Бени и Вивьян были такими детьми-исследователями. Бени усложнила себе жизнь, найдя в семь лет в шкафу за стопкой простыней коробку с жемчужиной и кукольный домик, который потом она обнаружила под рождественской елкой в своем праздничном башмаке. Так она узнала, что нет никакого Деда Мороза, и это ее успокоило, потому что старый бородач в домашнем халате, который все знает о ее хороших и плохих поступках, пугал ее. Но еще четыре года она притворялась, что верит в него, чтобы не огорчать бабушку и не обнаружить своей нескромности. И в течение четырех лет пожилая дама старалась, чтобы внучка верила в Деда Мороза, а та старалась заставить бабушку поверить, что она в это верит.
Потом у матери она нашла и прочла письма отца. А Вивьян в глубине отцовского ящика в неприметном конверте нашел фотографии молодой черноволосой, очень симпатичной женщины, сфотографированной в Шамареле, Тамарене, Суйаке и на улицах Порт-Луи. В другом конверте были совсем другие фотографии, сделанные «полароидом», на них была та же молодая женщина, но голая и в таких позах, которые не оставляли ни малейшего сомнения по поводу их отношений с Лоиком де Карноэ. Они были потрясены. Ни Вивьян, ни Бени не знали эту красивую и бесстыжую особу. Единственная информация — это имя и дата на оборотной стороне «приличных» фотографий: «Лора, июль 1965».
— Он сошел с ума, если хранит это! — воскликнул Вивьян. — Ты представляешь, что было бы, если б моя мать на это наткнулась?
— А ты представляешь, — ответила Бени, — какое у нее было бы лицо, если бы она узнала, что на это наткнулись мы?
Вивьян положил фотографии на дно ящика.
А теперь в их распоряжении был целый дом, можно было изучать даже святилище, кабинет деда, Жан-Луи де Карноэ; в этом убежище, одинокий в своем многочисленном семействе, он хранил семейные архивы и секреты.
В подростковом возрасте они делали туда несколько набегов и заглядывали в черную тетрадь предка. Дневник Эрве был не такой интересный, и у них не было времени, чтобы исследовать его как следует. Бабушка почти все время была дома, и Лоренсия могла бы их застукать. Кабинет, лишившись хозяина, защищался сам. Невидимая преграда мешала доступу туда, и это объяснялось не только запретом для детей входить туда.
Эта комната производила сильное впечатление. Бени и Вивьян почувствовали еще сильнее, чем в роскошной ванной комнате, физическое присутствие дедушки. Жан-Луи де Карноэ оставался там даже после тридцати пяти лет отсутствия. В воздухе едва ощутимый запах померанца, его одеколона и остывшего табака, обкуренная трубка лежит в пепельнице, пресс-папье покачивается, промокашка на нем сохранила зеркальное отражение почерка, а кожаное кресло возле стола — оттиск пары крепких ягодиц.
Этот так давно умерший дедушка проявлял свое присутствие в комнате мелкими деталями, которые могли обнаружить только опытные сыщики. Возле окна стояло кресло плантатора с подставкой для ног, оно так и осталось повернутым таким образом, чтобы, сидя в нем, можно было любоваться Морном, его излюбленным пейзажем. У стены — стойка для ружей с пустым гнездом, наверно, там стояло ружье, из которого вылетела пуля, убившая его на охоте. Самоубийство или неосторожность? Официально была названа неосторожность, но трудно поверить, что пятидесятичетырехлетний мужчина, для которого охота была страстью, о чем свидетельствует коллекция оружия и трофеев: оленьи рога, слоновьи бивни и отрезанная голова африканского бородавочника, набитая соломой, — и что такой охотник не умел держать ружье и случайно пустил себе пулю в сонную артерию. «Если только, — предположил Вивьян, найдя в палисандровом шкафчике бутылки старого арманьяка и изысканного виски, — если только он не был пьян!»
На стене над кожаным диваном висели старинные гравюры, виды Порт-Луи, маврикийской сельской местности XVIII века, сцены охоты или рыбалки и вымпелы английских университетов — память о молодости. Внимание привлекала старая увеличенная и потемневшая фотография замка с массивными башенками XVI века с надписью, сделанной от руки: «Старинный замок семьи Карноэ (Кот-дю-Нор). Фотография сделана моим отцом в 1903 году во время поездки во Францию». На переднем плане перед замком, который не принадлежал Карноэ со времен Революции, во весь рост стояла молодая женщина в широкополой шляпе и улыбалась фотографу. Эта фотография в хорошей рамке была бережно помещена на почетное место между окнами, это говорило о сентиментальной ценности, которую хозяин дома ей придавал. Сфотографированный во времена английской оккупации Маврикия, этот неказистый замок, затерянный на краю света, стал для семьи Карноэ с Индийского океана трогательным и бесспорным доказательством их принадлежности к Франции.
