— Аня, пойдем погулять в сад: здесь что-то душно! — вставая со стула, сказал старичок.

Дедушка и внучка, оба грустные, пошли в сад. Усадив старичка в беседку, Аня пустилась бежать к мостику, но скоро остановилась и пошла лениво; мимоходом и как бы с досадою щипала листья с кустов и бросала на дорожку. Подойдя к молоденькой березе, у которой она недавно была с Петрушей, она остановилась перед ней и долго оставалась в раздумье. Потом, вынув из кармана перочинный ножичек, она вырезала число и год на дереве.

Долго она ходила по саду, как бы кого-то всё искала, — была у речки, пробовала кататься на лодке, и видно было, что ей неловко и грустно.

Она возвратилась в беседку и нашла старичка сладко спящим на скамейке. Сорвав огромную ветвь акации, она села возле него и стала обмахивать мух с лица спящего, пристально глядя ему в лицо. Мысли ее обратились к прошедшему — к той веселой и свободной жизни, какую она вела у доброго старичка: невольно родилось сравненье с теперешней жизнью. Она припоминала ту легкость на душе, когда, бывало, усевшись между двумя старичками под вечерок, она читала им романы, как потом она им разливала чай и как весело ей было ложиться спать. И когда дошла она до смерти бабушки, сердце у ней сжалось и вдруг пришла ей мысль: что, если и дедушка умрет, с кем она останется? Это так испугало Аню, что она разбудила старичка. Открыв глаза, он пугливо спросил:

— Что тебе, Аня, что?

— Ах, дедушка, мне скучно! — отвечала внучка.

— Что же мне делать, голубушка моя! — протирая глава, ласково отвечал старичок.

— Не спите!

— Да ведь так только вздремнул.

И он сладко зевнул.

— Ну хотите, я принесу сюда шашки, и мы будем играть.

— Ты разве умеешь?

— Умею: недаром же я сижу всё возле вас, как вы играете с ним.

— Ну давай!

Аня побежала к дому и в аллее видела Настасью Андреевну, которая расхаживала скоро и поминутно подносила к глазам платок.

Под вечер Аня стала веселее, потому что целый день провела одна с дедушкой: всё было тихо, никто ее не бранил, никто на нее враждебно не глядел; она говорила, что ей приходило в голову, ела за столом, сколько ей хотелось, потому что Настасья Андреевна не сходила сверху со дня отъезда Петруши.

Аня, пользуясь этим, отобрала себе пробор, завила пукли и возилась с ними по нескольку часов в день. Стоя перед зеркалом, она напряженно рассматривала себя, будто совершенно постороннюю особу, и наконец решила, что она недурна собой, хоть и желала много перемен в своем лице. Во-первых, более бледности и таких огромных глаз, что верно б сама испугалась, если б желание вдруг исполнилось.

В несколько дней она как будто возмужала. Движения ее стали плавны, она не бегала по саду, а тихо расхаживала по дорожкам; даже ее мысли вращались на совершенно новых предметах.

В ожидании ужина усталая Аня после продолжительной прогулки отдыхала на диване в гостиной; у стола читал старичок газету. Дверь была открыта на террасу; но Ане было жарко: она откинула густые пукли от разгоревшихся своих щек, сняла пелеринку с своих пышных плеч и оставалась в полулежачей позе.

— Не закрыть ли дверь на террасу? — смотря на пылающие щеки своей внучки, спросил старичок.

— О нет! мне и так жарко; я далеко зашла, всё думая да думая, потом бегом бежала домой.

— Дурочка, о чем же это ты так думала?

— О Петруше! я ужасно рада, что его увезли отсюда.

— Чему же ты рада? — с удивлением спросил старичок.

— Да помилуйте! ну что ему было здесь-то делать, шалить?..

— Умно рассуждаете! — раздался голос: в дверях террасы стоял Федор Андреич.

Аня и старичок очень испугались неожиданного появления его и стали его расспрашивать, как он явился.

— Просто всего изломало меня от езды. Я вышел у лесу из коляски да и пришел пешком, — ласково пожимая руку у старичка, отвечал Федор Андреич, и, обратясь к Ане, он продолжал:- Что же вы не здороваетесь со мной? ведь мы давно не видались.

И он поцеловал ее в лоб и погладил по плечу.

