Вячеслав Иванович всегда старался не очень поддерживать разговор с Борбосычем, но тут не выдержал и сказал завистливо:
— Ребята рассказывали, там стоит «мутный глаз». Хорошая штука. Нам бы достать!
«Мутным глазом» в просторечии называется универсальный кухонный шкаф: и духовой он, и обжарочный, а можно в нем же гриль. И сразу порций двести! А прозвали за глазок в дверце.
— Ну его. Начинается с «мутного глаза», а за ним потянется! Через месяц на собственный обед будешь чеки выбивать.
И Борбосыч ушел, оставив после себя обычное едкое облако.
В зале стояла елка, и свежий новогодний аромат быстро перебил запах Борбосыча. Вячеслав Иванович и всегда любил Новый год, а уж в этот раз настроение было праздничным вдвойне. Он с удовольствием думал о сегодняшней работе, о новогоднем меню, в котором можно будет пофантазировать; и о завтрашнем выходном: он позвонит, поздравит Аллу с праздником, и, может быть, она к нему зайдет по случаю Нового года. Елочный запах проник во все коридоры, и Вячеслав Иванович чувствовал себя немного Дедом Морозом, когда шел легкой походкой— она у него и всегда легкая, но сегодня в особенности, сегодня сам чувствовал, какая она у него легкая и молодая! — в кабинетик завпроизводством, а вместо подарков нес идеи. Собственно, праздничное меню давно составлено, скалькулировано, встречающие в «Пальмире» уже и деньги внесли — но все-таки можно добавить какие-то штрихи в пределах сметы.
Емельяныч тоже был весь праздничный — еще краснее и оптимистичнее, чем всегда. И плакатов у него прибавилось: ярко-красный пожар и призыв: «Убирайте спички от детей!» Очень гармонировал по цвету со схемой туши.
— А, Котлетыч! Ты про Арса слыхал?
— Про нашего бармена?
При всей праздничной беззаботности Вячеслав Иванович немного обеспокоился: не хватало, чтобы с Арсом что-нибудь случилось именно в тот день, когда Вячеслав Иванович принес коньяк!
— Ну! Про него, про кого ж еще! Тут явились какие-то англичане или американцы, кто их разберет, ну и к нему выпить у стойки. Вообще-то для этого бар, а в зале официанты несут на столы, — почему-то Емельяныч не переносил общеупотребительного жаргонного «халдеи», — но англичане, иностранцы, может, у них так принято, и Серж мигнул: обслужить. Аре наш сразу тары-бары, давай по-английски, себя в грудь пальцем, а те вдруг как захохочут, прямо чуть не лопнули. Серж подходит: довольны ли сервисом, — он же по сто слов на всех языках, а те прямо катаются. Потом один объяснил: наш Арсик им представляется, что зовут его русским именем Арсений, а они пусть зовут коротко Арсом. Тогда они и лопнули, потому что Арс по-английски — жопа. Правда, на чай ему отвалили!
Они с Емельянычем похохотали вдвоем, а когда потом Вячеслав Иванович предложил заменить скучный лангет киевской котлетой, сразу согласился. Вячеслав Иванович взвалил на себя тем самым лишнюю работу: не сравнить же трудоемкость лангета и киевской, но он любил делать киевские котлеты — а раз праздник, так уж праздник! И тут же ему пришла идея сделать картофельные папильотки. Нормальные бумажные папильотки, испокон века полагающиеся для киевской, запретила санэпидстанция, и сразу не тот декор! И вдруг идея: нажарить вроде чипсов, но побольше, и закручивать — вот и будут как папильотки, и никакая санэпид не придерется!
Но это оказалось только так, разминкой. А потом взял да и изобрел собственное блюдо, ни больше и ни меньше!
