Таким образом, мы познакомились теперь со всеми лицами, которых увидели в начале повести, и даже узнали несколько о Федоре Андреиче, которого не было на нашей сцене при поднятии занавеса.
Глава V
Хитрая выдумка
Аня и Петруша остались в саду. Он сидел верхом на деревянных перилах террасы в задумчивом положении. Аня, стоя неподалеку, бросала кверху носовой платок, играя им, как мячиком.
— Ну, лови, Петруша! — сказала Аня, кинув платок к Петруше.
Он ничего не слыхал и оставался в задумчивой позе.
Подымая упавший платок, Аня насмешливо спросила его:
— Скажи, пожалуйста, Петруша, о чем ты так задумался? Верно, боишься, что Настасья Андреевна пожалуется ему?
- Вовсе и не думал! — обидчиво отвечал Петруша. — Если бы даже и пожаловалась… ну, что мне могут сделать??
— Как же? — с удивлением спросила Аня.
— Разумеется! ну, что сделают?.. побранят!.. велит сидеть у Селивестра Федорыча!..
И, помолчав, он с грустью продолжал:
— Нет, Аня! я думал, отчего она меня не хочет послать нынче в город, чтоб держать экзамен. Ведь опять целый год надо будет сидеть в классной с Селивестром Федорычем да проходить зады. В то время как все мои товарищи учатся, я… я один только бью баклуши в этой куцей курточке!
И Петруша с сердцем рванул курточку, так что она затрещала; глаза его наполнились слезами, и он засвистел, вероятно желая скрыть их.
— Ну, кто у тебя и бывает? один Федя! — заметила Аня.
— Он-то меня и злит! — с горячностью подхватил Петруша и с возрастающим жаром продолжал: — Поступил в класс — и нос поднял, говорить со мной не хочет, что ни скажу ему — подсмеивается, ты, говорит, на руках у нянюшек. А сам мне по плечо, да и годами моложе.
И, переменив голос, он с восторгом воскликнул:
— Ах, Аня! что он мне рассказывал! как они весело живут! играют, курят!
— Ну, а как узнают? — спросила Аня.
— Кто же может узнать! Селивестра Федорыча нет там, чтоб всё переносить. А товарищи не выдадут и сухим из воды вытащат. Да погодите, я уж поставлю на своем: я буду, буду в пансионе нынешний год!!
Последние слова Петруша говорил, обратись к дому, как будто кто-то его слушал в окне.
Аня засмеялась.
— Чему ты смеешься? — с сердцем спросил Петруша.
— Над тобой!.. ха-ха-ха!.. у! как разгорячился. И играть будет, и курить будет… ха-ха-ха!
— Буду, всё буду делать, что захочу, как переселюсь в город! — топнув ногой и разгорячась, воскликнул Петруша.
— Да в том-то и вся сила, когда-то еще переселишься? — поддразнивая, заметила Аня.
— Клянусь тебе, очень скоро! — торжественно произнес Петруша и прибавил таинственно: — Я уж знаю, что надо сделать.
Аня перестала смеяться и с любопытством спросила:
— А что?
— Скоро состареешься — не скажу!
— Пожалуйста! — умоляющим голосом сказала Аня.
— Я, пожалуй, скажу, только с условием.
— Какое?
— Танцуй со мной при Феде, а ему откажи, если он будет просить тебя. А то он меня всё дразнит, что ты на меня как на мальчишку смотришь…
Аня, помолчав, нетерпеливо сказала:
— Ну, скажи же, что ты сделаешь?
Петруша огляделся кругом и, понизив голос, сказал таинственно:
— Помнишь, по какому случаю он рассердился, хотел меня отправить в город? Да тетенька разнежничалась!
— Ну, помню! что же? — с напряженным любопытством спросила Аня.
— Не понимаешь? — с удивлением, в свою очередь, спросил Петруша.
Аня покачала головой.
— Я…
Петруша опять огляделся и тихо продолжал:
— Я перепишу черновое письмо Феди, что он у меня оставил, и выроню при нем, будто нечаянно.
— Так что же?
— А вот увидишь, что будет, — весело отвечал Петруша и, схватив Аню за руку, потащил ее за собой, прибавив:- Побежим в нижний сад.
Аня сначала упиралась, но потом пустилась бежать ровно с Петрушей и спросила его:
— А кому писал Федя письмо?
— К Танечке, — отвечал Петруша,
— И она ему пишет?
