Я решил написать книгу о том времени, которое уже прошло фактически, но продолжает жить в нашей памяти. Времени достаточно сложном и противоречивом. Это будет рассказ от первого лица о том периоде нашей жизни, когда многие из нас, ощущавшие себя самодостаточными личностями, на самом деле не в состоянии были реализовать себя и свой творческий потенциал до конца. Многие из героев книги ушли в небытие несправедливо забытыми и неспособными защитить себя от разрушительных сил забвения. Но какими бы ни были их судьбы — жизненные и посмертные, — они сумели выразить собой возвысившее и погубившее их время. А стало быть, они и есть это время во всей его справедливости и несправедливости.

Таким образом, не претендуя на истинность суждения и понятий, я хотел бы защитить память о времени и своих героев, со многими из которых я был дружен или близко знаком, со многими из которых до сих пор поддерживаю прекрасные отношения.

По-гречески «апология» означает «защита». Отсюда и название книги, в которой я выступаю апологетом ушедшей великой эпохи, великой, несмотря ни на что. И если мне хоть в какой-то мере удастся воплотить задуманное — читатель, я надеюсь, убедится в этом сам.

Ведь, живя по сегодняшним демократическим нормам, каждый из нас имеет возможность определиться в своем развитии, заявить о себе в мере, присущей масштабу его личности.

Вот почему я хотел бы начать эту книгу со строчек прекрасной песни Александры Пахмутовой и Николая Добронравова, которую я перепел сейчас заново и которая, как мне кажется, точно определяет мое сегодняшнее настроение:

Эти слова я решил сделать эпиграфом моей книги. Ибо я еще не собираюсь сдавать позиции и зачехлять свое оружие. В этом я вижу продолжение традиций рода Лещенко, о происхождении которого пойдет речь на страницах книги. Я попытаюсь силой памяти перенести читателя в те давние, послевоенные сокольнические дворы, откуда начинался наш путь. Мы выходили из них, как пробиваются сквозь асфальт воспетые в известной песне «городские цветы». Не всем росткам надежды, заявившим о рождении новой личности, удалось выжить. А тем, кто выжил, выбился наперекор всему, пришлось осуществлять задуманное и за самих себя, и, как поется в популярной песне того времени, еще и «за того парня».

Но цель вступления к книге — не пересказ ее содержания. Пусть те, кто ее прочитают, сами сделают свои выводы.

Лев Лещенко

Глубоко симптоматично, что вышедшая еще в 1980-х годах весьма скромная по объему книжка, посвященная жизни и творчеству одного из самых ярких представителей песенного жанра в нашей отечественной культуре, носила название «От Лещенко до Лещенко». Ибо если сладкозвучный «эмигрантский соловей» Петр Лещенко воплощал собой эпоху, условно именуемую «довоенной», то, в свою очередь, его однофамилец Лев Лещенко уже в 1970−1980-х выразил, как никто более полно, эпоху так называемого развитого социализма, возводимого в СССР. Никто из нас не выбирает времени и места своего рождения, но трижды счастлив тот, кого при этом выбирает само время…

Как уж мы тогда жили «под мудрым руководством ЦК КПСС», хорошо ли, плохо ли, речь не о том. В данном случае важно, что без песен Льва Лещенко, исполненных сдержанного мужества, надежды и оптимизма, нам жилось бы априори хуже.

Недаром ведь сейчас во многих странах Запада срочно изымаются из обращения таблички с сакраментальной надписью «Выхода нет». Было доказано, что сей пессимистический «категорический императив» является порой последней каплей, переполняющей терпение человека, подумывающего, как бы свести счеты с жизнью. (Любопытно, что в российском общественном транспорте оные суицидогенные трафареты нахально красуются и по сей день на самых что ни на есть видных местах. Ну мы-то, как известно, всегда были, есть и будем сами по себе, нам Запад не указ!..) Весь этот поучительный пассаж приведен здесь с одной-единственной целью: подтвердить лишний раз могучую повелительную силу слова — произнесенного ли вслух, написанного на стене или на листе бумаги. А ведь, казалось бы, чего там подтверждать, когда великое евангельское откровение — «Вначале было слово» — стало известно нам уже, как минимум, две тысячи лет назад.