Только через много дней Бени и Вивьян осмелились к чему-нибудь притронуться в этой комнате, охраняемой тенями. Их особенно привлекала большая библиотека за стеклянными дверцами, с бежевыми шелковыми занавесками внутри, с полками, на которых в основном были книги по экономике, агрономии, бухгалтерии, а также подшивка, по меньшей мере за сто лет, газеты «Ле Сернеен», издаваемой с 1832 года Адрианом д'Эпинеем[22], который был другом предка Эрве де Карноэ.
Бени листает первую подборку «Ле Сернеен» за 1832 год, первый номер за вторник, 14 февраля. Девиз газеты «Свобода без разрешения» задает тон четырем страницам по две колонки, которые будут приходить к подписчикам по вторникам и пятницам по цене три пиастра за квартал с предоплатой. Перед глазами мелькают полтора столетия. И вот она уже не Бени в мини-юбке, которая два раза в год перескакивает из Европы в Индийский океан, а девушка прежних времен, одетая в муслин и оберегающая свою кожу от солнечных лучей под зонтиком. Здесь загорелые лица, мягко говоря, неуместны, никто не может появиться на балу с индюшачьими пуками на носу. Под варангом своего дома в Морн-Брабане, построенного ее прадедом Франсуа-Мари («Гермиона» еще не была построена), она сидит и листает страницы дневника, который повествует о неведомом ей мире. Миллионы волн отделяют ее от родины, от Лондона и Парижа, которые сверкают в ее воображении, особенно Париж, поэтому она так любит бывать в Порт-Луи, когда прибывают большие французские корабли, бриги, корветы, фрегаты, их высокие рангоуты качаются вдали, из переполненных шлюпок высаживаются пассажиры, выгружаются товары и даже коровы с лошадьми, измученные долгим путешествием. …Французский бриг «Нинон» на ремонте… Капитан «Гармонии» Лулье прибыл с Мадагаскара расстроенным, в Воэмаре ему отказались выдать разрешение на погрузку быков… Назначен аукцион слегка подпорченной партии бенгальского риса с корабля «Бетси». 7-го числа будут продавать свежий шпик из Ирландии, вино из Монферрана — блан-де-грав, шабли в бочках и фронтиньян в бутылках, а также седла, сбруи, прозрачные свечи, белье для негров и матросов, батистовые платочки и хорошие огородные семена нового урожая, прибывшие из Нанта… Остается 3 или 4 каюты на борту роскошного корабля «Каролина» (построен из тикового дерева, 500 тонн водоизмещения, капитан Фьюсон), который 20-го числа отправится в Лондон, с остановкой на мысе Доброй Надежды. Для пассажиров созданы идеальные условия.
Бени перелистывает страницы частных объявлений…Мсье Дюфо извещает общество, что дает уроки игры на скрипке, пения и аккомпанемента… В дом 13 по улице Кордери требуются хороший повар с рекомендацией от уважаемого человека и хорошая кормилица к двухмесячному ребенку. Продается… фаэтон с откидным сиденьем для кучера, хорошая корова из Англии с шестимесячным теленком, только что прибывшие на «Каролине». Раб стоимостью 1000 пиастров… 24 декабря в 11 часов утра вдова мадам Женой при посредничестве мсье Боннефена будет продавать с аукциона 14 рабов. Самому старшему 49 лет, самому младшему 7 лет. 6 женского пола и 8 мужского[23].
В том же 1832 году на Маврикии, который уже двадцать два года находится под властью Великобритании, поднимается бунт против правительства в Лондоне, которое направило к ним чиновника из Общества против рабства. Этот уполномоченный Джон Джереми за свою непреклонность уже был изгнан с Антильских островов колонистами из Сент-Люси. Его прибытие на Маврикий 3 июня 1832 года вызывает всеобщую забастовку, которая парализует остров на сорок дней и ночей, пока английский губернатор сэр Чарльз Колвил не распорядился отправить Джереми назад в Лондон, чтобы восстановить порядок.
