Что касается Аквитании, Карлу пришлось ждать предлога для вмешательства до 735 года, когда умер Эд. «Получив эту новость, — пишет один из продолжателей Фредегера, — он собрал совет своих грандов, пересек Луару, дошел до Гаронны, занял город Бордо и лагерь Блай, после чего занялся покорением области, ее городов и укрепленных предместий. Одержав победу, он ушел с миром». Официальный летописец франкской власти не отметил того, что Карл вынужден был согласиться с тем, чтобы сын Эда Гунальд унаследовал от отца герцогство Аквитанию при условии, однако, что он принесет клятву верности Карлу. Таким образом, Аквитания сохранила на некоторое время призрачную автономию.

Тьерри IV умер в 737 году; Карл, который давно уже держал в своих руках все рычаги власти и единолично выдавал грамоты, составленные дворцовой канцелярией от имени короля, не стал его заменять: он продолжал управлять, теперь уже открыто, всеми делами королевства. Он не завладел тем не менее королевским титулом и не замышлял передавать его одному из своих сыновей: несомненно, он хранил в душе воспоминание о горьком опыте своего двоюродного дедушки Гримоальда и «приемыша» Хильдебера. И все же, принцепс без королевства, он сумел стать настоящим монархом, и подлинный характер его правления не был секретом для его современников. И если столетие спустя официальные каролингские источники, не колеблясь, представляли его как подлинного короля, при его жизни он охотно рассматривался как вице-король или как почти-король. Именно этим титулом называл папа Григорий III своего «выдающегося сына» в письме, направленном ему в 739 году, умоляя его выступить с армией против лангобардов, которые угрожали «Святой Божьей церкви и достоянию Святого апостола Петра».

В этом обращении бесспорно есть нечто необычное. С тех пор как император Юстиниан в борьбе против варваров объединил под своей властью всю Италию, Рим, епископом которого был сам папа, а также Лацио, и в более общем плане среднюю Италию, в пределах которой находилась основная часть его земельных владений, эти земли считались византийскими территориями и управлялись от имени императора экзархом Равенны. Даже завоевание полуострова в конце VI века лангобардами, сплошное на севере и частичное на юге, не затронуло эти территории, которые от Равенны и Адриатики до Рима и Тирренского побережья как бы разрезали наискось Центральную Италию. Несмотря на многочисленные конфликты, сперва связанные с монофизитством, а затем с иконоборчеством, в которых епископы Рима сталкивались с императорами Византии, несмотря на ссоры, сводимые к борьбе за старшинство между патриархами запада и патриархами Константинополя, у папства было достаточно оснований, чтобы приспособиться к столь относительной опеке, дававшей возможность утвердить себя в качестве главного авторитета не только в духовной и моральной, но и в административной областях в Риме и Римском герцогстве. Папам пришлась, естественно, по вкусу эта практическая независимость, составлявшая необходимую основу для претензий папства на более или менее четко выраженную духовную власть над всеми западными церквями.

В VIII веке давление на Центральную Италию со стороны лангобардов начало серьезно угрожать этой независимости. И хотя лангобардские короли сменили во второй половине VII века арианство на христианство, они претендовали сейчас на объединение Италии под своей властью, — папы по-прежнему опасались попасть под иго власти, проникнутой явно захватническим духом. Став хозяином Равенны всего на два года (732–734), король Лиутпранд наложил руку на четыре лагеря, находившихся на подступах к Риму. Мог ли папа Григорий III, над которым нависла угроза попасть в осаду в собственном городе, обратиться к Византии, то есть к законной, но давно уже обессиленной власти? Он обратился к единственной близкой державе, способной, на его взгляд, оказать ему действенную помощь. Эта держава, с которой его давний предшественник Сергий предпочел сотрудничать в деле евангелизации фризов, которую его прямой предшественник Григорий II (715–731) привлек вместе с Бонифацием к установлению церковной иерархии в зарейнской Германии, нашла воплощение в «Молоте» (Карл Мартелл), победившем неверных в битве при Пуатье.

