Этот чрезвычайно важный документ, обязывающий интендантов имений, подлежащих налогообложению, ежегодно представлять по примеру графов «отчеты о доходах своих хозяйств», знаком нам по более поздней рукописи из аббатства Рейхенау, которая содержит также копии нескольких описей королевских имений, перечисленных по названиям (Аниан, Сизуэн, Витри-ан-Артуа, Сомен и, конечно же, загадочная Треола, давшая, возможно, начало Лиллю ^[74]) и расположенных в северной части нынешней Франции. Монахи из монастыря на озере Констанц сохранили эти документы, наверное, потому, что видели в них образцы хозяйствования. Дело в том, что в области экономики, как и в области религии, Карл хотел любой ценой создать и навязать четкие модели. Точнее сказать, он заставил крупные церковные учреждения, а может быть, и своих мирских вассалов составлять описи имущества и доходов от земли. Описи назывались полиптихами, их происхождение (в Сен-Мартен де Тур и Сен-Реми де Реймс) связывается со списками повинностей, составленных в VII веке. Число таких рукописей, если судить по сохранившимся экземплярам, резко увеличилось при Карле Великом и его наследниках.

Эти документы, и особенно самый известный из них, составленный аббатом Ирминоном (808–829 годы) для Сен-Жермен-де-Пре, зафиксировали: всеобщее распространение двойных «поместий», разделенных на резерв и манс (крестьянский надел), какими они сложились в VII веке на землях, расположенных между Луарой и Рейном; отметили внедрение в государственные структуры все большего числа свободных крестьян, которые, продолжая вести собственное хозяйство, отдавали часть полученного продукта новому сеньору. Эти документы отмечают и демографическое давление, ощущавшееся как в Парижском районе, так и в районе Реймса в росте населения и в возможном разделении мансов; и наконец, новые распашки целины, о чем свидетельствует деление на строго одинаковые мансы земель, принадлежавших целым общинам. Но они бесспорно показывают также, что каждый манс, каждое хозяйство составляют основу для государственной службы: в заключительном разделе описания германского поместья Лa Сельан Ивелин ясно сказано, что аббатство имеет (habet) 53 свободных манса, которые ежегодно вносят для армии одну повозку, или шесть быков, или 88 су деньгами…

Такие уточнения, а также неясность терминов (что в самом деле означает habet) привели к тому, что некоторые историки рассматривают эти документы не в качестве перечня сеньориальных имений и доходов, а как реестр сумм и доходов, подлежащих налогообложению ^[75]. А почему бы этим документам не быть и тем и другим? Аббат, являющийся одновременно крупным землевладельцем и, как лицо привилегированное, представителем короля в своих поместьях, вполне мог отмечать в одном и том же документе, с одной стороны, услуги и платежи, которые полагались ему как сюзерену, с другой — услуги и налоги, взимаемые им от имени короля. Таким образом, становится понятной настойчивость, с какой Карл требовал, чтобы крупные землевладельцы королевства, особенно из числа духовенства, вели строгий учет своих поместий и хозяйств своих подчиненных, а также их ресурсов; можно понять и его склонность рассылать им образцы документов, связанных с управлением налогооблагаемых имений.

Конечно, такой охват земли и людей по единой фискальной модели оставлял в тени мелких свободных землевладельцев, каких было много, например, в северной части Аквитании и в Мене, однако с полной очевидностью, не говоря уж обо всем остальном, здесь выступает тенденция к концентрации земельной собственности в руках самых сильных и богатых из числа мирян и духовенства. 3 августа 800 года священнослужитель Деодат принес в дар сентомерскому аббатству Сен-Бертен все свое имущество, как унаследованное от отца, так и благоприобретенное; а в 813 году некий Бреденг подарил аббатству в Аниане все свои земли.

