«Товарищу Пишевари.
Мне кажется, что вы неправильно оцениваете сложившуюся обстановку как внутри Ирана, так и в международном разрезе.
Первое. Вы хотите добиться всех революционных требований Азербайджана теперь же. Но нынешняя обстановка исключает возможность осуществления такой программы. Ленин выдвигал коренные революционные требования как практические требования, подчеркиваю, как практические требования лишь при наличии сильного революционного кризиса внутри страны, углубленного неудачной войной с внешним врагом. Так было в 1905 году во время неудачной войны с Японией. Так было в 1917 году во время неудачной войны с Германией. Вы хотите в данном случае подражать Ленину. Это очень хорошо и похвально. Но обстановка в Иране теперь совершенно другая. В Иране нет теперь глубокого революционного кризиса. В Иране мало рабочих, и они плохо организованы. Иранское крестьянство не проявляет пока серьезной активности. Иран не ведет сейчас войны с внешним врагом, которая могла бы ослабить реакционные круги Ирана в виде неудачи в войне. Следовательно, в Иране нет такой обстановки, которая позволяла бы проводить тактику Ленина в 1905 и 1917 годах.
Второе. Конечно, вы могли бы рассчитывать на успех в деле борьбы за революционные требования азербайджанского народа, если бы советские войска продолжали оставаться в Иране. Но мы не могли их оставлять дальше в Иране, главным образом потому, что наличие советских войск в Иране подрывало основы нашей освободительной политики в Европе и Азии. Англичане и американцы говорили нам, что если советские войска могут оставаться в Иране, то почему английские войска не могут оставаться в Египте, Сирии, Индонезии, Греции, а также американские войска — в Китае, Исландии, Дании. Поэтому мы решили вывести войска из Ирана и Китая, чтобы вырвать из рук англичан и американцев это оружие, развязать освободительное движение в колониях и там сделать свою освободительную политику более обоснованной и эффективной. Вы, как революционер, конечно, поймете, что мы не могли иначе поступить.
Третье. Учитывая сказанное, можно прийти к следующему выводу насчет положения в Иране. В Иране нет глубокого революционного кризиса. В Иране нет состояния войны с внешними врагами, следовательно, нет и неудач в войне, которые бы ослабляли реакцию и обостряли кризис. Пока советские войска находились в Иране, вы имели возможность развернуть борьбу в Азербайджане и организовать широкое демократическое движение с далеко идущими требованиями. Но наши войска должны были уйти и ушли из Ирана. Что же мы теперь имеем в Иране? Мы имеем конфликт правительства Кавама с англофильскими кругами в Иране, представляющими наиболее реакционные элементы Ирана. Каким бы реакционером ни был в прошлом Кавам, он вынужден теперь в интересах самозащиты и защиты своего правительства пойти на некоторые демократические реформы и искать опору среди демократических элементов Ирана. Какова должна быть наша тактика при этих условиях? Я думаю, что мы должны использовать этот конфликт для того, чтобы вырвать у Кавама уступки, оказать ему поддержку, изолировать англофилов и создать там некоторый базис для дальнейшей демократизации Ирана. Из этого положения и исходят все наши советы вам. Конечно, можно принять и другую тактику: плюнуть на все, порвать с Кавамом и обеспечить тем победу англофильских реакционеров. Но это была бы не тактика, а глупость. Это было бы по сути дела изменой делу азербайджанского народа и иранской демократии.
Четвертое. Вы, оказывается, говорите, что мы вознесли вас сначала до небес, а потом бросили в пропасть и опозорили вас. Если это верно, то это вызывает у нас удивление. Что же на самом деле произошло? Мы применили здесь обычный революционный прием, известный каждому революционеру. Чтобы обеспечить себе в такой обстановке, как обстановка в Иране, завоевание известного минимума требований движения, нужно движению разбежаться вперед, уйти дальше минимальных требований и создать угрозу для правительства, создать возможность уступок со стороны правительства. Не разбежавшись далеко вперед, вы не имели бы возможности в нынешней обстановке Ирана добиться тех требований, на которые вынуждено идти теперь правительство Кавама. Таков закон революционного движения. Ни о каком позоре для вас не может быть и речи. Очень странно, если вы думаете, что мы допустили бы вас до позора. Наоборот, если вы поведете себя разумно и добьетесь при нашей моральной поддержке тех требований, которые легализуют в основном нынешнее фактическое положение Азербайджана, то вас будут благословлять и азербайджанцы, и Иран как пионера прогрессивно-демократического движения на Среднем Востоке.
