Правда, однажды я обиделся на него довольно крепко. Хотя именно композитор Фельцман, и никто иной, стал волею судьбы моим «крестным отцом» на Гостелерадио: с ним я сделал первую в жизни студийную запись — это была песня «Улица Мари-Роз», принадлежавшая его перу… В данном же случае речь идет о песне Фельцмана «Баллада о красках» на стихи Роберта Рождественского, которую Союз композиторов СССР и Министерство культуры СССР единодушно утвердили для исполнения на фестивале в польском городе Сопоте. Я, как первый исполнитель этой песни, получивший ее, можно сказать, прямо из рук автора, имел все основания считать, что в Сопот поеду именно я. Не буду сейчас повторять уже не раз рассказанную мной «темную» историю о том, как мои планы сорвались и что тому было причиной. Интересно не это, а то, как повел себя в такой непростой ситуации Оскар Борисович. «Баллада о красках» была, что называется, не «фестивальной» песней. В «Балладе» шло, по сути, драматическое повествование в стихах. Все, что требовалось от исполнителя, — максимально точно донести до слушателя ее содержание. А что, если этот слушатель — иноязычный, владеющий русским лишь постольку поскольку? К тому же Сопот есть Сопот, суть фестиваля — песни скорее облегченно-развлекательного, нежели драматического свойства. Так что, с одной стороны, выбор именно этого произведения для Сопота мог показаться довольно странным. С другой стороны, надо не забывать, в какой стране мы тогда жили. Для советских и партийных органов главную ценность любой песни составляли отнюдь не музыкальные достоинства, а ее идеологическое звучание. «Баллада о красках» была признана высокоидейной, стало быть, ей и отправляться в Сопот…
Забавно, что автором этой «высокоидейной песни» был все тот же Оскар Фельцман, которому несколькими годами ранее власти устроили жестокую головомойку за его знаменитые «Ландыши», объявленные официозной критикой «верхом безыдейности и пошлости в советском эстрадном искусстве». За эту в общем-то совершенно безобидную, милую песенку на Фельцмана «наехали» так круто, объявив его чуть ли не врагом народа, что он, по его собственному признанию, стал всерьез опасаться, как бы ему не загреметь в тюрьму. Времена, как известно, были тогда для этого вполне подходящие…
Что же касается «Баллады о красках», то после ее высочайшего утверждения ничего не оставалось, как готовить песню к конкурсу. Надо было пробовать различные варианты аранжировок «Баллады» и по возможности «обкатать» ее, «впеться» в нее на гастролях — что я и сделал, отправившись в поездку по стране с оркестром Вадима Людвиковского.
Первый вариант аранжировки меня как певца в принципе устраивал. Но, чувствуя, видимо, что «Балладе» все же не хватает фестивального блеска, наше руководство предложило сделать второй вариант, причем даже не поставив в известность меня, уже заявленного исполнителя. В Зеленом театре было устроено нечто вроде генеральной репетиции «Баллады» с оркестром Бориса Карамышева, который совершенно неожиданно для меня выдал вдруг аранжировку в стиле модного тогда биг-бита! Серьезной, задушевной, раздумчивой по характеру песне попытались приделать чужие «ноги». Меня это буквально подкосило, я жутко растерялся, ибо результат оказался убийственным, песня просто погибала, и я вместе с ней. Но потом все же вернулись к первому варианту. Впрочем, меня это уже не касалось — стало известно, что в Сопот я не поеду. Оскар Борисович даже и не попытался хоть как-то Поддержать мою кандидатуру. Подозреваю, что Фельдман не сделал этого вовсе не потому, что относился ко мне плохо, а просто ему, очевидно, было в принципе все равно, кто будет это петь. Но, как показало будущее, такое равнодушное отношение к судьбе собственной песни обернулось в конечном итоге против него самого — «Баллада» не вошла даже в число дипломантов сопотского фестиваля. Впрочем, никакого серьезного следа в биографии Оскара Фельцмана этот факт не оставил. Ну а молодой певец Лев Лещенко, надувшись на маэстро, на некоторое время заметно охладел к его творчеству. Но потом все это постепенно сгладилось, забылось, так что мы и по сей день остаемся с Оскаром Борисовичем добрыми друзьями.