— Разумеется!
Она замолчала и продолжала бежать. Петруша усилил свой бег и сказал:
— А ты будешь писать ко мне, когда я уеду отсюда?
— Это зачем?
— Так!
— Нет-с, вы уж лучше попросите Танечку, чтоб она вам обоим писала.
— Трусиха! — заметил Петруша и, выпустив ее руку, пошел шагом.
— Вовсе не из трусости!
— А из чего же?
— Так!
— Значит, тебе меня не будет жаль? — с упреком заметил Петруша.
— Пойдем к лодке, Петруша! — взяв его за руку, поспешно сказала Аня.
— Зачем?
— Нарвем цветов; я их ужасно люблю.
— Ну пойдем!
И они как стрелы пустились бежать, — перебежав мостик, повернули по берегу речки, которая прихотливо изгибалась узкою лентою, окаймленною с двух сторон широкими листьями болотных лилий. Прибежав к одному из кустов, Петруша взвалил себе на плечи два весла, которые скрывались там, и медленно пошел к лодке, стоявшей невдалеке. Он проворно прыгнул в нее и отвязал ее от колышка, покрытого изумрудным мхом.
Лодка заколыхалась, и из-под зеленой тины блеснула вода. Петруша с ловкостью перекинул конец весла на берег, а другой придержал рукой. Аня, приподняв высоко платье, чтоб его не замочить, стала тихонько пробираться по веслу, которое вертелось во все стороны.
— Какие у тебя маленькие ножки! — заметил Петруша.
Аня, потеряв баланс, закачалась.
Если бы не ловкость Петруши, она упала бы в воду; но он схватил ее за руку и с силою притянул в лодку. Он смеялся. Аня тоже смеялась.
Лодка тем временем отчалила от берега и тихо прорезала себе дорогу в зелени, оставляя за собой ленту воды, которая уменьшалась постепенно и наконец исчезла.
— Смотри, весло забыли! — кричала Аня.
— И с одним накатаемся.
* * *
Петруша стоя правил одним веслом и насмешливо глядел на нее.
Легкий туман стал подниматься из реки, которая становилась шире и чище, а лес, окаймлявший берега с обеих сторон, густел и темнел. Петруша и Аня плыли молча; последняя смотрелась в воду, опускала руки в нее и так ехала, производя ими легкий плеск.
— Петруша! — неожиданно окликнула она задумавшегося своего вожатого.
— А? — спросил пугливо Петруша.
Эхо повторило их. Это Аню очень заняло, и она, смеясь, стала повторять на разные голоса имя Петруши и прислушивалась к эхо.
— Отчего, Петруша, лес повторяет, что я ни скажу? — спросила Аня.
— Это — эхо, — глубокомысленно отвечал Петруша.
— Вот хорошо! я и без тебя знаю, что эхо! — насмешливо и передразнивая его голос, отвечала Аня и с важностью продолжала: — Нет, ты мне растолкуй, отчего и как?
Петруша молчал.
— Не знаешь?
— А ты знаешь? — с досадою спросил Петруша.
— Нет! но мне не стыдно! я не буду курить и писать письма! — Аня сопровождала свои слова лукавыми взглядами.
— О, тогда я всё узнаю; а теперь чему научиться с Селивестром Федорычем? разве как сушить васильки, чтоб перемешивать с табаком и потом курить их.
— Да тебе будет скучно там одному! На лодке нельзя кататься и рвать таких цветов.
И Аня нагнулась сорвать одну из лилий; но корень был крепок, и она только возмутила поверхность воды. Петруша, бросив весло, сорвал ей его.
— Еще и эту, и эту! — говорила Аня Петруше, который наклонял лодку во все стороны, собирая цветы, разбросанные по реке, и говорил:
— Чего мне будет жаль, так тебя, Аня: она тебя замучит попреками.
— Уж, право, не знаю, что я ей сделала! она меня ужасно не любит, — с грустью сказала Аня.
— Ты пиши ко мне, если уж она очень…
— Что же ты сделаешь?
— Я…
Петруша призадумался и потом отвечал:
— Я скажу ей, что не буду ее любить.
— Ах! не говори ты ей этого! — воскликнула Аня в испуге и тихо заплакала.
— О чем же ты плачешь, Аня? — недовольным голосом спросил Петруша, и, отнимая ее руки от глаз, он вкладывал в них цветок.
— Страшно! — всхлипывая, отвечала девушка.