И. Сталин»[781].
Из-за отсутствия прогресса в переговорах Кавам уже хотел было прервать их, однако вдруг изменил свое решение и 9 мая предложил М. Фирузу встретиться с Пишевари и подготовить новый проект возможного соглашения. В тот же день Пишевари и Фируз составили проект коммюнике, в котором, кроме уже известных 7 пунктов, возникли и другие предложения, более выражающие интересы азербайджанцев. Этот проект был согласован и с советским послом.
Фируз представил коммюнике и Каваму, но тот ответил, что нет необходимости рассматривать этот документ. 10 мая премьер срочно созвал кабинет, и Фируз отчитался о ходе переговоров и достигнутых договоренностях. По мере того как Фируз зачитывал проект соглашения, Кавам, не прерывая докладчика, всем своим видом и жестами давал понять министрам, что он никак не ждал подобного и Фируз его безмерно удивил. Министры не дали Фирузу дочитать документ до конца. Они заявили, что Фируз добивается расчленения Ирана на отдельные области, что вошел в сговор с мятежником Пишевари и действует во вред шаху. Практически все министры были единодушны. Подводя итог собрания, Кавам не только не защитил Фируза, но, напротив, назвал его проект неожиданным и заявил, что кабинет министров ни в коем случае не может одобрить подобный документ. Он предложил принять такую резолюцию: иранское правительство не считает возможным продолжать переговоры с Пишевари и предлагает азербайджанской делегации, вернувшись в Тебриз, объяснить населению, что правительство не может нарушить существующие законы и отказывается выполнять незаконные требования азербайджанцев.
Обсуждение вопроса, а также предложение Кавама в протокол заседания занесены не были, но министры настаивали на том, чтобы их решение немедленно было обнародовано по радио и в печати. Кавам от этого воздержался и отправил Фируза к советскому послу с сообщением, что «кабинет министров не находит возможным принять требования азербайджанской делегации и настаивает на завершении переговоров принятием коммюнике Кавама. Вместе с тем премьер просил посла оказать необходимое содействие, чтобы вопрос был решен в предлагаемом им духе.
В свою очередь, посол просил Фируза передать Каваму, что он сожалеет о таком решении правительства и находит его по существу провокационным, рассчитанным на то, чтобы столкнуть делегацию Пишевари с азербайджанским народом, оставить конфликт между правительством и азербайджанцами неразрешенным, что чревато военным столкновением.
Затем посол обсудил ситуацию с Пишевари, и было принято решение о немедленном возвращении делегации в Тебриз. Но Кавам еще не закончил свою игру. Вечером 12 мая он вызвал к себе народников Кешаверза, Комбахша и Искандери, которых просил уговорить Пишевари еще дня на два задержаться в Тегеране, с тем чтобы предварительно закончить переговоры. Этот вопрос еще раз обсудили Садчиков и Пишевари, «который счел более целесообразным выехать в Тебриз»[782].
Прибывший из Тегерана в Тебриз утром 13 мая премьер-министр азербайджанского правительства С.Дж. Пишевари ознакомился с письмом И. Сталина, и получил второй, после неудачи на тегеранских переговорах, сокрушительный удар. Однако население Тебриза испытывало гордость за своего лидера, который не пошел на уступки центральному правительству и вел упорную борьбу за сохранение достигнутых Азербайджаном завоеваний. Ранним утром 13 мая весь город вышел встречать премьер-министра. Обе стороны аллеи Саттархана, по которой проезжала машина С.Дж. Пишевари, были заполнены народом, его осыпали цветами. Такая бурная поддержка населения стойкости азербайджанской делегации на переговорах породила у тегеранских чиновников новые опасения.
