3 С тех пор промчалось много лет, Пустела древняя обитель, И время, вечный разрушитель, Смывало постепенно след Высоких стен; и храм священный, Добыча бури и дождей, Стал молчалив, как мавзолей, Умерших памятник надменный. Из двери в дверь во мгле ночей Блуждает ветр освобожденный. Внутри, на ликах расписных И на окладах золотых, Большой паук, отшельник новый, Кладет сетей своих основы. Не раз, сбежав со скал крутых, Сайгак иль серна, дочь свободы, Приют от зимней непогоды Искала в кельях. И порой Забытой утвари паденье Среди развалины глухой Их приводило в изумленье. Но в наше время ничему Нельзя нарушить тишину: Что может падать, то упало, Что мрет, то умерло давно, Что живо, то бессмертно стало, Но время вживе удержало Воспоминание одно. И море пенится и злится, И сильно плещет и шумит, Когда волнами устремится Обнять береговой гранит. Он вдался в море одиноко, Над ним чернеет крест высокой. Всегда скалой отражена, Покрыта пылью белоснежной, Теснится у волны волна, И слышен ропот их мятежный, И удаляются толпой, Другим предоставляя бой. Над тем крестом, над той скалою, Однажды утренней порою С глубокой думою стоял Дитя Эдема, ангел мирный, И слезы молча утирал Своей одеждою сапфирной, И кудри мягкие, как лен, С главы венчанной упадали, И крылья легкие, как сон, За белыми плечьми сияли. И был небесный свод над ним Украшен радугой цветистой, И волны с пеною сребристой С каким-то трепетом живым К скалам теснились вековым. Всё было тихо. Взор унылый На небо поднял ангел милый, И с непонятною тоской За душу грешницы младой Творцу молился он, и, мнилось, Природа вместе с ним молилась. Тогда над синей глубиной Дух отверженья и порока Без цели мчался с быстротой Новорожденного потока. Страданий мрачная семья В чертах недвижимых таилась; По следу крыл его тащилась Багровой молнии струя. Когда ж он пред собой увидел Всё, что любил и ненавидел, То шумно мимо промелькнул И, взор пронзительный кидая, Посла потерянного рая Улыбкой горькой упрекнул. Два отрывка, вычеркнутые Лермонтовым из V редакции «Демона» После стиха «Сверкая пеною валов»:
О море, море! Как прекрасны В блестящий день и в день ненастный Его и рев и тишина! Покрыта белыми кудрями, Как серебром и жемчугами, Несется гордая волна, Толпою слуг окружена; И как царица молодая Течет одна между рабов, Их скромных просьб, их нежных слов Не слушая, не понимая. Как я люблю с давнишних пор Следить их буйные движенья И толковать их разговор, Живой и полный выраженья. Люблю упорный этот бой С суровым небом и землей. Люблю беспечность их свободы, Цепей не знавшей никогда, Их бесконечные походы Бог весть откуда и куда. И в час заката молчаливый Их раззолоченные гривы, И бесполезный этот шум, И эту жизнь без дел и дум, Без гроба и без колыбели, Без мук, без счастия, без цели. После стиха «Всё разом отразилось в нем»: К чему? – одной минутой рая Не оживет душа пустая!.. Бессильно светлый луч зари На темной туче не гори: Тебе ведь с ней не подружиться Ей ждать нельзя, она умчится, Она громовою стрелой Затмит покров твой золотой! Отрывок из копии Р. В. Зотова (Промежуточной между V и ереванской редакцией) После стихов «Вослед за веком век бежал, // Как за минутою минута, // Однообразной чередой»: Над утомленною землей Обломки старых поколений Сменялись новою толпой Живых заботливых творений; Но тщетны были для детей Отцов и праотцов уроки – У переменчивых людей Не изменилися пороки: Всё так же громкие слова, Храня старинные права, Умы безумцев волновали; Всё те же мелкие печали Ничтожных жителей земных Смешным казались подражаньем Иным, возвышенным страданьям, Не предназначенным для них. Отрывки из ереванского списка[126] Первая половина 1838 г. Посвящение Тебе, Кавказ, суровый царь земли, Я посвящаю снова стих небрежный, Как сына, ты его благослови И осени вершиной белоснежной; От юных лет к тебе мечты мои Прикованы судьбою неизбежной, На севере – в стране тебе чужой – Я сердцем твой, всегда и всюду твой Еще ребенком робкими шагами. Взбирался я на гордые скалы, Увитые туманными чалмами, Как головы поклонников Аллы. Там ветер машет вольными крылами, Там ночевать слетаются орлы, Я в гости к ним летал мечтой послушной И сердцем был – товарищ их воздушный С тех пор прошло тяжелых много лет, И вновь меня меж скал своих ты встретил. Как некогда ребенку, твой привет Изгнаннику был радостен и светел. Он пролил в грудь мою забвенье бед, И дружно я на дружний зов ответил; И ныне здесь, в полуночном краю, Все о тебе мечтаю и пою. [127] вернуться Текст, не вошедший в другие редакции, выделяется курсивом. вернуться В основу посвящения легло стихотворение, являющееся промежуточной редакцией между посвящением к «Аулу Бастунджи» (см. с. 212–213) и приведенным выше текстом. Это незаконченное стихотворение датируется маем 1837 г.: Тебе, Кавказ, суровый царь земли, Я посвящаю снова стих небрежный; Как сына, ты его благослови И осени вершиной белоснежной! Еще ребенком, чуждый и любви И дум честолюбивых, я беспечно Бродил в твоих ущельях, грозный, вечный, Угрюмый великан, меня носил Ты бережно, как пе́стун, юных сил Хранитель верный – <и мечтою Я страстно обнимал тебя порою.> И мысль моя, свободна и легка, Бродила по утесам, где, блистая Лучом зари, сбирались облака, Туманные вершины омрачая, Косматые, как перья шишака; А вдалеке, как вечные ступени С земли на небо, в край моих видений, Зубчатою тянулись полосой, Таинственней, синей одна другой, Всё горы, чуть приметные для глаза, Сыны и братья грозного Кавказа. |
