133 И наконец он подал знак рукой, И тот исчез быстрей китайской тени. Проворный, хитрый, с смелою душой, Он жил у Саши как служебный гений, Домашний дух (по-русски домовой); Как Мефистофель, быстрый и послушный, Он исполнял безмолвно, равнодушно, Добро и зло. Ему была закон Лишь воля господина. Ведал он, Что кроме Саши, в целом божьем мире Никто, никто не думал о Зафире. 134 Однако были дни давным-давно, Когда и он на берегу Гвинеи Имел родной шалаш, жену, пшено И ожерелье красное на шее, И мало ли?.. О, там он был звено В цепи семей счастливых!.. Там пустыня Осталась неприступна, как святыня. И пальмы там растут до облаков, И пена вод белее жемчугов. Там жгут лобзанья, и пронзают очи, И перси дев черней роскошной ночи. 135 Но родина и вольность, будто сон, В тумане дальнем скрылись невозвратно… В цепях железных пробудился он. Для дикаря всё стало непонятно – Блестящих городов и шум и звон. Так облачко, оторвано грозою, Бродя одно под твердью голубою, Куда пристать не знает; для него Всё чуждо – солнце, мир и шум его; Ему обидно общее веселье, – Оно, нахмурясь, прячется в ущелье. 136 О, я люблю густые облака, Когда они толпятся над горою, Как на хребте стального шишака Колеблемые перья! Пред грозою, В одеждах золотых, издалека Они текут безмолвным караваном, И наконец одетые туманом, Обнявшись, свившись, будто куча змей, Беспечно дремлют на скале своей. Настанет день, – их ветер вновь уносит: Куда, зачем, откуда? – кто их спросит? 137 И после них на свете нет следа, Как от любви поэта безнадежной, Как от мечты, которой никогда Он не открыл вниманью дружбы нежной. И ты, чья жизнь, как беглая звезда, Промчалася неслышно между нами, Ты мук своих не выразишь словами: Ты не хотел насмешки выпить яд, С улыбкою притворной, как Сократ; И, не разгадан глупою толпою, Ты умер, чуждый жизни… Мир с тобою! 138 И мир твоим костям! Они сгниют, Покрытые одеждою военной… И сумрачен и тесен твой приют, И ты забыт, как часовой бессменный. Но что же делать? – Жди, авось придут, Быть может, кто-нибудь из прежних братий. Как знать? – земля до молодых объятий Охотница… Ответствуй мне, певец, Куда умчался ты?.. Какой венец На голове твоей? И всё ль, как прежде, Ты любишь нас и веруешь надежде? 139 И вы, вы все, которым столько раз Я подносил приятельскую чашу, – Какая буря в даль умчала вас? Какая цель убила юность вашу? Я здесь один. Святой огонь погас На алтаре моем. Желанье славы, Как призрак, разлетелося. Вы правы: Я не рожден для дружбы и пиров… Я в мыслях вечный странник, сын дубров, Ущелий и свободы, и, не зная Гнезда, живу, как птичка кочевая. 140 Я для добра был прежде гибнуть рад, Но за добро платили мне презреньем; Я пробежал пороков длинный ряд И пресыщен был горьким наслажденьем… Тогда я хладно посмотрел назад: Как с свежего рисунка, сгладил краску С картины прошлых дней, вздохнул и маску Надел, и буйным смехом заглушил Слова глупцов, и дерзко их казнил, И, грубо пробуждая их беспечность, Насмешливо указывал на вечность. 141 О, вечность, вечность! Что найдем мы там За неземной границей мира? – Смутный, Безбрежный океан, где нет векам Названья и числа; где бесприютны Блуждают звезды вслед другим звездам. Заброшен в их немые хороводы, Что станет делать гордый царь природы, Который верно создан всех умней, Чтоб пожирать растенья и зверей, Хоть между тем (пожалуй, клясться стану) Ужасно сам похож на обезьяну. 142 О, суета! И вот ваш полубог – Ваш человек: искусством завладевший Землей и морем, всем, чем только мог, Не в силах он прожить три дня не евши. Но полно! Злобный бес меня завлек В такие толки. Век наш – век безбожный; Пожалуй, кто-нибудь, шпион ничтожный, Мои слова прославит, и тогда Нельзя креститься будет без стыда; И поневоле станешь лицемерить, Смеясь над тем, чему желал бы верить. 143 Блажен, кто верит счастью и любви, Блажен, кто верит небу и пророкам, – Он долголетен будет на земли И для сынов останется уроком. Блажен, кто думы гордые свои Умел смирить пред гордою толпою, И кто грехов тяжелою ценою Не покупал пурпурных уст и глаз, Живых, как жизнь, и светлых, как алмаз! Блажен, кто не склонял чела младого, Как бедный раб, пред идолом другого! |
