Был в середине замка небольшой,
От прочих обособленный покой.
Он вкруг себя сиянье излучал,
Загадочностью душу обольщал.
Фархад вошел, предчувствием влеком;
Увидел солнце он под потолком, —
Нет, это лучезарная была
Самосветящаяся пиала!..
Не пиала, а зеркало чудес, —
Всевидящее око, дар небес!
Весь мир в многообразии своем,
Все тайны тайн отображались в нем:
События, дела и люди — все,
И то, что было, и что будет, все.
С поверхности был виден пуп земной.
Внутри вращались сферы — до одной.
Поверхность — словно сердце мудреца,
А внутренность, как помыслы творца.
Найдя такое чудо, стал Фархад
Не только весел и не только рад,
А воплощенным счастьем стал он сам,
К зеркальным приобщившись чудесам…
Оставив все на месте, он ушел,
Обратно с дивной вестью он ушел.
У родника он на коня вскочил, —
Утешить войско и отца спешил.
От груза горя всех избавил он,
Свои войска опять возглавил он.
Войска расположив у родника,
С собой он взял вазира-старика —
И в замок Искандара поутру
Привел благополучно Мульк-Ару.
Все для отца вручил вазиру он,
Поднес ему и чашу мира он.
[30] К стоянке лишь с вечернею зарей
Пришел царевич вместе с Мульк-Арой…
Когда фархадоликая луна,
Сияющим спокойствием полна,
Разбила талисман твердыни дня,
И солнце-Искандар, главу склоня,
Ушло во мрак, и легендарный Джем
Незримо поднял чащу вслед за тем, —
У родника живой воды вазир
Устраивал опять богатый пир.
Вино из чаши Джема пили там,
До дна не пивших не любили там,
Там пели о Джемшиде до утра,
Об Искандаре, сидя до утра.
Когда Сократ зари свой светлый взор
Уже направил на вершины гор
И астролябией небесных сфер
Осуществлял надмирный свой промер, —
Фархад молитвы богу воссылал
И буйного коня опять седлал.
Не колебался, — верил свято он,
Что путь найдет к горе Сократа он.
Пошли за ним вазир и сам хакан,
Но не гремел походный барабан:
Войскам на месте быть велел Фархад,
В охрану взял он лишь один отряд…
Пустынную равнину перейдя,
Цветущую долину перейдя,
Остановились пред крутой горой:
Земля — горсть праха перед той горой.
В стекле небес лазурном — та гора,
Вздымалась до Сатурна та гора.
Она, как исполинский дромадер,
Горбом касалась высочайших сфер.
Вершина — вся зубчата, как пила…
Нет, не пилой, — напильником была,
Обтачивавшим светлый, костяной
Шар, нами именуемый луной.
Не сам напильник бегал взад-вперед, —
Кость вкруг него свершала оборот.
Но, впрочем, шар отделан не вполне:
Изъяны в виде старца — на луне.
[31] Не счесть ключей волшебных на горе,
Не счесть и трав целебных на горе.
Подножию горы — обмера нет,
В подножии — числа пещерам нет,
И так они черны, и так темны, —
В них почернел бы даже шар луны.
Внутри пещер немало гор и скал,
Там водопадов грохот не смолкал,
Текли там сотни озверелых рек,
Вовек не прекращавших дикий бег.
В пещерах гор пещерных не один
Кровавый змей гнездился — исполин…
Все о горе узнать хотел Фархад,
И в чашу Джема поглядел Фархад.
Он увидал все страны света в ней, —
Воочию не видел бы ясней.
Он на семь поясов их разделил
И Грецию в одном определил.
Затем в разведку взоры выслал он —
И место той горы исчислил он.
Вот перед ним вся в зеркале она, —
Пещера за пещерой в ней видна.
Он наяву не видел так пещер:
Смотрело зеркало сквозь мрак пещер.
И вот одна: приметы говорят,
Что в ней живет великий грек — Сократ.
Теперь Фархад нашел и тропку к ней.
Все шли за ним, приблизясь робко к ней.
Вошел царевич, зеркало неся:
Пещера ярко озарилась вся.
Препятствий было много на пути, —
Казалось, им до цели не дойти.
Вдруг — каменная лестница. По ней
Они прошли с десяток ступеней
И на просторный поднялись айван.
Вновь переход кривой, как ятаган,
И в самой глубине возник чертог…
Как преступить святилища порог?
Но голос из чертога прозвучал:
Переступить порог он приглашал.
Вошли не все, а лишь Фархад с отцом
И с верным их вазиром-мудрецом,
Как мысли входят в сердца светлый дом,
Так, трепеща, вошли они втроем.
Вступили в храм познания они —
Ослепли от сияния они.
То совершенный разум так сиял,
То чистый дух, как зодиак, сиял.
Свет исходил не только от лица, —
Лучился дух сквозь тело мудреца.
Кто, как гора, свой отряхнул подол
От всех мирских сует, соблазнов, зол
И, с места не сдвигаясь, как гора,
Стал воплощеньем высшего добра, —
Тот плоть свою в гранит горы зарыл,
А дух в граните плоти он сокрыл.
Но и сквозь камень плоти дух-рубин
Лучился светом мировых глубин…
Он в мире плотью светоносной был,
Он отраженьем макрокосма был.
Все было высокосогласным в нем,
А сердце было морем ясным в нем,
В котором сонм несметных звездных тел,
Как жемчуг драгоценнейший, блестел!
Лик — зеркало познанья божества,
В очах — само сиянье божества.
Где капля пота падала с чела, —
Смотри, звезда сиять там начала.
Лишь телом к месту он прикован был,
А духом — странником веков он был.
Любовь и кротость — существо его,
А на челе познанья торжество.
Перед таким величьем мудреца
У всех пришедших замерли сердца,
И дрожь благоговенья потрясла
Упавшие к его ногам тела.
