Если проект, объединяющий нас, закроют, что будет со мной и Меган? Или со мной и Мэйсоном, например? Где я буду жить?

Отбросив мысли о предполагаемой бездомности, я обдумываю более позитивный сценарий.

В лучшем случае действиям Бога найдется какое-то разумное объяснение и проект останется таким, каким был. Ребята из «автобусной группы», и я в том числе, останутся в числе подопытных еще на девятнадцать лет, после чего, если с нами не случится ничего серьезного, Комиссия по контролю за лекарственными препаратами и пищевыми добавками даст «Воскрешению» официальное одобрение, и лекарство найдет публичное применение — поначалу, вероятно, среди строго ограниченного круга лиц. Возможно, первыми доступ к нему получат военные. Затем, осторожно и постепенно, его сделают доступным для всех людей, и оно спасет новые жизни.

И тем не менее что-то в этом позитивном сценарии мне не нравится. События последних нескольких месяцев заставили меня иначе взглянуть на вещи; смогу ли я, зная о проекте столько, сколько сейчас, относиться к нему, как прежде? Смогу ли, изучив дела тех, кого не удалось спасти при помощи «Воскрешения», и зная, что традиционные меры из арсенала реаниматологов к ним не применялись, смириться с этим фактом? Смогу ли я так же любить родителей Гэйвина, навещая его в Нью-Йорке, зная, что они похитили его у биологической матери? Буду ли я, вспоминая Одри, чувствовать, что сделала для нее все возможное?

Смогу ли я, глядя в глаза Мэтту, чувствовать, что он в безопасности?

За неимением утешительных ответов на мучащие меня вопросы я холодею от страха, хотя в пекле под названием город Ад, штат Техас, ужасно жарко, а на мне, кроме ночной рубашки, ничего нет. Встав из-за стола, я иду к кухонной раковине, засовываю голову под кран и решаю пока больше не думать о поездке Мэйсона. Он, наверное, еще даже не улетел, да и встреча, очевидно, назначена на завтра. Позже у меня еще будет время поволноваться.

Пока же я решаю сфокусироваться на наших с Мэттом отношениях.

Первым делом я проверяю, не ответил ли он на сообщения или на письмо. Затем, убедившись, что ответа нет, я набираю его номер.

— Привет, — отвечает он, как будто ожидал звонка.

— О, привет, — удивленно говорю я, так как была уверена, что услышу стереотипный ответ сервиса голосовой почты. Взглянув на часы, я понимаю, что сейчас в школе большая перемена, время идти на завтрак.

С минуту мы оба молчим. Я гадаю, может ли Мэтт вспоминать в этот момент нашу последнюю встречу, потому что сама я думаю именно об этом.

— Где ты? — спрашиваю я, осознав, что, кроме его голоса, в трубке ничего не слышно.

— На кухне, — отвечает Мэтт. — А ты где? В школе тебя не было.

— В Техасе, — отвечаю я.

— Что? Зачем?

— Долгая история, — объясняю я. — С проектом творится что-то странное. Я не хотела бы говорить об этом сейчас.

— Ладно.

Пауза.

— Мэтт, я хотела… — Осознав, что и сама не знаю, чего я хотела, обрываю себя на полуслове. — Ты получил мое письмо?

— Да, — тихо говорит он. — И сообщения тоже. — И вдруг, когда я уже жду от него извинений за то, что он не ответил вовремя, Мэтт просто говорит: — Спасибо.

— Не за что.

— Спасибо еще и за эту идею со стихами для Одри, — продолжает Мэтт.

— Я не думала, что все будут делать это со мной, — говорю я. — Просто хотелось ей что-нибудь подарить.

— Я понимаю, — отвечает Мэтт. — Я тебя понимаю.

— Мне ее не хватает, — тихо признаюсь я. Мэтт молчит. Слышно, как его мама, пришедшая в кухню, что-то ему говорит.

— Слушай, мне пора, — произносит наконец Мэтт. — Давай я позже перезвоню.

— Да, конечно, — говорю я, с трудом скрывая охватившее меня разочарование.

— Ладно. Позже. Пока.

С этими словами Мэтт, не дав мне даже попрощаться, кладет трубку.

Смотрю на часы на экране телефона: через несколько минут вылетает самолет Мэйсона. По крайней мере, скоро Кэйси вернется из аэропорта и мне будет не так одиноко. Хотя, конечно, Кэйси, даже когда она рядом, едва ли может составить компанию.