Вот почему всем тем, кто наделен свыше волшебным даром словесного (или, точнее, музыкально-словесного) воздействия на хрупкую человеческую психику, надо всегда рассчитывать, знать, предугадывать, куда их те или иные песни заведут. Ведь слово, оправленное в мелодию, действительно порой напоминает обоюдоострый меч. И тогда, увы, происходит то, что случилось однажды с прародителем всех певцов Орфеем, от пения которого, как говорят, пускались в пляс леса, поля и горы. Что и побудило в итоге вечно хмельного бога Диониса наслать на него диких, несознательных менад — вакханок, которые, войдя в экстаз, разорвали беднягу на части…

Певцу же Льву Лещенко столь печальная участь никогда не грозила и не грозит по одной простой причине — он серьезный певец. Он никогда не шел на то, чего яростно требует от исполнителя столь модное нынче выражение «раскрутка», то есть достижение успеха любой ценой, пусть даже ценой собственной головы (в фигуральном, естественно, смысле). А проще говоря, Лев Валерьянович ни при каких обстоятельствах старается не повышать голос. Ни в своих песнях, ни в самых затруднительных жизненных коллизиях. Хотя, как известно, бас-баритон у него — дай Бог каждому и при случае всегда способен выдать пяток-другой децибел.

Но в том-то и секрет как творческого, так и чисто человеческого обаяния Лещенко, что несомненная, природная мужественность, особо ярко явленная в звуке его голоса, насквозь пронизана столь же естественной мягкой лиричностью, опять же данной от природы. Вот почему ему не требуется ни орать, ни давить на эмоции, ни еще каким-либо экстраординарным образом пытаться обратить на себя внимание. Суть в том, что Лещенко естествен во всем. Хотя, имея высшее актерское образование, не посрамил бы, вероятно, стен своего родного ГИТИСа исполнением какой-либо из столь щедро предлагаемых нам жизнью социальных ролей. И когда порой недруги и завистники навешивали на него ярлыки типа «кремлевский соловей», он не держал на них зла, ибо знал о себе то, чего не знают многие.

Истина же заключалась в том, что данным ему от Бога даром облагораживать, придавать лиричность, задушевность самым грубым, брутальным проявлениям реальности (в том числе и реальности политической) Лещенко их, в сущности, сглаживал и выравнивал. Ибо не было тогда, тридцать — двадцать лет назад, почти ничего в нашей стране, чего правящая элита не смогла бы исказить и опошлить, начиная от странной деформации понятия Великой Отечественной войны до не менее странноватых образов «героев наших дней». И вот Лев Лещенко такого рода деформации реальности интуитивно, по мере своих сил как бы исправлял. Чего хотя бы стоит эпопея «пробивания» им великой песни Давида Тухманова и Владимира Харитонова «День Победы», которой, вне всякого сомнения, суждено пережить века. И ведь «пробил», добился своего…

Что интересно, Лещенко практически всегда добивался своего, не ударяясь ни в рьяный задор «завзятых комсомольцев», ни в истерику негодующих диссидентов. Он просто был всегда самим собой, был там, куда его вела природа. Он остается таким и по сей день, невзирая на все пролетевшие над страной перестроечные и постперестроечные вихри.

Так сохранить себя, свое лицо в быстротекущем времени, понятно, удается далеко не каждому. Но, как показывает пример Льва Лещенко, в принципе все же возможно. Он был своим и родным для далеких 1970-х в той же самой степени, в какой сегодня совершенно гармонично вписался в реальность 1990-х и 2000-х. Об этом, собственно, и рассказывает его книга, которую вы, дорогой читатель, держите сейчас в руках. Следует разве что добавить, что главы в этой книге не всегда следуют в строго хронологическом порядке, чередуясь со своеобразными философско-лирическими эссе, которые Лев Валерьянович (как это, очевидно, и приличествует истинному музыканту) называет «интродукциями». Что ж, ему виднее.