Тогда же, после моего юбилея, у нас началась необычайно активная жизнь. Мы очень много ездили по стране, выступая сами или создавая все новые и новые концертные программы с другими артистами. К слову, незадолго до этого произошел еще один весьма удачный поворот в моей жизни. В 1991 году я познакомился с руководством нефтяной компании «Лукойл». Тогда это была еще совсем маленькая, только-только зарождающаяся фирма, имевшая всего два-три кабинета в доме на Люсиновской улице. Но возглавляли ее такие энергичные, симпатичные и деятельные молодые люди, что сразу же становилось ясно — их ожидает большое будущее. И теперь мне конечно же очень лестно сознавать, что мой прогноз оказался верным. Первым, с кем я там познакомился, был Ралиф Сафин, ныне известный еще и тем, что является отцом восходящей звезды эстрады юной Алсу. С Ралифом, с которым мы вскоре стали очень хорошими друзьями, мы, помню, провели вместе немало времени… Через него я познакомился с Вагитом Алекперовым, также со временем ставшим моим другом. В этом случае, кстати, очень интересно проследить, в какие сложные узоры сплетаются порой человеческие судьбы. Дело в том, что задолго до знакомства с Вагитом я хорошо знал его сестру Нелю, которая была руководителем группы журналистов радиостанции «Маяк» и вообще всю свою жизнь проработала на радио. Неля — одна из тех, кто видел мои самые первые шаги в радиоэфире. Я же, познакомившись с Вагитом, не знал, что они с Нелей — брат и сестра. Следует отметить и еще одну своеобразную ситуацию, ознаменовавшую общность наших с Вагитом интересов. Когда мы в одной из поездок оказались вместе в самолете, он вдруг начал расспрашивать меня о Большом симфоническом оркестре Центрального телевидения и радиовещания под управлением Владимира Федосеева. Я сказал, что это коллектив профессионалов высшей пробы, а лучшего дирижера, чем Федосеев, в стране не сыскать вообще. Вагит, заметив некоторое мое недоумение, вызванное этим вопросом, объяснил, что к нему поступило предложение спонсировать этот коллектив и он теперь просит у меня не столько совета, сколько рекомендации. Я попытался убедить его в том, что, если он возьмет на себя опеку над федосеевским оркестром именно сейчас, в тот момент, когда все в нашей стране разваливается буквально на глазах, история отечественной культуры воздаст ему за это сторицей. Надеюсь, что моя горячая «апологетика» сыграла свою роль и как-то повлияла на решение Вагита. А позже я узнал, что с точно такой же просьбой к нему обращалась и Неля. В результате чего она в конце концов стала директором оркестра Федосеева, а «Лукойл» и по сей день является главным спонсором этого блистательного коллектива, то есть оплачивает ему дорогу, проживание за границей и так далее. Так что по части «меценатской жилки» Вагит Алекперов оказался просто-таки уникальным человеком! И где-то уже в 1992 году компания «Лукойл» поручила нашему театру проведение Дня нефтяника. Мы, надо сказать, не ударили в грязь лицом, праздник вышел на славу. С тех пор «Лукойл» иногда поддерживает нас в трудную минуту. Мы все — я, Вагит, Володя Винокур — гордимся нашей давней дружбой, о чем Вагит на различного рода мероприятиях высказывается примерно так: «Нам, нефтяникам, очень приятно сознавать, что с нами всегда рядом такие замечательные артисты, как Лева и Володя. Мы любим за то, что они единственные люди, которые не просят у нас нефть!..»