В обеденном меню шли шампиньоны. Вячеслав Иванович нарезал их, радуясь прохладной упругости, и удачно вспомнил, как у Лескова описана архиерейская уха на курином бульоне. А что, если и шампиньоны заливать не водой, а бульоном?! И пошло: тушить вместе с кабачками, потому что гораздо нежнее картошки, и дают воздух, простор, — Вячеслав Иванович не знал, как еще обозначить это явление, когда концентрированный вкус грибов как бы разбавляется, не искажаясь. Нужно было немедленно попробовать! Но кабачков тридцать первого декабря с базы, естественно, не завозили. Они могли быть только на рынке. И покупать их нужно было обязательно сегодня, потому что завтра рынок закрыт, а если получится хорошо и если завтра придет Алла, нужно обязательно угостить ее! И Вячеслав Иванович огляделся вокруг, решил, что практикант Гоша, меланхолически отбивавший мясо, зря только в кухне потолок коптит (отбивать нужно по сотне за четверть часа, он едва десяток сделает в таком темпе!), дал ему денег и послал на рынок. До Кузнечного пешком десять минут, а Гоша ходил час. Когда Вячеславу Ивановичу вот так загоралось чего-нибудь, он не выносил ожидания и потому проклинал Гошу и желал ему всех несчастий! Но Гоша наконец явился с кабачками — и Вячеслав Иванович все ему простил. И началось! Лук он жарил отдельно, чтобы тушить с кабачками уже прожаренный, а кабачки и грибы смешал сырыми; крепкий бульон был готов, пока ходил Гоша, — теперь залил и предал огню, как любил когда-то выражаться Григорий Никитич, мастер в училище. И всем воображением он был там, представлял, как бульон пропитывает грибы, как те дают свой сок, старался почувствовать момент, когда нужно будет класть жареный лук, — и совершенно не обратил внимания на сказанную мимоходом цыганистой Стешей фразу:
— Поберегись, Славик, какая-то гадость готовится.
Сказала не останавливаясь, почти что не повернув головы. Не обратил внимания, во-первых, потому, что был весь поглощен своим изобретением, а во-вторых, как можно верить Стеше: ведь сколько раз она его разыгрывала! Тем более день такой.
И наконец снял, сбросил крышку — аромат пошел! Зачерпнул ложкой, стал дуть в нетерпении: потому что, пока горячо, вкуса не разобрать. И вот попробовал!.. Да, стоило гонять Гошу на рынок. Полностью выявился вкус грибов, вот что главное. Ужасно глупо будет со стороны Аллы, если она не придет завтра!
Вячеслав Иванович отложил шампиньонов в тарелку и побежал к Емельянычу. Тот пыхтел над какой-то ведомостью, бедняга. Вячеслав Иванович, не спрашивая, сунул ему ложку ко рту:
— Ну-ка, определи компоненты!
— Обожди ты! Закапаешь тут мне!
— И пусть! Капну соусом, так начальство твое хоть запах настоящий почует. Давай, определи-ка!
Емельяныч осторожно отделил губами четверть ложки, по-дегустаторски покатал кусочки во рту.
— Ну, шампиньоны…
— Слава богу!
— Но что-то ты нахимичил, не пойму… Тыква?
— Кабак.
— Ну да, точно. Но навар густой. Лук, конечно… Что-то еще. Нет, не знаю. Ну что?
— Так и сказал! Секрет! Только что изобрел!
— Смотри ты! Эдисон от плиты. Как назовешь? Шампиньоны по-суворовски? Так ведь подумают, что генералиссимус едал в походе. Фамилия у тебя проигрышная для названий.
Да, был бы он официально по паспорту Сальников, в меню вписалось бы лучше.
— Ну давай, Котлетыч, дерзай! Ко встрече подашь? Можем объявить по микрофону, что наш товарищ в честь Нового года изобрел! Выйдешь кланяться, как артист.
— Ага. А кабачки на двести порций прикуплю с рынка. Очень нужно.
— Ну, как хочешь.
Вячеслав Иванович поставил тарелку прямо на какую-то бумагу.
— Доедай, Емельяныч, в другой раз не скоро придется.
— Не мог на чистое место!
Емельяныч поспешно вытащил бумагу из-под тарелки. Бедняга, ему бумажка дороже такой еды!
Чем ближе к ночи, тем больше расходилось по «Пальмире» обычное праздничное ошаление. Вячеслав Иванович напевал под нос хор снежинок из «Щелкунчика» — в этой мелодии воплощалось для него новогоднее настроение, — но все вокруг неслось в гораздо более резвом темпе. Да к тому же некоторые уже праздновали, для чего скрывались по двое, по трое в раздевалке и вскоре выходили бодрые и включались с ходу в общий ритм. Как они решались, особенно халдеи? Но ничего, не рушились пока подносы, не опрокидывались графины и бутылки.
В одиннадцать Сергей Ираклиевич встречал гостей у входа в своем обычном дирижерском фраке, а в половине двенадцатого переоделся не то Дроссельмейером, не то графом Калиостро: белые панталоны, синий бархатный кафтан с золотыми пуговицами, обсыпанный мукой парик с косицей. Вся кухня бегала выглядывать в зал, смотреть, как он скользит между столиков вкрадчивой походкой волшебника. А в полночь с боем курантов и в кухне пошла по кругу бутылка шампанского. И ни когда раньше Вячеславу Ивановичу не казалось, что вокруг столько хороших людей.