… Заб-бери… отсюда…

Старушка схватила деревянный стул и с размаху опустила его на спину парня. Стул с хрустом разлетелся на куски. Парень пошатнулся и неожиданно завизжал фальцетом:

– Что вы делаете?! Как вам не стыдно?!

Скрючив пальцы с длинными ногтями, бабка запрыгнула парню на спину, и они закружились, словно медведь с вцепившимся ему в загривок бультерьером.

Алекс растерянно вжался в стену. Он не знал, что делать. Но, к счастью, к безумной парочке уже спешили два чернокожих санитара.

Аманадис спокойно нажал на кнопку, и двери лифта закрылись.

– Испугались? – спросил он побледневшего Алекса.

– Да нет. – Алекс перевел дух. – Что с ним?

– Ничего особенного, – равнодушно пожал плечами психиатр. – У пациента средняя степень олигофрении, связанная с врожденной органической патологией мозга. Мышление примитивно, речь неправильна. Хотя, нужно отметить, он прекрасно понимает речь окружающих. – Он вытащил блокнот и ручку. – Нужно назначить ему дополнительный курс феназепама.

– Это он с детства такой? – спросил Алекс.

– Этот – да. Хотя бывает, некоторым людям в детстве ставят диагноз «умственная отсталость» и принимаются их лечить, а потом оказывается, что их мозг не имел никаких органических поражений, и низкий уровень интеллекта является результатом педагогической запущенности. Как правило, это дети из малообеспеченных семей, которым родители и школа не уделяли достаточного внимания.

– Он звал маму…

– Мама, – сказал, словно сплюнул, Аманадис. – Нет у него родителей. После родов эта тварь выбросила его на помойку.

– Господи!

– Господь тут ни при чем, это люди вокруг такие. Нормальные,как они сами считают, люди, которые старательно делают вид, что психических больных вовсе не существует.

– Что вы имеете в виду?

Лифт остановился на четвертом этаже, и они вышли в пустой коридор. Но психиатр не спешил вести Алекса в свой кабинет.

– Все формы безумия плохо переносятся современным урбанизированным обществом. Это общество стремится сделать сумасшедших невидимыми для окружающих, словно их нет на самом деле. Что говорить, если большинство образованных людей считает сумасшествие опасным заразным заболеванием. А ведь душевные страдания, как я уже сказал, часто неразрывно связаны с социальными факторами. Но людям проще отвернуться от этих несчастных, словно от прокаженных, и пройти мимо.

Алекс молчал. Хотя он ничем не выразил своей неприязни к больным, ему было стыдно. Ведь он тоже предпочел бы никогда не видеть перекошенные лица с торчащими в разные стороны зубами, сросшиеся пальцы и ассиметричные тела. Но разве это не обычная реакция нормального человека?

Хотя мать того олигофрена наверняка считала себя нормальной. Но выбросила сына в мусорный контейнер. Так кто из них более нормальный? Мать или сын?

Алекс решил сменить неприятную тему:

– А что с той женщиной?

– Шизофрения. Так же, как у половины всех больных, сидящих в заведениях, подобных нашему. Нация деградирует.

Доктор, по всей видимости, забыл про свой обход. Видно, не часто у него выпадает возможность поговорить не с психом, а с нормальным человеком. Черт! Нормальным. Похоже, на это слово у Алекса появилась аллергия.

– Повсюду видны психические признаки вырождения и дегенерации, – продолжил врач. – И психически больные занимают в этом хаосе последнее место. Посмотрите, что творится вокруг! Для этого вам не нужно заглядывать в свои криминальные сводки, достаточно включить телевизор. Повсюду жадность, жестокость, садистские и мазохистские наклонности, половые извращения!

Алекса стал утомлять этот разговор. Еще чуть-чуть, и ему придется оправдываться. Хотя он-то тут при чем? В конце концов, он агент ФБР, который пришел сюда по делу. Анджей наверняка не стал бы влезать в этот дурацкий разговор. Полицейский вел бы себя более резко.