Что тут скрывать, ведь с той поры, когда спонсором отечественной культуры являлось само наше государство, много воды утекло, мир был перекроен не единожды. Кто должен был взять на себя заботу о талантливых молодых певцах, музыкантах, танцовщиках в ситуации полной неспособности власти осуществлять эту опеку? Все, на что было способно тогдашнее Министерство культуры Российской Федерации, — это созывать нас, деятелей искусства, на бесконечные совещания, на которых ничего не решалось. Министр культуры Евгений Сидоров оправдывал это тем, что, дескать, на развитие культуры из госбюджета у нас отпущено всего лишь… три сотых процента! Отсюда вопрос — как же в таком случае Министерство культуры собирается влиять на средства массовой информации, не находящиеся под его патронажем? Или, может быть, сейчас уже никто ничем и никем в сфере культуры не управляет и каждый сам по себе? Но тогда в чем состоит роль и предназначение Министерства культуры вообще? Как, какими средствами новая российская государственность намерена утверждать в общественном сознании новую идеологию, когда таковая наконец у нас появится? Вопросы, вопросы… Но жизнь, собственно, и представляет собой всего лишь ряд вопросов, по мере разрешения которых и осуществляется прогресс. То есть в полном соответствии с законом выживания успеха добивается лишь тот, кто умеет найти на них верные ответы. И горе тому, кто ответит неверно.

В 1969 году Володя Винокур явился на приемные экзамены в ГИТИС, как до этого и я, в солдатской форме, в этом наши с ним судьбы достаточно сходны. Мало того, он точно так же пытался поступить в ГИТИС до армии, но безуспешно, в результате чего ему пришлось три года прослужить в Ансамбле песни и пляски Московского военного округа. А в этот раз он сразу же попал в поле зрения нашей студенческой «коридорной кафедры», состоявшей из старшекурсников. В мою бытность ее возглавляли такие известные в будущем певцы, как Владислав Пьявко, Сергей Менахин и Алик Тучинский.

Наши добровольные обязанности заключались в том, что мы посещали все творческие вечера, проходившие в ГИТИСе по вторникам, садились там в задние ряды (так как передние, естественно, были заняты педагогами), давали свои собственные оценки выступающим на сцене студентам и уже на основании этих оценок делали свои выводы и рекомендации. И хотя все это происходило на полушутливом, полусерьезном уровне, последствия таких дружеских советов могли быть весьма дельными. Так, скажем, ни один педагог по вокалу никогда не скажет своему коллеге, что занимающийся у него студент заметно регрессирует, теряет голос, а потоку не лучше ли тому студенту поменять методику, а заодно и педагога. А мы, студенты, народ прямой, не стесняемся говорить откровенно. Нечто подобное, кстати, случилось и со мной, когда я, проходя курс обучения у Павла Михайловича Понтрягина, стал чувствовать что-то неладное — мой голос потускнел, утратил силу, начались проблемы со связками и так далее. Тогда-то «верхушка» нашей «коридорной кафедры» во главе с Владиком Пьявко и заявила мне со всей определенностью: «Лева, тебе нужно срочно менять педагога. Мы все помним, как ты здорово пел в начале курса, и видим, что с тобой теперь. Нам кажется, что методика Понтрягина тебе не подходит, тебя неправильно «ведут». И это, между прочим, возымело действие… А когда о том, что у меня сильно потускнел голос, мне говорил руководитель нашего курса Георгий Павлович Ансимов, я этому серьезного значения не придавал. Так что студенческая «коридорная педагогика» — великое дело, там тебя оценят по гамбургскому счету, безо всяческих скидок.

Со временем, став старшекурсником, я приобрел в «коридорной кафедре» немалый вес. И когда наше внимание привлек молоденький парнишка в военной форме, ему, можно сказать, крупно повезло — значит, было в нем нечто привлекавшее внимание. Останавливаем его, спрашиваем, стараясь сохранять строгое «педагогическое» выражение лиц:

— Эй, паренек, а ну-ка иди сюда! Поступать собираешься?

Он отвечает:

— Да.

— А на какой факультет?

— Хочу на музкомедию.

— Ага, значит, поешь и танцуешь… А как тебя, кстати, зовут?

— Володя Винокур.

— Ну что ж, идем, Володя Винокур, на консультацию, прослушаем тебя. Посмотрим, на что ты годишься.

Естественно, нам было интересно знать, кто идет нам на смену. Завели мы его в один из учебных классов и устроили экзамен по полной программе — пришлось ему петь, танцевать и читать басню. Когда Володя явился уже на настоящий экзамен, Понтрягин его спрашивает:

— Послушайте, Винокур, а вы разве были у нас на консультации?