Мысль о том, что я чем дальше, тем больше теряю Мэтта, мучает меня. Сидеть в спальне невыносимо, и я, взяв книгу, сбегаю вниз по лестнице. Я предполагала завалиться на потрепанную кушетку в гостиной, но потом, передумав, отправляюсь в заднюю часть дома. Там через большое окно видна полоска деревьев на границе участка, служащая своего рода изгородью. Под одним из них, в середине, я замечаю тенистое местечко и решаю отправиться читать туда. Хочется глотнуть свежего воздуха.

Беру одеяло, открываю дверь черного хода, пересекаю патио и спрыгиваю в траву. В других областях страны уже идет снег, а здесь все еще двадцать с лишним градусов тепла. Странно находиться в таком месте, где совсем не ощущается смена времен года. Чем дальше я отхожу от дома, тем выше становится трава. Возле деревьев она уже по лодыжку. Бросив одеяло на землю, я сажусь и прислоняюсь спиной к шершавому стволу.

Взяв в руки книгу, я делаю попытку читать, но меня отвлекает все на свете, и сколько я ни силюсь, вникнуть в смысл написанного не могу. Перечитав первую страницу три раза, я сдаюсь. Кладу книгу на одеяло, откидываю голову назад и закрываю глаза. Как раз в тот момент, когда я начинаю дремать, у меня звонит телефон, и я подскакиваю от неожиданности. Вытащив его из кармана, я смотрю на экран и с удивлением обнаруживаю, что звонит Мэтт.

— Ты перезвонил, — удивляюсь я, нажав кнопку приема.

— Я же обещал, — мягко напоминает он. — Ты думала, я не перезвоню?

— Нет… — признаюсь я.

— Прости, — говорит Мэтт. — Я жалею о том, что не отвечал на письма и не звонил. Тяжко было. Но после того как мы поговорили с тобой недавно, я осознал, что ты — единственный человек, дающий мне облегчение.

От удивления я закрываю рот рукой и дальше говорю, прижав пальцы к губам.

— Ничего себе.

— Что?

— О, прости, — говорю я, убирая руку от лица. — Я сказала «ничего себе». Дело в том, что я чувствую по отношению к тебе то же самое. В смысле, если бы мы все время были рядом, мне было бы легче.

— Да, я понимаю, — говорит Мэтт. — В смысле, ты ведешь самую безумную жизнь из всех моих знакомых, но в твоем присутствии я становлюсь спокойным и рассудительным.

В течение нескольких секунд мы прислушиваемся к дыханию друг друга.

— Хочешь поговорить об Одри? — спрашиваю я.

— Не очень, — отвечает Мэтт. — Родители заставляют меня ходить к психиатру. Там я все время только и делаю, что говорю об Одри.

— Понимаю, — говорю я, желая сменить тему. — Значит… ты сейчас поедешь назад, в школу?

— Не сразу, — отвечает Мэтт. — Я отвез маму на встречу и заехал домой. Ее машина в сервисе. Так что заберу маму, отвезу домой и поеду в школу. Часть следующего урока я пропущу, но не все. Половина урока не имеет значения после того, что я уже пропустил.

— Да уж, — тихо соглашаюсь я.

Снова воцаряется тишина.

— Мама скоро позвонит, и мне нужно будет уезжать, — говорит наконец Мэтт.

— Да, конечно, нет проблем, — быстро соглашаюсь я.

— Но я перезвоню, обещаю, — говорит Мэтт с легким налетом игривости в голосе.

— Да уж, перезвони.

Пауза.

— Я помню, ты сказала, что не хочешь говорить об этом, но у тебя правда все в порядке? — спрашивает Мэтт. — Ты иногда так внезапно уезжаешь, и теперь вот вы в… Я забыл, где вы?

— В Техасе, — произношу я, чуть ли не стоная. — Да, все в порядке. Есть некоторые проблемы, но надеюсь, скоро все прояснится. Спасибо, что спросил.

— Да не за что, — говорит Мэтт.

Кажется, в его голосе проскользнуло что-то похожее на разочарование. Вероятно, он хотел, чтобы я рассказала о своих делах подробнее.

— Так что там, в Техасе? — продолжает он.

— Отвратительно, — говорю я. — Особенно там, где мы.

— А мне всегда казалось, что в Техасе здорово.

— Может, где-то и здорово, — соглашаюсь я, — но не в Хэйесе. Здесь, кроме жары, ничего нет.