— Уф! — упав на диван, произнес Федор Андреич и, проведя рукой по лбу, вдруг пугливо оглядел комнату и поспешно спросил:- А где сестра?

— Наверху-с! — отвечала Аня.

— Здорова?

— Кажется! — неутвердительно отвечала Аня.

Но Федор Андреич, не слушая ответа, обратился к старичку и, потирая руками, спросил:

— Ну а как вы без меня проводили время?

— Да вот, как видишь, скучали, — отвечал старичок, и говорил искренно, потому что без карт и партии шашек ему страшно длинны казались вечера.

— А вы? — обратясь к Ане, спросил Федор Андреич.

— Да вот играла со мной в шашки: ведь она умеет играть! — с гордостью сказал старичок.

— Хорошо, сыграем… сыграем…

И Федор Андреич с удивлением глядел на Аню и продолжал:

— Да что это вы как-то нарядны сегодня?

На Ане было ее будничное ситцевое платье с открытым лифом и рукавами; но несколько диких роз приколото было к корсажу. Пукли, падавшие на ее плечи, при слабом освещении, делали ее туалет очень роскошным.

Аня сконфузилась и поспешила накинуть на плечи, пелеринку; закинув пукли назад, она спрятала их под гребенку. Всё это было делано необыкновенно быстро; но, срывая свой букет с лифа, она слабо вскрикнула, уколовши руку.

Федор Андреич с упреком сказал:

— К чему всё это вы измяли! Я только так заметил, вот вы и наказаны…

И, заслышав шаги в зале, он подмигнул старичку, прибавив шепотом: «Идет!»

Настасья Андреевна вошла в гостиную; брат поздоровался с ней и, подавая ей письмо, сказал:

— Петруша вам всем посылает поклон, а вам письмо.

Настасья Андреевна тут же, распечатав его, стала читать; но руки у ней задрожали, она стала щуриться и наконец быстро вышла из гостиной.

За ужином Федор Андреич поразил всех любезностью своей; он даже пожал руку учителю и его жене и отвечал поклоном на ее скорый реверанс. Лица у всех были веселы, кроме Настасьи Андреевны, которая после ужина объявила брату, что желает с ним переговорить.

— С большим удовольствием! — отвечал Федор Андреич; но его лицо противоречило словам.

Войдя в гостиную, Настасья Андреевна заперла дверь в залу, заглянула на террасу и, став посреди комнаты, молча глядела на брата, как бы не решаясь говорить. Но Федор Андреич не заметил этого и покуривал свою трубку, делая кружочки из дыму.

— Братец! — дрожащим, но полным упрека голосом начала Настасья Андреевна.

Федор Андреич поднял голову и равнодушно посмотрел на сестру, которая раскрыла рот, чтоб говорить, и вместо того залилась слезами. Может быть, с детства он не видал ее плачущею; но он спокойно продолжал глядеть на сестру. Прошла минута в молчании. Федор Андреич первый нарушил его, сказав:

— Вы еще долго будете плакать?

— Вы… вы жестоко поступили со мной! — всхлипывая, отвечала ему сестра.

— Это в чем?.. что увез шалуна?.. не дал ему проститься ни с кем? — насмешливо спрашивал Федор Андреич и строго продолжал:- Мне нужно было проучить его — это ему было наказанием.

— Наказывая виноватого, вы забыли, что оскорбляете… — раздражительно перебила его Настасья Андреевна.

— Полноте! что за оскорбление! — нахмурив брови, резким голосом заметил ей брат.

Настасья Андреевна замолчала и кротко спросила:

— Петруша приедет после экзамена?

— Нет! я его намерен проучить за его упрямство, и он до Рождества не будет дома. Он это знает.

Настасья Андреевна гордо подняла голову и твердым голосом сказала:

— Братец, так я поеду в город к нему!

— Не нужно-с! — сердито отвечал Федор Андреич.

— Я… я завтра поеду! — отчаянным голосом сказала Настасья Андреевна.

Глаза ее засверкали и встретились с не менее блестящими глазами брата. Они переглянулись, как бы измеряя силу друг друга.

— Вы можете делать, что вам угодно! — вставая, холодно сказал Федор Андреич.

— Я еду! — пробормотала едва внятно Настасья Андреевна.

И они разошлись по разным дверям. Настасья Андреевна, уходя в залу, оглянулась на своего брата, который мерными шагами вышел на террасу.