144 Блажен, кто вырос в сумраке лесов, Как тополь дик и свеж, в тени зеленой Играющих и шепчущих листов, Под кровом скал, откуда ключ студеный По дну из камней радужных цветов Струей гремучей прыгает сверкая, И где над ним береза вековая Стоит, как призрак позднею порой, Когда едва кой-где сучок гнилой Трещит вдали, и мрак между ветвями Отвсюду смотрит черными очами! 145 Блажен, кто посреди нагих степей Меж дикими воспитан табунами; Кто приучен был на хребте коней, Косматых, легких, вольных, как над нами Златые облака, от ранних дней Носиться; кто, главой припав на гриву, Летал, подобно сумрачному диву, Через пустыню, чувствовал, считал, Как мерно конь о землю ударял Копытом звучным, и вперед землею Упругой был кидаем с быстротою. 146 Блажен!.. Его душа всегда полна Поэзией природы, звуков чистых; Он не успеет вычерпать до дна Сосуд надежд; в его кудрях волнистых Не выглянет до время седина; Он, в двадцать лет желающий чего-то, Не будет вечной одержим зевотой, И в тридцать лет не кинет край родной С больною грудью и больной душой, И не решится от одной лишь скуки Писать стихи, марать в чернилах руки, – 147 Или, трудясь, как глупая овца, В рядах дворянства, с рабским униженьем, Прикрыв мундиром сердце подлеца, – Искать чинов, мирясь с людским презреньем, И поклоняться немцам до конца… И чем же немец лучше славянина? Не тем ли, что, куда его судьбина Ни кинет, он везде себе найдет Отчизну и картофель?.. Вот народ: И без таланта правит и за деньги служит, Всех давит он, а бьют его – не тужит! 148 Вот племя: всякий черт у них барон! И уж профессор – каждый их сапожник! И смело вкривь и вкось глаголет он, Как Пифия, воссев на свой треножник! [93] Кричит, шумит… Но что ж? – Он не рожден Под нашим небом; наша степь святая В его глазах бездушных – степь простая, Без памятников славных, без следов, Где б мог прочесть он повесть тех веков, Которые, с их грозными делами, Унесены забвения волнами… 149 Кто недоволен выходкой моей, Тот пусть идет в журнальную контору, С листком в руках, с оравою друзей, И, веруя их опытному взору, Печатает анафему, злодей!.. Я кончил… Так! Дописана страница. Лампада гаснет… Есть всему граница – Наполеонам, бурям и войнам, Тем более терпенью и… стихам, Которые давно уж не звучали И вдруг с пера бог знает как упали!.. Глава II
1 Я не хочу, как многие из нас, Испытывать читателей терпенье, И потому примусь за свой рассказ Без предисловий. – Сладкое смятенье В душе моей, как будто в первый раз Ловлю прыгунью рифму и, потея, В досаде призываю Асмодея. Как будто снова бог переселил Меня в те дни, когда я точно жил, – Когда не знал я, что на слово младость Есть рифма: гадость, кроме рифмы радость! 2 Давно когда-то, за Москвой-рекой, На Пятницкой, у самого канала, Заросшего негодною травой, Был дом угольный; жизнь тогда играла Меж стен высоких… Он теперь пустой. Внизу живет с беззубой половиной Безмолвный дворник… Пылью, паутиной Обвешаны, как инеем, кругом Карнизы стен, расписанных огнем И временем, и окна краской белой Замазаны повсюду кистью смелой. 3 В гостиной есть диван и круглый стол На витых ножках, вражеской рукою Исчерченный; но час их не пришел, – Они гниют незримо, лишь порою Скользит по ним играющий Эол Или еще крыло жилиц развалин – Летучей мыши. Жалок и печален Исчезнувших пришельцев гордый след. Вот сабель их рубцы, а их уж нет: Один в бою упал на штык кровавый, Другой в слезах без гроба и без славы. 4 Ужель никто из них не добежал До рубежа отчизны драгоценной? Нет, прах Кремля к подошвам их пристал, И русский бог отмстил за храм священный… Сердитый Кремль в огне их принимал И проводил, пылая, светоч грозный… Он озарил им путь в степи морозной – И степь их поглотила, и о том, Кто нам грозил и пленом и стыдом, Кто над землей промчался, как комета, Стал говорить с насмешкой голос света. 5 И старый дом, куда привел я вас, Его паденья был свидетель хладный. На изразцах кой-где встречает глаз Черты карандаша, стихи и жадно В них ищет мысли – и бесплодный час Проходит… Кто писал? С какою целью? Грустил ли он иль предан был веселью? Как надписи надгробные, оне Рисуются узором по стене – Следы давно погибших чувств и мнений, Эпиграфы неведомых творений. вернуться Пифия – жрица-прорицательница в храме древнегреческого бога Аполлона в Дельфах. Свои прорицания произносила, сидя на треножнике. |