Оскар Фельцман — человек поистине феноменальный. Особенно меня поражает его способность мгновенно находить выход из затруднительной ситуации. Так, например, в какой-то период своей концертной деятельности Фельцман работал, как нас это называют, на пару с известным композитором Аркадием Островским, то есть каждый из них имел по одному отделению в концерте. Однажды они выступали во Дворце культуры ЗИЛа. У каждого из этих мастеров были свои исполнители. Песни Островского, который вел первое отделение, исполняли такие признанные звезды, как Иосиф Кобзон и Тамара Миансарова. После исполнение Миансаровой песни Островского «Пусть всегда будет солнце» публика пришла в такой восторг, что не хотела отпускать со сцены ни Островского, ни его артистов. А следом за этим по программе должен был выходить Оскар Фельцман, которого такой ажиотаж конечно же не очень радовал. Что тут скрывать, все настоящие художники во все времена достаточно болезненно воспринимали успех своих собратьев. А тут еще Аркадий Ильич решил, так сказать, добавить масла в огонь. Причем сделал он это в буквальном смысле слова — достал из кармана изящную зажигалку, щелкнул ею перед микрофоном и одновременно с появлением язычка огня из зажигалки полилась мелодия его песни «Пусть всегда будет солнце». На зрительный зал это произвело впечатление взорвавшейся бомбы, и он вновь разразился неистовыми аплодисментами. Одним словом, пребывание Островского на сцене явно затягивалось, что, с точки зрения Фельцмана, уже выглядело вызовом. Но всему наступает конец, и, когда Аркадий Ильич, раскланявшись, ушел за кулисы, из-за них тут же появился Оскар Борисович. С невозмутимым видом подошел к микрофону, поздоровался с публикой, представился, а затем сказал: «Дорогие друзья, у меня, как вам известно, тоже есть немало популярных песен. И вот сейчас наша промышленность выпустила особый сорт пудры «Космос». Когда вы открываете коробку с этой пудрой, из нее доносится мелодия моей песни «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы!» Знаете ее, конечно? — и, дождавшись утвердительного ответа зала, со вздохом сожаления добавил: — Жаль, я не знал, что это нужно приносить с собою на концерт!» В зале, разумеется, поднялся хохот, а больше всех, говорят, за кулисами хохотал сам Аркадий Ильич Островский…
Ну что тут скажешь? Была такая пудра или нет, не имеет никакого значения. Главное — прекрасно вышел из этой необычной ситуации. Разве можно долго дуться на такого человека? Вот и я так решил. И вновь начал петь песни Оскара Фельцмана, блестящего композитора и неординарного человека. Другое дело, что его творческую «нишу» плотно занимали другие певцы — Эдита Пьеха, Иосиф Кобзон, Майя Кристалинская, ВИА «Цветы»… Но тем не менее я продолжал и продолжаю петь песни Фельцмана пусть и не в первом исполнении. Какая разница, если это — песни настоящего мастера, одного Из «тройки» наших великих «Ф»?
Интродукция пятая
«Расул Гамзатов хмур, как бизон…»
Эта шутливая строчка из стихотворения Андрея Вознесенского всегда приходит мне на память, когда я слышу о Расуле Гамзатове или перечитываю его стихи. Конечно, в жизни всякое бывает, невозможно всегда быть веселым. Но, вспоминая мои встречи с выдающимся поэтом, моменты нашего общения, могу заверить, что Расул — на редкость жизнелюбивый и общительный человек.
А было так. В 1975 году Расул пригласил к себе в Махачкалу двух знаменитых композиторов — Оскара Фельцмана и Яна Френкеля, которые, в свою очередь, пригласили в эту поездку своих друзей-артистов, в том числе и меня. В махачкалинском театре прошли два совершенно очаровательных творческих вечера, где звучали песни на стихи Расула Гамзатова — Ян Френкель исполнял их сам, а песни Оскара Фельцмана пел я. Это делалось по личной просьбе Расула, который сказал прямо: «Лева, я тебя прошу, пусть Оскар не поет мои песни на сцене, у тебя это выходит гораздо лучше». Кстати, среди песен, которые я исполнял, была, помню, даже одна, посвященная жене Гамзатова Патимат…
