«ЧУДЕСНО».

«Целую, люблю».

«И я тебя».

В этот момент мы подъезжаем к жилищу, которое можно описать как увеличенную копию домика Барби, разве что не розовую. Стоящий у дверей «Порше» довершает картину. На номерной табличке красуется аббревиатура «ШКС ПИ».

ШКС… Это Школа Канзас-Сити, что ли?

— Это что, машина Вэйда? — спрашиваю я вслух.

— Да, наверное, — отвечает Мэйсон. — Вон, на стекле пропуск на школьную стоянку.

Да уж, думаю я, наблюдательности Мэйсону не занимать.

Я рычу от негодования.

— Дэйзи, будь умницей, — тихо говорит мне Мэйсон, когда мы подходим к крыльцу, и нажимает кнопку звонка.

— Хорошо, как скажешь.

Вэйд Циммерман — здоровяк с квадратной головой, такой же челюстью и плечами. Ростом выше Мэйсона, кожа гладкая, волосы коротко острижены, зубы белые, по большей части ровные. Нос свернут на сторону. Этот нюанс мог бы добавить ему привлекательности, если бы он не любил рассказывать всем, как он сломал его, упав с механического быка… продержавшись восемь секунд, естественно. Девочки, которым нравятся шовинистически настроенные мерзавцы, или, может быть, даже взрослые женщины, падкие на молодых мальчиков, могли бы найти Вэйда привлекательным, но я к их числу не принадлежу.

Внутренний радар, безошибочно определяющий пошлость, зашкаливает сразу после того, как мы входим в дом. На Вэйде… безрукавка. Я не шучу. Не сексуальный свитер без рукавов, из тех, что продают, к примеру, в «J. Crew», а шерстяная безрукавка, какие носят престарелые политики.

— Рад снова тебя видеть, Дэйзи, — говорит Вэйд, протягивая руку для пожатия. Жест кажется мне таким претенциозным, что я с трудом сдерживаю желание закатить глаза к потолку или ответить с фальшивым британским акцентом.

— Рада тебя видеть, — бормочу я в ответ.

— Как тебе новая школа? — спрашивает он. Ну почему Вэйд постоянно говорит, как будто ему сорок семь?

— Хорошая, — отвечаю я. — А откуда у тебя «Порше»?

— О, тебе она понравилась? — спрашивает Вэйд. — Родители подарили на день рождения. Я на ней езжу на тренировки, — добавляет он, пожимая плечами.

— Прикольная, — говорю я, хотя на самом деле так не думаю. Очень хочется сказать, что он самодовольный нахал, но вместо этого я задаю вопрос о непонятных буквах на номерном знаке.

— А что значит «ПИ»?

Вэйд громко хихикает: «Ха, ха, ха, ха». Смехом это назвать нельзя; я вообще сомневаюсь, что он когда-нибудь смеется от души.

Успокоившись, он объясняет, чем был вызван приступ веселья.

— Это значит «Профессиональный игрок», — говорит Вэйд. — Ребята дали мне такое прозвище за талантливую игру в нападении. Словом, это означает, что меня ценят в команде. Хотя это все не очень серьезно.

Несерьезно?

Вэйд неумело делает вид, будто смущен, но у него это крайне плохо получается. На физиономии не отражается ничего, кроме гордости и самолюбования.

Он предельно самолюбив.

— Круто, — говорю я, снова откровенно лицемеря. Мэйсон попросил меня быть вежливой, и я по мере сил пытаюсь оставаться в рамках приличия.

Поговорив о пустяках, выслушав несколько тупых шуток и, конечно же, очередную историю о том, как скауты специально приходили на матч, чтобы полюбоваться игрой Вэйда, я попадаю в кабинет на первом этаже дома Циммерманов, где у меня появляется возможность выйти в Интернет, пока Мэйсон и Кэйси работают. Войдя в почту, я ищу во «Входящих» ответ от Одри, но его нет. Дав себе слово не расстраиваться, я перехожу на страницу нашего с Меган блога и пишу пост об автомобилях для подростков: какие модели приемлемо дарить детям, а какие покупать им не стоит ни под каким видом. Закончив, я отвечаю на предыдущую рецензию Меган на свежий ролик, получивший наибольшее количество просмотров на YouTube. В тот момент, когда я нажимаю кнопку «опубликовать», Мэйсон кладет руку мне на плечо.

— Ай! — вскрикиваю я, выпрыгивая из кресла от неожиданности. Мэйсон, подняв ладони вверх, отступает.

