XXIX Как облака, висящие над ним, Стал мрачен лик суровый Акбулата; Дрожь пробежала по усам седым, Взор покраснел, как зарево заката. «Что произнесть решился ты, Селим!» – Воскликнул он. Селим не слушал брата. Как бедный раб, он пал к его ногам, И волю дал страданью и мольбам. XXX «Ты видишь: я погиб!.. Спасенья нет… Отчаянье, любовь… везде! Повсюду!.. О! Ради прежней дружбы… прежних лет… Отдай мне Зару!.. Уступи!.. Я буду Твоим рабом… послушай: сжалься!.. Нет, Нет!.. Ты меня, как ветхую посуду, С презреньем гордым кинешь за порог… Но, видишь: вот кинжал! – а там: есть бог!.. XXXI «Когда б хотел, я б мог давно, поверь, Упиться счастьем, презреть всё святое! Но я подумал: нет! Как лютый зверь, Он растерзает сердце молодое! – И вот пришло раскаянье теперь, Пришло – но поздно! Я ошибся вдвое, Я, как глупец, остался на земли, Один, один… без дружбы и любви!.. XXXII «Что медлить: я готов – не размышляй! Один удар – и мы спокойны оба. Увы! Минута с ней – небесный рай! Жизнь без нее – скучней, страшнее гроба! Я здесь, у ног твоих… решись иль знай: Любовь хитрей, чем ревность или злоба; Я вырву Зару из твоих когтей; Она моя – и быть должна моей!» XXXIII Умолк. Бледней снегов был нежный лик, В очах дрожали слезы исступленья; Меж губ слова слились в невнятный крик, Мучительный, ужасный… сожаленье Угрюмый брат почувствовал на миг: «Пройдет, – сказал он, – время заблужденья! Есть много звезд: одна другой светлей; Красавиц много без жены моей!.. XXXIV «Что дал мне бог, того не уступлю; А что сказал я, то исполню свято. Пророк зрит мысль и слышит речь мою! Меня не тронут ни мольбы, ни злато!.. Прощай… но если! Если…» – «Я люблю, Люблю ее! – сказал Селим, объятый Тоской и злобой, – я просил, скорбел… Ты не хотел!.. Так помни ж: не хотел!» XXXV Его уста скривил холодный смех; Он продолжал: «Всё кончено отныне! Нет для меня ни дружбы, ни утех!.. Благодарю тебя!.. Ты, как об сыне, Об юности моей пекся: сказать не грех… По воле нежил ты цветок в пустыне, По воле оборвал его листы… Я буду помнить – помни только ты!..» XXXVI Он отвернулся и исчез, как тень. Стоял недвижим Акбулат смущенный, Мрачней, чем громом опаленный пень. Шумела буря. Ветром наклоненный, Скрипел полуразрушенный плетень; Да иногда, грозою заглушенный, Из бедной сакли раздавался вдруг Беспечной, нежной, вольной песни звук!.. XXXVII Так, иногда, одна в степи чужой Залетная певица, птичка юга, Поет на ветке дикой и сухой, Когда вокруг шумит, бушует вьюга. И путник внемлет с тайною тоской, И думает: то верно голос друга! Его душа, живущая в раю, Сошла печаль приветствовать мою!.. XXXVIII Селим седлает верного коня, Гребенкой медной гриву разбирая; Кубанскою оправою звеня, Уздечка блещет; крепко обвивая Седло с конем, сцепились два ремня. Стремёна ровны; плетка шелкова́я На арчаге мотается. [63] Храпит, Косится конь… пора, садись, джигит. XXXIX Горяч и статен конь твой вороной! Как красный угль, его сверкает око! Нога стройна, косматый хвост трубой; И лоснится хребет его высокой, Как черный камень, сглаженный волной! Как саранча, легко в степи широкой Порхает он под легким седоком, И голос твой давно ему знаком!.. XL И молча на коня вскочил Селим; Нагайкою махнул, привстал немного На стременах… затрепетал под ним И захрапел товарищ быстроногой! Скачок, другой… ноздрями пар, как дым… И полетел знакомою дорогой, Как пыльный лист, оторванный грозой, Летит крутясь по степи голубой!.. XLI Размашисто скакал он; и кремни, Как брызги рассыпаяся, трещали Под звонкими копытами. Они Сырую землю мерно поражали; И долго вслед ущелия одни Друг другу этот звук передавали, Пока вдали, мгновенный, как Симун, [64]Не скрылся всадник и его скакун… XLII Как дух изгнанья, быстро он исчез За пеленой волнистого тумана!.. У табуна сторожевой черкес, Дивяся, долго вслед ему с кургана Смотрел и думал: «Много есть чудес!.. Велик Аллах!.. Ужасна власть шайтана! Кто скажет мне, что этого коня Хозяин мрачный – сын земли, как я?» вернуться Арчаг (арчак) – деревянный остов седла. |
