3 Над детской головой моей венцом Свивались облака твои седые; Когда по ним гремя катался гром, И пробудясь от сна, как часовые, Пещеры окликалися кругом, Я понимал их звуки роковые, Я в край надзвездный пылкою душой Летал на колеснице громовой!.. 4 Моей души не понял мир. Ему Души не надо. Мрак ее глубокой, Как вечности таинственную тьму, Ничье живое не проникнет око. И в ней-то, недоступные уму, Живут воспоминанья о далекой Святой земле… ни свет, ни шум земной Их не убьет… я твой! Я всюду твой!.. Глава первая I Между Машуком и Бешту, назад Тому лет тридцать, был аул, горами Закрыт от бурь и вольностью богат. Его уж нет. Кудрявыми кустами Покрыто поле: дикий виноград Цепляясь вьется длинными хвостами Вокруг камней, покрытых сединой, С вершин соседних сброшенных грозой!.. II Ни бранный шум, ни песня молодой Черкешенки уж там не слышны боле; И в знойный, летний день табун степной Без стражи ходит там, один, по воле; И без оглядки с пикой за спиной Донской казак въезжает в это поле; И безопасно в небесах орел, Чертя круги, глядит на тихий дол. III И там, когда вечерняя заря Бледнеющим румянцем одевает Вершины гор, – пустынная змея Из-под камней резвяся выползает; На ней рябая блещет чешуя Серебряным отливом, как блистает Разбитый меч, оставленный бойцом В густой траве на поле роковом. IV Сгорел аул – и слух об нем исчез. Его сыны рассыпаны в чужбине… Лишь пред огнем, в туманный день, черкес Порой об нем рассказывает ныне При малых детях. – И чужих небес Питомец, проезжая по пустыне, Напрасно молвит казаку: «Скажи, Не знаешь ли аула Бастунджи?» V В ауле том без ближних и друзей Когда-то жили два родные брата, И в Пятигорье не было грозней И не было отважней Акбулата. Меньшой был слаб и нежен с юных дней, Как цвет весенний под лучом заката! Чуждался битв и крови он и зла, Но искра в нем таилась… и ждала… VI Отец их был убит в чужом краю. А мать Селим убил своим рожденьем, И, хоть невинный, начал жизнь свою, Как многие кончают, – преступленьем! Он душу не обрадовал ничью, Он никому не мог быть утешеньем; Когда он в первый раз открыл глаза, Его улыбку встретила гроза!.. VII Он рос один… по воле, без забот, Как птичка, меж землей и небесами! Блуждая с детства средь родных высот, Привык он тучи видеть под ногами, А над собой один безбрежный свод; Порой в степи застигнутый мечтами, Один сидел до поздней ночи он, И вкруг него летал чудесный сон. VIII И земляки – зачем? То знает бог – Чуждались их беседы; особливо Паслись их кони… и за их порог Переступали люди боязливо; И даже молодой Селим не мог, Свой тонкий стан, высокий и красивый, В бешмет шелко́вый праздничный одев, Привлечь одной улыбки гордых дев. IX Сбиралась ли ватага удальцов Отбить табун, иль бранною забавой Потешиться… оставя бедный кров, Им вслед, с усмешкой горькой и лукавой, Смотрели братья, сумрачны, без слов, Как смотрит облак иногда двуглавый, Засев меж скал, на светлый бег луны, Один, исполнен грозной тишины. X Дивились все взаимной их любви, И не любил никто их… оттого ли, Что никому они дела свои Не поверяли, и надменной воли Склонить пред чуждой волей не могли? Не знаю, – тайна их угрюмой доли Темнее строк, начертанных рукой Прохожего на плите гробовой… XI Была их сакля меньше всех других, И с плоской кровли мох висел зеленый. Рядком блистали на стенах простых Аркан, седло с насечкой вороненой, Два башлыка, две шашки боевых, Да два ружья, которых ствол граненый, Едва прикрытый шерстяным чехлом, Был закопчен в дыму пороховом. XII Однажды… Акбулата ждал Селим С охоты. Было поздно. На долину Туман ложился, как прозрачный дым; И сквозь него, прорезав половину Косматых скал, как буркою, густым Одетых мраком, дикую картину Родной земли и неба красоту Обозревал задумчивый Бешту. XIII Вдали тянулись розовой стеной, Прощаясь с солнцем, горы снеговые; Машук, склоняся лысой головой, Через струи Подкумка голубые, Казалось, думал тяжкою стопой Перешагнуть в поместия чужие. С мечети слез мулла; аул дремал… Лишь в крайней сакле огонек блистал. |