В земельных реестрах размеры оброка и государственных повинностей все чаще давались в денежном выражении. В приведенном выше примере из Ла Сельан Ивелин платежи на армию на 808 год исчисляются также в деньгах. Деньги и в самом деле начали проникать в деревню. Благодаря продаже излишков продукции (а нужно, чтобы они имелись) на сельских рынках (нам известно о существовании нескольких из них, например, в сен-дионисьенских поместьях Февроль и Кормей-ан-Вексене или германских в Мороль-сюр-Сен) некоторые крестьяне, во всяком случае на севере Германии, могли накопить достаточно наличных денег, чтобы заменить натуральные поставки денежными платежами по установленным расценкам. Так, средние размеры денежных повинностей в начале IX века в Сен-Жермен-де-Пре составляли для наиболее обеспеченных свободных мансов 17 денье. Таков был один из безусловно благотворных результатов денежной реформы, проведенной Пипином III и дополненной Карлом Великим.

Карл принял ряд мер, чтобы укрепить учрежденный его отцом в 794 году серебряный денье и подтвердить королевскую монополию, а в некоторых случаях монополию двора (805 и 808 годы); осуществление этих мер привело к тому, что примерно с 790 года с монет исчезли названия монетных дворов, уступив место именам королей, а затем императоров. Завоевание за рейнских земель облегчило снабжение мастерских белым металлом, и рудники в Гарце постепенно пришли на смену рудникам в Меле (Пуату), в которых стали истощаться запасы руд. Фунт весил отныне более 400 граммов и состоял из 240 денье (20 су по 52 денье — единственная монета, чеканившаяся с указанием стоимости), таким образом, средний вес денье составлял теперь 1,70 грамма. Так сложилась система, которая до XIII века доминировала в истории денежного обращения в Европе, а частично и за ее пределами.

Неоднократным требованием ввести систему серебряного монометаллизма Карл более чем когда-либо привязал экономику Франкского королевства к североевропейскому морскому пространству, откуда начался в VII веке экономический подъем северных стран, связанный с исключительными удобствами этого района для развития торгового обмена. Правда, Теодульф, посланный в 798 году с посольством в Септиманию, пишет в своей поэме, как он был покорен просторным Нимом, приморским Магелоном и элегантным Нарбоном, где он был к тому же тепло принят в колонии испанских беженцев. Он рассказал даже, что видел там, хотя больше в суде, чем на рынке, хрусталь Востока, ковры Аравии, духи Сирии и кожи Кордовы. Но не были ли эти ценности остатками давней торговли, вытащенными из семейных сундуков, чтобы подкупить судей? Удивительно ли, что эти вещи взволновали бывшего жителя приморских мест, испытавшего ностальгическую тоску по ним после стольких лет разлуки? А ведь хорошо известно, что каролингский Ним и провинциальный Арль отличались хиреющей городской жизнью, уходом жителей, особенно духовенства, в укрепленные убежища.

Этого никак не скажешь о морских и речных портах Северной Галлии. В 779 году, например, Карл подтвердил освобождение от всяких пошлин, полученное монахами Сен-Жермен-де-Пре от их духовных отцов в Руане, Амьене, Кентовике, Маастрихте и Дорштадте. Таким образом, у побережья Ла-Манша и Северного моря старые города и новые поселения вовсю участвовали в торговле, которая поддерживалась и властями, поскольку при каждой выгрузке они получали одну десятую стоимости товаров. Низовья реки Канш, в особенности городок Кентовик, притягивали многие крупные церковные учреждения, и они часто, при поддержке короля, обзаводились там недвижимостью. Это были Сен-Ваас из Арраса, Сент-Бертен. Сен-Рикье, Фонтенель-Сен-Вандрий, Фериер-ан-Гатине. И тот факт, что монахи Сен-Жермена, у которых в низовьях Сены, в Килленбефе, вероятно, был выход к морю, но не было земель в Кентовике, требовали от своих представителей в Виллемеле (Бос) и в Комб-ла-Виль (Бри) повозок, следующих до долины Канша, свидетельствует, что и они надеялись получить выгоду от своего освобождения от пошлин, завязав торговые связи с клиентами по ту сторону Ла-Манша.