Вместе с письмом Григорий отправил Карлу несколько подарков, и, в частности, «ключи от гробницы Святого Петра»… Петра, который, как известно, был привратником у врак рая. Однако папского давления было недостаточно. Карл с почестями принял римское посольство. Но ответил ему с холодной вежливостью. Мог ли он повернуть оружие против лангобардов, которых совсем недавно просил о помощи для подавления восстания в Провансе, причем их король в соответствии с германской модой крещения оружием только что назвал «сыном по оружию» сына Карла Пипина. Таким образом, активное сотрудничество между папами и Пипинидами было еще впереди.

Перед своей смертью Карл Мартелл, находясь уже в почтенном возрасте, успел сделать все необходимые распоряжения. Он, в частности, попросил похоронить его в аббатстве Сен-Дени, то есть в нейстрийском монастыре, где покоился прах многих меровингских королей, в том числе короля Дагобера. Это может показаться парадоксальным, но такой выбор не только означал для него некое посмертное узаконение, но и свидетельствовал о его реальной привязанности, проявлявшейся с давних времен, когда воспитание своего второго сына Пипина он поручил монахам Сен-Дени, привязанности, подтвержденной частыми и щедрыми дарами в последние годы принципата. Злоупотребление секуляризацией и использование в сугубо политических целях распределения аббатских и епископских постов в значительной мере развенчали в глазах потомков набожность и личную щедрость Карла, которыми столь широко воспользовались церкви в Ставло и Мальмеди, в Меце и Вердене. Что касается «дворцовых» дел, ί о есть центрального управления с его канцелярией, где на должности референдария отличился его верный Хродеганг и его «капелла» (от слова «капа» (мантия) святого Мартина, изъятая из сокровищницы Меровингов и ставшая наиболее почитаемой реликвией), то Карл уже многие годы жил главным образом в Нейстрии, в резиденциях Вербери, Лаона и Кьерзи. Там Карл и умер 22 сентября 741 года. Таким образом Карл впервые подчинил власти севера большую часть юга, сумел примирить Австразию, откуда он происходил, с Нейстрией, куда переселился, и твердой рукой, не стесняясь в выборе средств, подготовил объединение страны Каролингами.

Тем не менее чисто по-королевски он хотел упорядочить свое наследие разделом между сыновьями. Лучше всего были обеспечены его сыновья от законной супруги Кродтруды: старший, Карломан, получил практически Австразию и власть над зарейнской Германией; младший, Пипин — большую часть Нейстрии, Бургундию, Прованс и довольно гипотетический контроль над Аквитанией. Что касается Грифона, побочного сына Карла от Свангильды, привезенной им из баварского похода в 725 году, он получил несколько территорий, разбросанных в трех королевствах: Австразии, Нейстрии и Бургундии. Не правда ли, неплохой способ сохранить единство, достигнутое в трудной борьбе при помощи силы, а иногда и террора?

Появление у власти в принципате, а позднее в королевстве того, кого историки упорно называют Пипином Коротким, но кого следовало бы называть Пипином Великим [61], открывает период великой истории Каролингов. И не только потому, что род Пипинидов обретает наконец королевское достоинство, к которому он стремился с тех пор, как первый Гримоальд сумел возвести своего сына на королевский трон, но еще и потому, что историография получила тогда новый богатейший источник, который родился на волне так называемого «Каролингского возрождения» и принял форму издания «Annales regni Francorum» («Анналы франкского королевства»). Анналы, выпускавшиеся с 741 года в недрах королевского дворца, были, конечно, тенденциозны, но великолепно информированы даже тогда, когда требовалось «дезинформировать» читателя. Это издание, например, не поможет разобраться в темной истории борьбы за наследство, в ходе которой Карломан и Пипин уже в конце 741 года упрятали в крепость Шевремон под Льежем своего сводного брата Грифона, который хотел вступить во владение своей частью наследства. Последовало перераспределение земель, в результате которого австразиец Карломан наложил руку на север Нейстрии, а нейстриец Пипин закрепился в «Мозельском герцогстве» с центрами в Меце и Трире. Впервые за многие годы население двух крупных королевств севера было перемешано; хотя это, разумеется, не противоречило утверждению однородной Франкии, расположенной между Сеной и Рейном и ставшей своеобразной лабораторией воссоединения по-каролингски.