— Прости, я думал, ты заметила, что я вошел, — говорит он, сдерживая смех.

— Ты ходишь как ниндзя. Как я могла заметить?

Услышав это, Мэйсон разражается хохотом, и я, в свою очередь, понимаю, что не могу смотреть на него строго. Мэйсон редко смеется, и наблюдать это явление мало кому удавалось. Услышать его смех — все равно что присутствовать на комедийном шоу и увидеть, как комик, выйдя на мгновение из роли, радуется особо удачной шутке. Словом, это мало кому известно, но смеется Мэйсон заразительно.

— Я хотел удостовериться, что ты здесь во всем разобралась, — говорит он, указывая рукой на монитор и прочую технику, когда мы оба наконец приходим в себя.

— Да, спасибо, разобралась, — отвечаю я, садясь в кресло.

— Отлично. Я рад. Дело в том, что мы начинаем, и в течение ближайших трех часов перерыва не будет, — объясняет Мэйсон.

— Ну, хорошо, — говорю я.

Мэйсон поворачивается к двери и собирается уходить, но я его останавливаю.

— Подожди, — прошу я.

Он поворачивается и смотрит на меня, ожидая продолжения.

— Знаешь, — говорю я, — кажется, я привязалась к Омахе.

Сказав это, я испытываю облегчение, как будто таскала на плечах большой груз и сбросила его. Услышав ответ Мэйсона, я радуюсь еще больше.

— Дэйзи, ты адаптивная девушка, и это твое качество очень ценно для проекта, — говорит он. — И если бы ты потеряла способность привязываться к местам и людям, я бы забеспокоился. Честно говоря, мне отрадно это слышать.

— Надеюсь, нам не придется оттуда уезжать.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не случилось.

Я провожаю Мэйсона улыбкой, а когда он уходит, сижу за компьютером Вэйда, размышляя над тем, что он сказал. Приятно, что он испытывает какие-то чувства и относится ко мне как к человеку, но не факт, что от этого будет какая-то польза. Я слышала, что Бог любит Мэйсона, но принимать решения все равно прерогатива Бога.

Если он скажет, что мы должны переехать, Мэйсон ничего не сможет с этим сделать.

Если Бог прикажет переезжать, мы переедем.

За обедом взрослые предлагают нам с Вэйдом куда-нибудь сходить вечером. Судя по натянутой улыбке и сжатым до зубовного скрежета челюстям, Вэйду эта мысль нравится еще меньше, чем мне. Когда мистер и миссис Циммерман встают, чтобы убрать со стола опустевшие тарелки и подать десерт, Вэйд, засунув руки под стол, отсылает кому-то текстовое сообщение, а Мэйсон наклоняется ко мне, чтобы пошептаться.

— Я действительно думаю, тебе стоит это сделать, — говорит он.

— Но я собиралась полежать в номере и посмотреть кино, — протестую я и добавляю, осторожно показывая на Вэйда большим пальцем, чтобы он не заметил, если вдруг случайно вскинет голову. — Ты же знаешь, что я думаю о…

— В этом-то все и дело, — объясняет Мэйсон. — Может быть, вам просто нужно получше узнать друг друга. Мне кажется, у тебя должны быть друзья, это важно. А Вэйд, по крайней мере, знает о твоем прошлом. С ним ты можешь поговорить об этом.

Мэйсон многозначительно смотрит на меня, очевидно, желая напомнить, что говорить о проекте с Одри или Мэттом нельзя.

— Да, все бы хорошо, но именно об этом он говорить отказывается, — бормочу я под нос.

— Тебе понравится, — шепчет Мэйсон напоследок и отсаживается подальше, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен. Миссис Циммерман возвращается к столу с кофейником; за ней, неся пирог, следует мистер Циммерман.

— Кто любит чернику? — спрашивает миссис Циммерман. Это мои любимые ягоды, но сейчас, оказавшись перед необходимостью провести вечер с Вэйдом, а не с Одри и Мэттом в Омахе, как хочется мне, я не могу радоваться даже пирогу с черникой.

Через час я еду на бешеной скорости в одной из тех машин, которые не стоит дарить тинейджерам, слушая на чудовищной громкости какую-то ужасную помесь рэпа и кантри, от всей души жалея о том, что так и не научилась добиваться выгодных для себя условий в переговорах с Мэйсоном. Когда очередная шумная композиция наконец оканчивается, я, пользуясь кратким затишьем, выключаю магнитолу. Вэйд смотрит на меня так, словно я влепила ему пощечину, но включить музыку снова не пытается.